Послышались шаги. Я сжалась в комок и подтянула ноги под кушетку. В смотровую вошел высокий пожилой мужчина в белом халате. Продолговатое лицо, орлиный нос, высокий лоб с залысинами и белоснежный пух на затылке. Рядом семенила молоденькая девушка в форме медсестры. Светлые кудряшки так и подпрыгивали на плечах при каждом движении. Хорошенькая.
— Ну, здравствуй, дорогая! — неожиданно ласково обратился ко мне мужчина. Он поискал взглядом стул, обнаружил его и подтянул к себе, чтобы присесть. Медсестра положила на стол папку и зазвенела чем-то на металлическом подносе. — Меня зовут Илларион Максимович.
Проблеск хоть какой-то человечности в разговоре заставил меня потянуться к собеседнику, как мотылек летит на огонь.
— М-меня зовут К-кира…
— Ш-ш-ш! Помолчи, — оборвал он и нахмурил седые брови, — будешь отвечать только на мои вопросы. Поняла? Кивни.
Я судорожно затрясла головой.
— Хорошая девочка, — он бросил взгляд на браслет, — из социально опасных?
— Н-нет. Это ошибка. Я…
— Та-а-к, дезинфекция пройдена, — как ни в чем не бывало, продолжал он, осматривая уже другую руку с фиолетовой печатью. — Людочка! Запиши про дезинфекцию. Кожные покровы чистые.
— Да, Илларион Максимыч, — охотно откликнулась медсестра и принялась делать пометки в бумагах.
— Расслабься, — обеими руками врач надавил на мои плечи и заставил улечься на спину. Помог закинуть на кушетку ноги. Я продолжала трястись и ждала каждого нового действия с затаенным дыханием. Они будут делать мне больно?
— Сколько тебе лет? — он размотал мое нехитрое одеяние и принялся осматривать тело. — Людочка! Живот спокойный.
— В-восемнадцать. Но я не лекхе… неужели…
— Половой жизнью живешь?
Я поморщилась от проникновения мужских пальцев в тело и закусила губу от неприятных ощущений.
— Живешь, — сам ответил за меня врач, — контакты были частыми в последнее время?
Я нахмурилась, всем видом показывая, что не намерена отвечать на вопрос. Тогда он принялся мять живот одной рукой, пальцами другой оставаясь внутри, и приговаривать:
— Так… та-а-ак… так… хорошо… очень хорошо…
Наконец, неприятный осмотр был окончен, и мне разрешили сесть.
— Людочка, пиши. Здорова. Все показания к процедуре. Внеси в список, пожалуйста.
По спине пробежал холодок, хотя в помещении отсутствовали окна и сквозняки.
— В какой список? — выдавила я.
— Ну-ну, — врач с отеческой лаской похлопал меня по щеке, — все будет хорошо. Не нужно волноваться. Ты ведь не хочешь, чтобы я позвал охрану?
— Какой список?!
Девушка сжалилась и пришла на помощь:
— Сейчас проводится стерилизация во всех гетто. В первую очередь начинаем с самых социально опасных.
— Стерилизация?! — мой голос упал до шепота. Такого я не могла представить даже в самых страшных снах.
— Да, — подтвердил Илларион Максимович, — среди женщин фертильного возраста. Но волноваться не о чем. Это совершенно простая процедура.
— Но… я… — я хватала ртом воздух.
— Тебя что-то еще беспокоит? — словно издалека донесся заботливый голос врача.
— Мне нужно… обработать запястье… посмотрите его… снимите браслет… я не…
— Извини, — развел он руками, — медикаменты для этой цели мне не выделяли.
— Не выделяли?!
Я больше не желала ни минуты слушать этот сладкий голос и притворяться не тем, кто я есть. Обработать руку, значит, им трудно. Откуда-то изнутри появились силы. Уже не отдавая себе отчета, я вскочила с места, схватила со стола металлический поднос, рассыпая попутно с него склянки. Медсестра тоненько пискнула. Врач только успел открыть рот, как мое оружие со всего размаху припечатало его прямо в лицо. Из носа хлынула кровь. Он отшатнулся.
Я рванулась к дверям. И плевать, что голой. Эта проблема заботила сейчас меньше всего. Они хотят стерилизовать меня! Сделать бесплодной! Уничтожить!
— Людочка! — послышался испуганный крик в спину.
Дверь распахнулась. С размаху я налетела на широкую грудь охранника с дубинкой наперевес. Меня толкнули обратно. Кто-то навалился сверху, прижал к полу. В локтевой сгиб кольнуло что-то острое, и все вокруг сразу поплыло…
Очнулась я уже на жестком продавленном матрасе. Вокруг было тихо, темно и пахло несвежей едой. Вслед за легким головокружением и ноющей болью в запястье пришли воспоминания о последних событиях. Я судорожно схватилась за живот. Никаких следов операции. От сердца сразу же отлегло. Похоже, «внесение в список» не подразумевало немедленного проведения процедуры.
Приподнявшись на локте, я огляделась. В сумраке удалось различить прутья решетки. Прислушалась. Вроде бы никого. Осторожно села. Помещение смахивало на конюшню с рядом одинаковых стойл, только вместо деревянных стенок тут были железные решетки. Под босыми ногами обнаружился каменный пол. Вытянув шею, я разглядела в конце прохода дверь. В небольшое слуховое окно над ней пробивался свет.
Где же я теперь? В тюремных камерах?
Сообразила ощупать свою постель. В ногах нашла стопку одежды, а на полу приметила какую-то обувь. Никогда еще я не одевалась так быстро. Ткань была грубой, похожей на джинсовую, но мне в тот момент шелков и не требовалось. Все лучше, чем ходить голой.
Наконец, я прислонилась спиной к стене, сложила руки на коленях и дала волю слезам. Вспомнился Ивар, наши совместно проведенные дни. После такого счастья оказаться на задворках мира, в грязном гетто, среди чужих равнодушных людей было подобно смерти. Не зря ведь говорят: чем выше заберешься, тем больнее падать. А с Иваром я взлетела почти до небес.
В груди защемило, и я принялась всхлипывать громче. Вдруг в соседней клетке кто-то зашевелился. Рыдания мигом застряли в горле, а слезы высохли. Затравленным зверьком я сжалась в комок и уставилась в сторону возможной угрозы.
— Эй! Ты кто? — раздался приглушенный мужской голос.
Я приказала себе не паниковать. Конечно, после пережитого опасность чудилась на каждом углу, но кто мог сидеть в соседней клетке? Скорее всего, такой же, как я. То есть, один из лекхе, конечно же.
— Ты меня не знаешь. Я здесь недавно, — буркнула я.
— Хм… — озадачился собеседник, которого я не могла разглядеть, как следует. — А я — Тимур.
— Очень приятно.
— Так ты из-за стены? — судя по шороху, он то ли сел на постели, то ли просто сдвинулся в мою сторону.
— Что?!
— Тебя переправили сюда из другого гетто? Или поймали на свободе?
Свобода… внезапно я остро почувствовала вкус этого слова. Что-то свежее, с легкой горчинкой, но в большей мере — сладкое.
