Глава 20. Моя первая весна
Руки накрепко вцепились в плащ художника. Только они втроём стояли на спине огромного ската, единственного в своём роде, сделанного из бумаги. И всё равно он летел, направляемый своим создателем, бросивший вызов ветру, не живой, но настоящий. Казалось, что рождённый для кратковременного полёта, он может унести на себе только тех, кто способен осознать всю свободу неба. В столкновении двух граней трое выбрали невесомость, ветер, развивающий волосы и заглушающий крики, выбрали восторг и возможность заглянуть за горизонт. Мия стояла рядом с Кейтлин и лишь иногда хваталась за плащ Ская. Но только тело находило равновесие, как она разводила руки в стороны и смотрела сверху на целый мир, укутанный ошеломительной простотой. Взгляд скользил по небу, которое, как и прежде, не рассказывало о том, где оно начинается и где заканчивается. Но здесь, где не было места почве, деревьям и строениям, не было места никому, кроме них троих, хотя бы облака казались едва-едва, но всё же достижимыми.
Они стояли вместе, но каждый находился и наедине с собой. С тем самым неосязаемым собой, который куда-то пропадал, едва нога коснётся земли. Здесь, в небе, они остались без музыкальных инструментов и чернил, без револьверов и без страха. Смотря на передвигающиеся внизу объекты, похожие на катышки, хотелось почему-то залиться хохотом. Стоило только подумать, что эти зёрнышки — люди, куда-то идущие и о чём-то думающие, как сразу становилось смешно. Они шагали, преодолевая маленькие расстояния, в то время как по небу неслась комета, тараня воздушный слой, мечтающая оказаться у финиша.
Она со всей силы выкрикнула, но тут же услышала, что звук выходит глухим. Дыхание казалось совершенно другим, не таким привычным. Будто каждый вдох наполнял лёгкие настоящим воздухом, не повседневным, не просто для того, чтобы не позволить телу умереть. Маленькие вдохи скорее были сиюсекундными идеями, а глубокие — озарениями, насыщающие мысли чем-то редким и чудесным. Это не была какая-то определённая картина, но каждый раз, когда лёгкие наполнялись, ощущалось настоящее, не требующее доказательств счастье.
Сохраняя равновесие, Мия аккуратно посмотрела вниз. Практически прямо под ними неслась другая стихия. Отсюда она казалась крошечной, но ни капли не менее полноценной. Это была грань льда, создающая свой путь из всего, что находилось впереди. Будто синий лучик, ледяной овал мчался с огромной скоростью, будто вот-вот загорится и расплавится. Это было видно даже отсюда, с неба. Настоящее воплощение целеустремлённости, а не свободы, нацеленности на победу, но не невесомости. Скорее всего, воздух внизу обжигал лёгкие, разогревая сознание и заставляя мчаться ещё и ещё быстрее. Люди там испытывали другие эмоции, в эти секунды совершенно непонятные ей.
Как только Мия заметила, что ледяной диск немного отстал и сбился с пути, бумажный скат тоже сбавил скорость и начал снижаться. Неподалёку находился только один ориентир — амбар и мельница прямо возле него. Земля становилась всё ближе, и, наконец, бумажное создание впервые коснулось почвы. Только все трое слезли, как скат замер, будто превратился в статую. К ним медленно, уже не на такой бешеной скорости подъехал ледяной диск, на котором тоже было трое пассажиров. Не успел он растаять, как светловолосый парень начал озвучивать всё, что думает об этой затее.
— Браво, вы летели по прямой, в то время как нам приходилось маневрировать. Лететь в воздухе по одной дурацкой траектории — вот он, пилотаж высшего уровня. Вы как, серьёзно чувствуете себя победителями?
— Бросай ворчать, Пракси, — издевательски хмыкнула Кейтлин. — Ты же изначально согласился на эту гонку, значит, как-то расценивал свои ничтожные шансы на победу. А теперь владыка льда превращается не в достойного проигравшего, а в нытика, который вопит, что всё вокруг нечестно.
— Но ведь и правда нечестно! — не сдавался тот. — Нас тормозила сила трения об землю, и нам приходилось уворачиваться, чтобы случайно не…
— У воздуха есть сопротивление, и если бы на нашем пути попадались птицы, мы бы тоже маневрировали, — шутя, заверила Мия. — Но в этот раз удача оказалась на нашей стороне, так что мы те ещё счастливчики.
— Вот именно, обычное везение, но не дело техники. Нет, ну согласитесь, Докс, Тесс. Что вы стоите и молчите?
— Они нас вздули, — с серьёзным видом отрезал первый, а его подруга так же серьёзно согласилась.
— Разорвали в пух и прах.
— Не оставили и шанса.
— Ошеломляющая победа бумаги надо льдом.
— Грациозная…
— И бесспорная.
Ещё с несколько секунд парочка не подавала виду, но первым прыснул Докс, а за ним расхохотались и другие. Пракси скептично и сдержанно улыбался, по-дружески сверля взглядом остальных пятерых.
Когда все немного успокоились, Скай цокнул и мотнул головой, показывая на своё бумажное творение.
— Возвращаемся? — спросил Скай, пряча руки в карманах и кивая в сторону ската.
— На твоей бумажке? Ещё чего?! Мы поедем, и всё тут, точка. И в этот раз не проиграем, уж поверь.
— Звучит как ещё один вызов.
— Ты недооцениваешь лёд. Ох, недооцениваешь, Скай.
— Ну давай, давай. Я за, — он запрыгнул на спину существа. — Готов?
— Полностью. — Под ногами Пракси начал появляться широкий ледяной диск. — Теперь ты точно обрёк себя на поражение!
Парень улыбнулся, но Мия понимала, что это шуточная самоуверенность, ничего более. Оба кивнули друг другу и разошлись по местам.
Полёт обратно оказался по-настоящему спокойным. Никакой скорости, никакого ветра, который бы развевал волосы и одежду. Если путешествие к мельнице было вызовом небу, встречей с ним лицом к лицу, то возвращение напоминало рандеву с безграничной синей стихией. Скай держал руки в карманах и смотрел вдаль. Он словно с помощью какого-то крошечного аппарата в кармане мог управлять этим существом, но подойти и задать такой глупый вопрос Мия всё же не решилась.
Её взгляд застывал на переходах, некоторые из которых в этот раз оказались достаточно близко, чтобы возникло желание спрыгнуть со ската и полететь к ним самой. И правда, счастливая мысль крепко засела в голове. Было что-то необъяснимо общее между ней и этим небом, между переходами и бумажным скатом, между домом, в который они летели, и желанием услышать чарующие звуки музыки. Всё это связывалось в клубок чувств. Было непонятно, при чём тут бабочки и оттепель, почему здесь не бывает зимы, и наконец, почему ей в небе сейчас теплее, чем под тёплым одеялом в осенние дни. Никаких вычислений и логики, просто окутало полное осознание ощущений и момента.
На крыше замка находились все те, кого так хотелось видеть. Мия сошла с бумажной безупречности. Она осталась стоять на краю, в одном шаге от падения, но никто не сказал ей ни слова. На этой крыше теперь было больше людей, чем раньше. Их хотелось согреть в своих эмоциях и полностью утонуть в тех, которые готовы подарить они сами. Но всё это чуть позже, а пока — ощущения, выраженные чернилами на бумаге.
Меня поразил даже не сам полёт, а всё то, благодаря чему я могу его ощутить. Мы дети неба и пространства, которые мчались в гонке эйфории с хаотичной ледяной сущностью. И хоть наша суть заключается в безмятежности, а их — в скорости, нам удалось прийти первыми. Поэтому мне кажется, что небо даёт нам нечто такое, что никогда не смогут понять те, кто привык касаться земли. Чувство, что я всем сердцем люблю скорость, но самое дорогое, что у меня есть, — это небо и эта весна. Обе эти части меня самой были прямо перед глазами, но только сейчас я чувствую великое, о котором мне рассказывали. То, что начиналось с малого и достигло невероятных размеров. С совсем малого, чтобы я тогда могла это ценить. А сейчас моё небо не ограничивается горизонтом, и моя весна не ограничивается месяцами.
Над моей головой синий атлас. Я нахожусь дома. Облака плывут, а переходы, как и всегда, остаются на месте. Во мне порхает чувство, будто я могу победить то, что победить нельзя. И эти порывы, пусть даже секундные, этот смех над роковым и есть жизнь. Я знаю, что в конечном счёте проиграю времени и моя суть исчерпает себя. Моя история закончится. Но сейчас я ощущаю себя бессмертной, и это нельзя сравнить ни с одним другим чувством.
