— Что?!
— Тебя переправили сюда из другого гетто? Или поймали на свободе?
Свобода… внезапно я остро почувствовала вкус этого слова. Что-то свежее, с легкой горчинкой, но в большей мере — сладкое.
— На свободе, — выдавила я.
— И как там? На свободе?
Я пожала плечами, хоть он наверняка не мог этого увидеть.
— Неописуемо. Если ты был там хоть раз, то сам все знаешь.
Мужчина помолчал.
— Скажешь, как тебя зовут?
— Кира.
— Мы снова будем свободны, Кира. Нужно только дождаться подходящего момента.
Как бы на это хотелось надеяться! Но пока что мной овладевали более скептические настроения.
— Откуда ты знаешь? — фыркнула я, а когда не дождалась ответа, добавила: — Эй! Тимур! Ты куда пропал?
Но загадочный сосед больше не шевелился и не желал разговаривать. Посидев в тишине какое-то время, я почувствовала, что голова распухает от мыслей, и прилегла. А там — незаметно для себя снова уснула.
Вскочила от чьего-то грубого окрика. Перед распахнутой дверью в клетку стоял охранник. Похоже, меня собирались выпустить на волю. Я не заставила упрашивать себя дважды и подскочила на ноги. Проходя мимо соседней клетки не удержалась от любопытства и заглянула, но все, что увидела — лишь спину мужчины, скрючившегося в позе эмбриона. По крайней мере, он, действительно, существовал, а не привиделся мне в порыве ночной истерии.
Охранник вывел меня на улицу, и в глаза ударило яркое солнце. Поморгав, я оглядела свое одеяние. Роба оказалась темно-серой, а на груди красовался вшитый лоскуток ткани с надписью «Иванова М.» Я вздохнула.
Из бараков в большое помещение, спрятавшееся за администрацией, тянулись лекхе. Меня тоже повели туда. По пути я не уставала вертеть головой: в дневном свете все выглядело иначе, чем ночью. Стали заметны часовые на вышках, недостроенный барак неподалеку, разбросанные в импровизированной песочнице детские игрушки. Я ловила на себе такие же любопытные взгляды со стороны лекхе. Охрана, наоборот, стояла сплошь с каменными лицами.
Оказалось, что мы пришли в столовую. Сопровождающий, не сказав ни слова, растворился где-то снаружи. Ряды длиннющих столов и скамеек тянулись от стены до стены. Сразу у входа была организована раздача. Девушки в таких же, как у меня, робах накладывали в тарелки из больших кастрюль нечто липкое и кашеобразное. Мне тоже сунули в руки еду, а сверху воткнули ложку. Она так и осталась стоять, пока я искала свободное место, чтобы присесть.
Наконец, удалось примоститься в дальнем углу. Идти на контакт с лекхе я опасалась. Да и они сторонились меня, только поглядывали и перешептывались. Впрочем, особой враждебности в свою сторону я не заметила. Обстановка выглядела вполне мирной. Лекхе стучали ложками о тарелки, зачерпывая очередную порцию, чтобы отправить в рот. В проходах с оглушительным визгом носились дети. Где-то кричал младенец. Шум, гам, оживление. Наверно, это лучше, чем угрюмая тишина в одиночной камере, где собственные думы сводят с ума.
Я посмотрела в свою тарелку, но не испытала ни малейшего желания есть. Вообще, все чувства и желания словно атрофировались, а мысли метались из крайности в крайность. То казалось, что вот-вот распахнется дверь, и войдет Ивар. То я начинала задумываться, зачем вообще есть, если неизвестно, что случится со мной завтра.
Приказав себе не раскисать, все же поковыряла кашу и положила несколько вязких комочков на язык. Тут же с отвращением сплюнула. И это они называют едой? Какой-то клейстер, да еще и с запахом вареной рыбы!
— Привет! — раздался радостный голос, и за столом напротив меня кто-то устроился и тоже поставил тарелку.
Я подняла глаза от еды. Симпатичная брюнетка-лекхе с озорной мальчишеской стрижкой, которая необыкновенно шла к тонким чертам лица, улыбнулась мне.
— Привет.
Она положила в рот ложку каши и с аппетитом прожевала. У меня даже челюсть отвисла. Неужели и я когда-нибудь привыкну с голодухи так же уминать это варево?!
— А ты из камер, да? — поинтересовалась собеседница, продолжая уничтожать еду.
— Да. Из камер, — буркнула я.
— Всю ночь там провела, да?
— Наверно, — я пожала плечами, так как не знала, сколько времени была без сознания после укола.
— Ну и как там?
— Неописуемо, — фыркнула я и вспомнила, что совсем недавно уже отвечала подобным образом на схожий вопрос.
— Я слышала, ты из буйных? — девушка красноречиво кивнула на мой браслет и со смаком облизала ложку. — Иллариону нос разбила.
Я потупилась, а она рассмеялась.
— Да ладно, не стесняйся! Мне всегда хотелось это сделать, а ты взяла — и сделала, — девушка округлила глаза и добавила тише: — Только больше так не делай. Это на первый раз тебе еще повезло, что быстро выпустили.
— Хорошо, — мне немного полегчало от того, что нашелся кто-то понимающий, — а как тебя зовут?
— Маша. Иванова, — она отодвинула тарелку и жадными глазами уставилась на мою.
— Что, правда? Маша Иванова?! — я показала ей свой «бейдж».
— Правда, — она отклонилась, чтобы в свою очередь убедить меня надписью на робе.
— Супер, — я покачала головой.
Заметив, что взгляд собеседницы то и дело возвращается к каше на моей тарелке, я вздохнула и подвинула порцию через стол: — Меня, вообще-то, Кира зовут.
— Ирина, — кивнула она и вооружилась ложкой. Пробубнила уже с полным ртом: — Спасибо тебе, Кира. Я ем, как слон, да?
— Да нет, — равнодушно отмахнулась я и не стала говорить вслух, что баланда не вызывает у меня аппетита. — Кушай на здоровье.
— Угу, — продолжила уплетать она, — ты погоди. Сейчас доем, и пойдем.
— Куда пойдем?
— Как куда? Устраивать тебя, где потеплее, — Ирина подмигнула, — мы своих не бросаем.
Неизвестно, почему она сочла меня «своей». Я понимала только одно: если бы меня привезли сюда немногим ранее, прямиком из дома отца, то одной этой фразы хватило бы, чтобы довериться и рассказать обо всех бедах. Но теперь… словно ком встал в горле. Я не чувствовала уверенности, что девушка, которая сама подошла и фактически предложила дружбу, желает мне только добра. Я уже ни в чем и ни в ком не чувствовала уверенности.
— А ты давно здесь? — решила поинтересоваться.
Ирина прожевала остатки каши и только потом ответила:
— Давненько. Я здесь уже почти старожил. Ты спрашивай, что интересует. Подскажу.
Она подмигнула, взгляд веселых карих глаз потеплел.
— Мне нужны лекарства, — я сдвинула рукав подальше и продемонстрировала ожог во всей красе, — рука ужасно болит. Терплю, конечно… но боюсь, что станет хуже.
