Хорошо, спокойно.
Несколько раз она доставала из рюкзака Лао, но все никак не могла сообразить, что сказать, о чем спросить, а зеркало тактично молчало. Вот и теперь магический спутник лежал на коленях, отражая зеленоватый свет листвы и голубые меж ветвей просветы неба.
— Я потерялась, Лао, слышишь? Я потерялась. Я такая счастливая, глупая и неуверенная… Я такая странная, да?
«Нет».
Выдав единственное слово, зеркало вновь тактично умолкло.
— Я даже не знаю, чего боюсь…
«Все люди боятся провала. Иллюзорного, несуществующего в моменте “сейчас”».
— Неудачи?
«Да. Следуй выбранному направлению. Все будет хорошо».
— Любишь ты меня…
Над головой плыли облака — мягкие и легкие, пушистые, как вата; качались у бревна голубые незабудки. Лежащий у ног Арви зевнул.
— У меня все получится, да?
«Да».
Она была благодарна за отсутствие нравоучений, хотя с уважением отнеслась бы и к ним. Но вот это слово, одно-единственное слово «да» было именно тем, что нужно.
— Спасибо.
Доброжелательно пробежался по густым кронам ветер.
* * *
Во дворе перед летним домиком потрескивал костер.
Майкл отошел к поленнице, вернулся с охапкой дров, сложил их рядом с костром, удовлетворенно кивнул. Вынес две алюминиевые кружки, наполненные морсом, поставил одну за землю рядом с Марикой.
Этим вечером он почти не говорил, не хмурился, но и не улыбался, превратился в знакомого ей «старого» Майкла — сдержанного и немногословного. Хищник скрылся внутри, цветок прикрыл лепестки, кристалл погас, потому что луч принудительно отвернули в сторону, и теперь Марика неосознанно пыталась увидеть в серых глазах отражение того огня, что горел накануне вечером. Почувствовать дыхание того жара, того интереса, того неподдельного желания узнать, выпытать, если придется, правду.
Тщетно.
Проводник слишком хорошо владел своими эмоциями, а она теперь изнывала от жажды, силясь вновь увидеть его открытым, настоящим.
— Так, значит, вы хотите быть моей ученицей.
— Хочу.
— Готовы приходить сюда в назначенное время, не пропуская занятий? Ваша работа это позволит? Ваш возлюбленный?
Марика не сразу сообразила, о ком идет речь. Ах да, Ричард…
Потерла горячие щеки ладонями, едва успела убрать ступню от упавшей сверху искры и решила-таки отодвинуть пень подальше от костровища.
— Позволит. В смысле, у меня больше нет возлюбленного. А работа позволит.
Майкл молчал, а она на него не смотрела, потягивала из кружки морс, разглядывала переливающиеся угли.
Неслышно вздохнула. Ученица так ученица. Будет приходить на занятия и делать вид, что внимательно слушает. Точнее пытаться внимательно слушать, не отвлекаясь на воспоминания о вчерашнем вечере, будет напоминать себе, что он всего лишь учитель… Нельзя…
Прогорит костер, она отправится домой, на выход, молча пройдет мимо администраторши, запихнет пуховик в пакет, бросит все в багажник и поедет в пустую квартиру, где лежит на тумбе золотой лист.
Снова уходить… Как же сильно этого не хотелось…
Лежа в постели, она будет думать о том, что сделала не так, и ломать голову над тем, как все исправить, надеясь на то, что однажды представится шанс для этого.
Глупо. Как глупо иметь человеческие страхи, быть подвластной им. Как долго приходится выстраивать верные шаги и как легко можно все испортить.
— Марика, почему вы не позволяете себе сказать?
Этот чертов мужчина, похоже, читал мысли; пальцы сдавили прохладный бок кружки.
— Сказать что?
Он не ответил. Просто сидел на корточках и ворошил угли. Собирался нанизывать на палочки уже заготовленные кусочки мяса. Вот бы этот шашлык унести в тот дом в горах, налить вина, сесть в кресла, а еще лучше в одно кресло, ему на колени…
Он молчал, потому что ждал — сможет или нет? Решится ли произнести что-то важное вслух? Проверял.
— Вы думаете, это легко?
Марика не решалась поднять голову; морс в кружке казался теперь не розовым, а бордовым — вокруг смеркалось.
— Никто не говорит, что это легко. Но почему людям так трудно говорить правду? Даже самим себе?
— Себе не так трудно. — Она улыбнулась.
— А мне?
— А вам сложно. Я не знаю, что вы на это ответите.
— Но вы никогда не узнаете, если не попробуете.
Их взгляды встретились, скрестились и свились из двух веревок в одну. Марика нервно задрожала; вновь противно и гулко заколотилось сердце-предатель.
Приглашение… Его взгляд — словно приглашение на танец, словно протянутая рука.
— Вы правы… Я пришла сюда не только затем, чтобы быть вашим учеником. — Все, начала. Теперь горели даже уши. — Я вернулась сюда, потому что поняла, что нашла здесь больше, чем искала. Я скучала. Я знала, что должна вернуться.
Сердце стучало так сильно, что казалось, вокруг костра отплясывает под барабанный бой хоровод обнаженных аборигенов.
— Почему?
Он стоял там и задавал такие вопросы, вновь напряженный, хоть и расслабленный с виду.
— Потому что не могла иначе.
— Потому что вы хотели дать шанс…
— К-кому?..
— Нам.
Она вросла в пень, на котором сидела.
Теперь горели не только щеки, но и все остальное — она же, вроде, отодвинулась от костра? Голос Майкла тем временем вливался в уши, словно кокон, в который она пыталась закутаться, имел две дырочки. Как раз для того, чтобы вечно слышать этот спокойный красивый голос.
— Вы вернулись, потому что знали…
— Знала что?
Ей хотелось провалиться под землю, завыть, зарыться в собственные ладони, обнять себя за плечи и клацать зубами. Это все нервы. Расшатавшиеся нервы!
Майкл подошел к ней и опустился на корточки; теперь он смотрел ей прямо в глаза — так близко и глубоко, что она моментально разучилась дышать.
— Потому что знали, что у нас получится.
Он не приближался к ней, а она к нему; они просто сидели и смотрели друг на друга — женщина и мужчина, испытывающие непреодолимую тягу друг к другу. Именно в этот момент она увидела в его взгляде то, что мечтала увидеть: нежность, заботу, теплоту, внимательность, а, главное, готовность преодолеть все то, что даст на пути судьба, преодолеть это вместе. И именно сейчас снесла прочь все барьеры и дрожащими руками отворила ворота. Пусть будет, что будет, но нет сил ждать и нет сил хранить все это внутри.
— А у нас получится?
Его губы — губы проводника, учителя, когда-то незнакомца, а теперь страстно желаемого мужчины — сложились в мягкую улыбку.
— Да, у нас получится.
И он впервые взял ее ладонь в свою.
