– Не надо называть меня на «вы», мама, – тихо проговорила я, закрывая глаза, потому что внутри что-то болезненно натянулось.
– Вы же царица! А мы… – сказал чуть хрипло отец и осторожно сел на кровать рядом с другой стороны от матери.
– А вы родители царицы, выходит, – хмыкнула я, не замечая, как по щекам текут слезы.
Я всегда была одна, без единой родной души в Шейсаре. И даже учитывая, что жила я в огромной семье, которая не так уж и плохо ко мне относилась, ощущение того, что никто из них не любит меня по-настоящему, преследовало меня с детства. Сестры никогда не называли меня сестрой, а братья – тем более. Впрочем, я не обижалась, они и между собой-то не слишком дружили…
А сейчас что-то ломалось в груди, как многотонная плотина. И не было слов, чтобы это выразить правильно.
– Мама… папа…
– Когда отдали мы тебя, когда мы… – всхлипывала мама, а маленькие украшения на передних прядях ее волос позвякивали в такт. – Мы страшно заболели. И я, и Кионей, понимаешь? Мы никогда бы… Никогда бы не смогли отдать, если знали бы, что… Но в тот год страшный не хватало настойки солнечного света, а мы… думали, что дни наши сочтены.
– Ну, перестань, – погладил ее по спине отец. Но мама продолжала всхлипывать.
– Я завернула в одеялко тебя, которое на последний мешок сухих грибов выменяла. Красивое оно было, все камушками по бокам расшито. Я и имя твое написала на шейсарском, как тогда еще живой жрец Акенатер научил меня. «Хрусталька» там написано было, доченька моя… «Хрусталька»…
– А тетя звала меня Талькой, – тихо вспомнила я. – И одеялко она, кажется, разрезала пополам, чтобы продать… дважды. Но затем одну половину решила оставить. Мне показывала, как там было написано «Талька», мол, это она для меня вышивала прозвище мое… Но потом и эту половину продала.
– Все в прошлом уже, в прошлом, – проговорил папа, и я заметила, что он тоже с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться, как мы с мамой.
Джерхан куда-то предусмотрительно испарился, но я была ему даже благодарна.
В этот момент у меня перед глазами за зеленой пеленой вдруг вспыхнуло старое воспоминание, о котором я позабыла на долгие-долгие годы.
Мне было около трех лет, и тетя, как всегда, звала меня Талькой. Просила заправить пять кроватей и покормить куриц, пока она готовит обед на всю семью.
Я выбежала на улицу, а там мне навстречу вышла красивая женщина с огромным, искрящимся на солнце хвостом. Я не могла отвести от нее глаза, потому что никогда не видела мираев прежде, а здесь одна из них предстала передо мной во всей красе.
Она была уже немолода, и ее лицо пряталось за легкой полупрозрачной тканью. Одни глаза светились золотом и рубинами в обрамлении длинных черных волос. Одета незнакомка тоже была очень дорого и богато, у нас в провинции таких не встречалось.
Женщина подползла ко мне, а я, раскрыв рот, следила за движением ее красивого хвоста, унизанного драгоценными кольцами. Она склонилась ко мне, обхватив теплыми пальцами мой подбородок, и взглянула так, что все внутри на миг будто остановилось. А потом проговорила, странно шипя, но я не до конца поняла, что это она такое произнесла. А сейчас из недр памяти ее слова всплыли ярко и звонко, будто все случилось пару секунд назад:
«Эвиссаэш… Эвиссаэш шерис Айясаара… Эвиссаэш…»
Тетя Ливи увидела лишь конец этой сцены и с тех пор стала звать меня Эвиса. Поговаривали, что той женщиной была какая-то провидица мираев.
– А что значит это, интересно? – спросила мама с любопытством.
– Это значит «Сокровище», – проговорил с порога Джерхан, который словно бы никуда и не уходил. – «Эвисаэш Аясаара» – означает «Сокровище Серебрянного города». А «шерис» – обозначение царской крови.
– Но что она имела в виду? – удивилась уже я.
– Полагаю, именно то, что и было сказано. То, что ты – сокровище и царская кровь Аясары.
– Но тогда еще не было Аясары, – широко распахнула глаза я. – Да и я никакая не царская кровь. Ты знаешь, что это была за провидица?
– Понятия не имею, – пожал плечами Джерхан. – Видеть будущее считается невозможным, поэтому у нас никогда не было официальных оракулов или провидиц. Но я как раз не думаю, что та мирайя ошиблась.
В комнате воцарилась многозначительная пауза. Кто же это пришел ко мне тогда, в детстве, оставалось совершенно неясным.
– Ну, главное, что ты с нами наконец, моя Хрусталька, – снова всхлипнула мама и обняла меня. – А теперь и внуки есть у нас. Такое счастье, хвала Красной матери! Кионей, слышал ты? Ты ведь дедушка теперь!
Она засмеялась сквозь слезы.
И папа тоже улыбнулся. А следом и мы с Джерханом, и Актор, который все это время молчаливо стоял в углу, словно опасаясь подойти. Но я подозвала его рукой, и он тоже подбежал к нам, чтобы обняться.
А потом мама тихо выдохнула, словно пытаясь выплеснуть все, что наболело за многие годы:
– Мы ведь не забывали тебя никогда… Вспоминали день каждый нашу девочку и больше никогда не заводили детей, боясь, что голод и отсутствие лекарств убьет всех нас или снова придется самое дорогое отдать. Как тебя…
– Больше вы никогда не будете голодать, мама, – проговорила я, чуть отстранившись и улыбнувшись.
Мама улыбнулась в ответ, вытирая слезы.
Я повернула голову в сторону выхода, где, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, стоял Джерхан. Он тоже улыбнулся мне и кивнул.
Потому что я не солгала. В Айясаре больше никогда никто не голодал.
* * *
Прошел еще год.
– Горячо, Джер, – выдохнула я, чувствуя, как огонь подбирается все ближе. Как уже жжет кончики пальцев, с которых в землю утекает магия, словно вытягивая из меня все жилы.
– Еще немного потерпи, сокровище, – проговорил царь, плотно прижимая меня к своей груди. Я чувствовала спиной сквозь тонкую ткань его обнаженную грудную клетку и тяжелую цепь с огненным кругом – знак луноворота и символ власти в Айясаре. Обычно теплое от кожи Джерхана золото сейчас казалось холодным, настолько жарко было вокруг, настолько горела я сама.
Муж удерживал мои руки широко распахнутыми, плотно сжав запястья. И его магия через ладони втекала в меня, каким-то неведомым образом преобразуясь, смешиваясь с моей собственной и превращаясь в нечто невообразимое.
Не знаю, как Джерхан додумался до этого. Не знаю, как сумел это провернуть и как научился делать это правильно. Он всегда казался мне ужасно талантливым, настолько, что мне самой было никогда за ним не угнаться. В такие моменты я чувствовала себя бездарностью рядом с гением. Но потом он как-то по-особенному улыбался мне, и я забывала обо всем на свете.
Так и сейчас… Разве что теперь он вытворял свои фокусы с моей помощью. И теперь его огненная мирайская магия курсировала во мне, будто моя собственная. Сила Джерхана в Стеклянном каньоне плохо поддавалась ему, видимо, вследствие потери змеиной ипостаси. Но в Айясаре она потихоньку стала расти, почти достигнув прежнего уровня, как тогда, когда он был принцем нагов. К сожалению, хвост за два года пребывания под солнцем так и не вернулся.
Впрочем, Джерхан старательно делал вид, что его это ни капли не беспокоит.
– Сконцентрируйся, Эвиса, опять ты витаешь в облаках, – серьезно одернул меня царь, и я даже вздрогнула, испытав на себе его повелительные нотки. Все же Джерхан был прирожденным правителем, хотя он и уверял меня, что с детства был настолько далек от трона, насколько это только может быть.
Ну что за вздор?..
– Я максимально сконцентрирована, но мне так горячо, что я вот-вот начну плеваться жидкой паутиной, – фыркнула я, слегка раздражаясь. А затем вдруг ощутив, как мягкие губы опускаются к моему уху.
– Мне кажется, тебе недостаточно горячо, моя царица, – выдохнул он, и волна огня лизнула позвоночник.
Я тихо сглотнула, моргнув.
– Поверь, вполне достаточно, – ответила, и голос слегка сорвался на хрип.
– Мне кажется, ты плохо слушаешь меня, мое сокровище, – бархатисто проговорил он, скользнув губами по уху и вдруг опустившись по шее вниз горячим языком. Его губы остановились на точке, где шея переходит в плечо и где кожа была особенно чувствительной. – Сдается мне, что, когда ты была маленькой скромной алой в моем теларане, в тебе было больше внимательности.
