внутри какое-то глубокое ощущение истинности.
В прошлом драконы находили своих эрими — так называли идеальную пару, притяжение с которой шло на уровне каждой клеточки тела и сердца. Лена не была драконессой, но это не имело никакого значения. Она была в каждой его минуте, в каждом вздохе, в каждом принятом им решении. Если она не видит этого сейчас, увидит потом.
Люциан посмотрел за окно, где осенний вечер по-прежнему не собирался становиться осенним и дышал жаром в распахнутые створки.
Когда-нибудь он подарит ей целый мир.
Когда-нибудь она его примет.
Из его рук.
От него.
И все, что было до, уже не будет иметь никакого значения.
Лена
— Нахрена они вообще нужны, эти мужчины! — раздраженно выдала Соня, когда я рассказала ей о том, что произошло. — От них одни проблемы: у кого серьезные, у кого не очень.
— Вообще-то, Люциан меня защищал, — докатились, я защищаю Люциана. — То есть дал мне одежду.
— Или просто нашел повод позалипать на твои ноги!
Я поразилась тому, сколько злости прозвучало в ее словах, но на этом Соня не остановилась:
— С еще большим удовольствием он бы позалипал на что-нибудь другое. Но увы, такого случая не представилось.
— Так, стоп, — я выставила вперед руки. — Что-то произошло?
— Произошло! — рявкнула Соня. — Я беременна! От насильника.
— Ты за этого насильника замуж вышла, — напомнила я.
— Чтобы спасти тебя! В отличие от твоего Люциана и Валентайна, совершенно бескорыстно!
Она даже в подлокотники кресел вцепилась, и тонкая длинная шаль, которую Соня накинула поверх летнего платья, сползла с ее плеч.
— Сонь, я понимаю, что тебе тяжело, но, по-моему, это уже перебор, — ответила я. Поскольку кресло в ее спальне было одно, а из спальни выходить подруга сегодня категорически не желала, я устроилась на кушетке в изножье ее кровати. Такой, как с картин, кремово-полосатенькой, с резными ножками орехового цвета.
В ответ на мои слова Соня поморщилась.
— Перебор — это оказаться в этом мире, Лена! Я его ненавижу! Ненавижу всей душой эту Дарранию! Этих драконов! Я домой хочу! К маме!
У нас не будет другого дома. Больше не будет. Я не сказала этого, вовремя прикусив язык. Зато сказала другое:
— Этот мир теперь тоже наш дом, Соня.
— Твой — может быть! Ты всегда быстро адаптировалась. Но не для меня.
— Что значит — я всегда быстро адаптировалась?
— Ничего, — Соня махнула рукой и уставилась в окно.
Как бы мне ни хотелось выяснить, что она имела в виду, я поняла, что сейчас лучше ни о чем больше не спрашивать. Потому что все шло к тому, что мы опять поругаемся, а я этого не хотела. В конце концов, все ее злые слова можно понять. Не считая того, что она беременна (точнее, того, как это произошло), она еще и беременна! А это гормоны, перепады настроения, токсикоз… такое даже в привычном мире не всегда легко вынести, что уж говорить о чужом. Даже с любимым мужчиной, а у них с Сезаром все трещит и разваливается и, того и гляди, рванет. Жить как на уснувшем вулкане каждый день — такое даже не для беременной испытание.
Я поднялась с кушетки, приблизилась к ней, остановилась рядом:
— Хочешь — пойдем погуляем? Смотри, какая погода хорошая.
— Не хочу. Мне сначала надо отвлечься, а то опять заведусь. Лучше расскажи, как дела в Академии.
— Не считая того, что Клава строит козни, все в порядке вещей. Хотя то, что Клава строит козни — это тоже в порядке вещей, — я подошла к окну и с наслаждением высунулась по пояс, вдыхая напоенный кислородом воздух. Здесь не было яблок, но были фрукты, похожие на помесь айвы с грушей, и от них был свой невероятный, дурманящий запах, который я тоже вдохнула полной грудью. Может быть, Даррания для Сони чужая, но не для меня. Я это поняла еще задолго до того, как узнала, кто я на самом деле.
Для полного счастья мне не хватало только Сони, и, когда я узнала, что она здесь, рядом со мной, наверное, тогда я окончательно приняла свой факт межмирового переезда.
Обернувшись, улыбнулась подруге:
— У вас такой красивый парк!
— Да, ничего, — отмахнулась она и снова скисла.
— О, забыла сказать. Мы едем на алтарь Горрахона.
— Когда?
— Через пару дней. Экскурсия на весь день, будет Оллихард и кураторы из преподов. То есть из магистров, — я фыркнула. — Первокурсники тоже с нами пойдут, чтобы по десять раз не бегать.
— Я только со следующей недели вернусь в Академию, — Соня пожала плечами. — Расскажешь, что там и как?
— Да, думаю, ничего особенного. Полюбуемся на старинную жертвенную каменюку, Оллихард понагнетает, посмотрит на меня как обычно — как будто это я ее там установила, и на этом все закончится.
Мне все-таки удалось ее рассмешить, Соня улыбнулась.
— Когда он на тебя так посмотрит, сделай: «Бу!» И проверни какой-нибудь трюк с темной магией.
— Нет, спасибо, я еще хочу учиться. Потому что если меня не отчислят сразу же, Оллихарду я уже ничего не сдам.
— Есть еще вероятность, что он помрет от сердечного приступа. Тогда не только тебе ничего сдавать не придется, но и всю Академию спасешь от этого вредного старикана.
— Тогда меня еще и посадят, — поддержала черный юмор подруги.
— Ничего. Валентайн тебя отмажет, — в ее голосе звучал такой сарказм, что я поспешила сменить тему.
— Мне пока не удалось с ним поговорить, — я потерла ладони друг о друга и, подтянувшись, села на подоконник. Теперь ветерок подхватывал мои волосы и грозил засунуть мне их в рот, но я все-таки продолжила: — Обязательно поговорю, как только буду готова. Не думай, что я спущу эту тему на тормоза, Сонь, я обещала, и маму ты увидишь. Обязательно.
Она наигранно-равнодушно вскинула брови. Хотя в этом показном равнодушии было столько чувств, что сказали они гораздо больше, чем любые слова.
Спрыгнув, я снова приблизилась к ней, взяла ее руки в свои:
— Ты мне веришь?
— Тебе — да. Ему — нет.
Да что ж такое-то, а!
— Ну почему, Сонь?
— Потому что ты слишком на него надеешься, — подруга отняла руки, подтянула шаль повыше и закуталась в нее.
