Чтобы побудить их еще больше снизить защиту, Риодан заставил Киалла и Рэта поверить, будто они жизненно необходимы для его плана, а сила бьет в голову Невидимым Принцам быстрее, чем ночь опускается в Фейри.
Когда кто-то ощущает угрозу, он обходит дом, прежде чем отправиться в постель, но когда кто-то чувствует себя в безопасности — глупая вера в несуществующее понятие, — он не станет тщательно проверять все двери и окна, он, возможно, будет слишком занят празднованием того, что принял за победу над врагом.
Именно в этот момент враг и нанесет удар. Бэрронс и Риодан пошли за Принцами.
Риодан перехватил договор, который хотела заключить Джейда: предложил убить Принцев в обмен на информацию о местонахождении Кристиана, и, после тех вопросов Папе Таракану, которые я подслушала в его офисе, я подозреваю, что он повысил ставку, предложив Принцессе и голову Р’йана, тем самым став союзником единственной Феи королевской крови, оставшейся в живых в Дублине. По крайней мере пока. Зачем договариваться с тремя Принцами Фей, если достаточно договориться с одной Принцессой?
Они отправились за моими насильниками без меня.
— Сукин сын, — бормочу я.
Теперь я зла на Бэрронса по двум причинам.
***
Час спустя, когда звенит колокольчик, я даже не оборачиваюсь. Сидя на диване спиной к двери, я и без того знаю, что это Бэрронс. Я его чувствую.
— Если ты вернулся сказать мне, что убил Принцев, я никогда больше с тобой не заговорю.
Я почти жду, что он ответит: «Отлично. Я как раз размышлял над тем, когда же вы наконец заткнетесь».
Но единственным ответом служит глубокий, атавистический рокот, и я напрягаюсь. Он пугает меня на примитивном, клеточном уровне. За мной сейчас не Бэрронс.
За мной его звериная версия.
Я слышу царапанье когтистых клешней по полу, когда он, крадучись, идет по магазину, слышу доисторическое тяжелое дыхание, обрамляющее то, что звучит рокотом смерти, пойманным в его грудную клетку. Звериная версия Бэрронса и есть смерть: первозданный главный хищник, вершина пищевой цепочки. Я несколько раз видела его частичную трансформацию, но полное превращение наблюдала только дважды. Оба раза я очень четко понимала, что рядом со мной присутствует нечто совершенно нечеловеческое, им управляют абсолютно иные императивы, он не знает пощады ни к кому, кроме себе подобных.
Сначала существо проходит за моей спиной, потом сбоку от меня, а потом — мимо дивана и оказывается в моем поле зрения.
Я сижу неподвижно и смотрю на него. Почти трехметрового роста, с черной кожей, существо совершенно голое и, несомненно, мужского пола. Массивные мускулы с четко выраженными венами и сухожилиями, алые глаза с нечеловеческими вертикальными щелками зрачков. Три ряда длинных, смертоносных рогов на костяных гребнях по обе стороны головы увенчаны какими-то кровавыми ошметками.
Выступающий гребенчатый лоб напоминает о древних временах. У зверя длинные острые черные клыки, и когда он рычит — как сейчас — словно лев, ты можешь думать только о его зубах и глубоком, рокочущем реве.
Эта форма приводит в ужас, она чудовищна, и все равно я нахожу Бэрронса дико прекрасным. Я завидую тому, насколько он идеален: для того, чтобы выживать, для того, чтобы покорять, для того, чтобы пережить апокалипсис.
Я остаюсь совершенно неподвижной. Я невидима.
Зверь резко поводит головой влево и смотрит прямо на меня из-под гривы спутанных черных волос.
Вот черт! Я понимаю, что оставляю вмятину в форме задницы на мягкой коже дивана.
Зверь держит оторванные головы Киалла и Рэта, с которых до сих пор капает черно-синяя кровь.
— Некоторые преступления, — напряженно цитирую я Риодана, — настолько личные, что право кровной мести принадлежит лишь тем, кто от них пострадал.
Зверь рычит на меня и скребет пол когтистой лапой, оставляя длинные прорехи в бесценном ковре. Сверкают алые глаза. Ну вот, а мне нельзя было ходить по ковру на каблуках. Я ему это припомню, когда он в следующий раз начнет делать комментарии по поводу моей обуви.
— Я хотела сама их убить, — говорю я на случай, если выразилась недостаточно прямо.
Зверь ревет так громко, что оконные стекла дребезжат в рамах, а затем шагает вперед и трясет передо мной оторванными головами в бессловесном упреке, алые глаза мечут искры.
Я смотрю на лица Принцев. Их глаза закатились, рты открыты в крике. Лица не застывают с таким выражением, если только не довести кого-то до точки, когда сама смерть кажется милосердием.
Сквозь огромные клыки зверь рычит:
— У тебя было достаточно времени. Ты не убила. Твое время вышло.
Рога начинают таять и стекают вдоль лица. Голова становится жутко бесформенной, расширяется и сокращается, пульсирует и сжимается, прежде чем снова расшириться — словно слишком большую массу ужимают в чересчур малую форму и зверь сопротивляется. Массивные плечи проваливаются сами в себя, выпрямляются и снова сжимаются. Головы Принцев с чавкающим звуком падают на пол. Зверь оставляет длинные прорехи в деревянном полу, сквозь то, что было бесценным ковром, и содрогается, сгибаясь пополам.
Когти распластываются по ковру и становятся пальцами. Задние лапы вскидываются, резко опускаются и превращаются в ноги. Но они неправильной формы. Конечности искривлены, кости составлены неправильно, где-то растянуты, как резина, где-то сошлись узлами.
Зверь все еще рычит, но звук меняется. Бесформенная голова мотается из стороны в сторону. Я замечаю под спутанной гривой волос дикие глаза, мерцающие лунным светом, черные клыки, с которых падает пена, когда он рычит. А затем месиво волос внезапно растворяется, гладкая черная кожа начинает светлеть. Зверь валится на пол в конвульсиях.
Я просто не могу не сравнивать это с трансформацией Риодана. Оба умеют быстро превращаться в зверей, но возвращение Бэрронса в человеческую форму длится долго.
«Мне нравится зверь, — сказал мне Бэрронс. — Риодану нравится человек». И хоть они оба животные, они предпочитают разную территорию. Риодан охотится среди бетона и стекла современных джунглей, они для него словно вторая кожа. Бэрронс скользит в темных зарослях естественных джунглей, его ведет жадный голод дикого льва, вырвавшегося из долгого заточения в зоопарке.
Внезапно он поднимается на четвереньки, опустив голову. Кости скрипят и щелкают, принимая новую форму. Вырисовываются плечи, сильные, гладкие, бугрящиеся мускулами. Руки широко расставлены. Одна нога вытянута назад, другая согнута, словно ее хозяин напрягся для прыжка.
