всё, — глухо сказала она. — Как только прикасаюсь к кунабульскому камню, я ощущаю его трепещущую силу. Жизнь его бьется под моей ладонью, словно человеческое сердце. Она льется потоком и будто радостно отвечает на каждое моё прикосновение.
Акме опустилась на колени и дотронулась рукой до камня, на котором только что стояла. Вибрирующий камень вспыхнул внутренним огнём навстречу её огню и нагрелся. Голоса трепетали вокруг, водя неистовые хороводы. В камне могущественным потоком билась жизнь.
Лорен последовал примеру сестры и опустился напротив, дотронувшись до пола пещеры ладонью.
— Ни голосов, ни жизни… — наконец, ответил он.
— Не торопись, прислушайся… — прошептала Акме. — Мы будто Нергал и Шамаш. Они были братьями. Силы их были противоположны друг другу, но имели один исток. Ты должен услышать.
Лорен сосредоточено нахмурился и закрыл глаза. Рука засияла белым светом, и камень поглотил этот свет, будто губка воду. Белые лучи лентами расползались по полу и змеились навстречу Акме.
— Ничем хорошим это не кончится… — пробормотал Хельс, не спуская глаз с застывших брата и сестры; глаза второй заволакивало ярко-голубым туманом.
— Надеюсь, они не намерены зря тревожить Иркаллу… — со страхом и сомнением в голосе проговорил Цесперий, всегда помня о том, что Акме чувствовала силу Иркаллы, а Иркалла чувствовала её. И принимала с некоторым волнением, если не с радостью.
— Они восхитительны! — выдохнула Плио, молитвенно сложив ладошки у губ.
— Они опасны… — прошептал Лако.
Что-то пошло не так, едва полоска лореновского света добралась до руки Акме, прижатой к полу пещеры. Жизненный поток в камне задрожал так, будто его трясли, после он низко загудел, завыл, и на этот раз вой этот был услышан непременно всеми. Стены затряслись.
От жгучей боли в руке у Акме на глазах выступили слезы. Боль поднялась выше, к плечам, к шее, и не прекратилась, когда Лорен отшатнулся.
Иркалла бесновалась. С древних стен потоками сыпалась многовековая пыль. Лошадей пришлось крепко держать за уздцы, чтобы те не ускакали без оглядки от ужаса. Страшный вой поднялся из глубин Иркаллы к растерянным путникам, пронзив Акме насквозь, слившись с нею воедино.
— Надо уходить! — воскликнул Гаральд, подбежав к ним и схватив возлюбленную за руку.
— Нам некуда идти! — возразила Акме, резко отдергивая больную руку, не узнавая любимого голоса в хоре зловещих голосов, окруживших её, не узнавая его лица в тумане наполовину бессознательного состояния. — Мы в Иркалле! Гнев её настигнет нас везде!
Она переставала принадлежать себе. Иркалла выла от боли, и Акме самой становилось больно. Молодая женщина тихо, без слов запела старинную мелодию, которую ей всегда пела мать, и, поглаживая трепещущий камень сияющей голубым светом ладонью, ощутила, как сквозь нее проходит ледяной ветер плачущих голосов. Они молили об освобождении от этой страшной боли, нанесённой им её братом, и постепенно буря стихла.
Ни вздоха, ни трепета не произвели более горы, и Акме, придя в себя, тихо, глухо пробормотала, обращая к побледневшему брату всепоглощающую лазурь своих глаз:
— Что скажешь теперь, Лорен? Такие ли мы одинаковые?..
Мужественно взяв себя в руки, он упрямо покачал головой и тихо ответил, глядя на нее с ожесточенной непреклонностью:
— Будь ты самим Нергалом, клянусь, я исцелю тебя.
Акме поднялась. Неподалеку стоял отвергнутый Гаральд и хмуро, несколько взволнованно глядел на неё, каждое мгновение готовый броситься ей на помощь. Она пристально посмотрела на него, грустно нахмурилась и покинула пещеру, запретив кому-либо следовать за собой.
Голоса мягким тёмным туманом кружились вокруг, и она заткнула уши, но была не в силах заглушить зловещие песни Иркаллы.
В лагерь Акме вернулась только тогда, когда почти все нодримцы и атийцы улеглись спать, за исключением тех, что остался дежурить на посту. Бодрствовала лишь часть зараколахонцев, капитан Эвандер Лаций, капитан Гайре Иэрос и кеосский отряд. Все они, к её удивлению и довольству, собрались в один кружок, потягивая вино и серьезно переговариваясь. За Акме пристально следили все время ее отсутствия, чтобы с ней ничего не случилось и она никуда не ушла.
— Пришла в себя? — громко осведомилась Реция.
Акме промолчала, занимая место рядом с братом. Она поискала глазами Гаральда: тот стоял довольно далеко от лагеря и тихо переругивался с Авдием, на лице которого сияла свирепость. Увидев возлюбленную, герцогский сын застыл на несколько мгновений, после, не сказав наставнику своему ни слова, устремился к ней.
Рядом с Ягером и Лако стоял высокий и устрашающий своим холодом и суровостью Сатаро, уперев руки в бока. Он увидел Акме первый и все время не спускал с нее пристального взгляда, будто пытался понять, как она себя чувствует, каково её настроение и мысли.
Ей сразу на тарелку положили вкуснейшего жареного мяса с овощами, и она без аппетита поела, едва участвуя в болтовне.
— Ну что ты молчишь, колдунья?… — спросила Реция, сочувственно глядя на неё.
— Вас всех не должно здесь быть — я могу сказать лишь это, — тихо ответила Акме.
— Не желаешь ли ты сообщить нам, что со всем справишься одна? — хмыкнул Ягер. — Кунабульский воздух сделал тебя до того самонадеянной?
— Я не сказала, что справлюсь со всем одна. Я лишь высказала свое пожелание, чтобы вы оставили меня и вернулись в Архей.
— Твоё пожелание делает честь твоей самоотверженности и твоему благородству… — спокойно заметил Буливид Торкьель.
— Но не уму… — рыкнул Лорен.
Акме, чувствуя усталость и желание склонить голову на подушку, сказала:
— Друзья мои! Прошу вас, ни в коем случае не тревожьтесь за меня. Я буду защищать вас, пока смогу. Но, прошу, одумайтесь. Чем дальше, тем страшнее будет путь наш. Вернитесь в Архей, пока не поздно.
— Боюсь, ты что-то путаешь, мой свет, — усмехнулся Арнил. — Нам казалось, что государь Карнеоласа отправлял нас в Кунабулу с условием, что мы — ваши защитники, а не наоборот.
— Вы можете погибнуть! — выдохнула Акме.
— А ты никак бессмертна? — развязно хмыкнул Сатаро.
— Может и бессмертна… — пожал плечами Лако. — Ведьма же…
— Вот что, господа… и дамы!.. — громко и бодро заключил Лорен, поднимаясь на ноги. — День был тяжёлый и богатый на впечатления. Надо спать! Сестра устала.
— Лорен, я не шучу… — прошептала Акме.
— Это меня и пугает! — строго глядя на неё, произнёс Лорен. — Мы уже потеряли тебя однажды.
— Аштариат…
— Ни слова! — воскликнул он. — Я не позволю тебе и рта раскрыть, пока ты не поспишь хотя бы несколько часов.
Акме сдалась, но лишь на время.
— Ты уже убаюкиваешь меня?.. — с нежной сонной улыбкой спросила она, завидев всполохи белого огня в агатовых глазах Лорена.
Реция и Плио приготовили Акме место для сна, помогли ей умыться, заплели ей волосы
