Блевать под тусклым фонарем - Алекс Кожин

Окрестности Курского вокзала — место, полное странною жизнью.

Был еще один гнилой ноябрьский вечер в Москве. Мокрый асфальт, тусклые фонари, сырость и плесень.

Я стоял в аппендиксе у пригородных платформ Курского вокзала. Кругом суетилась толпа, люди спешили домой — серые, чахоточные тени. На ступеньках, в сторонке, в свете стеклянной двери, стоял дед. Без особых примет, но еще живой. Я ждал электричку, дед — что-то еще, ехать он очевидно не собирался. Мы топтались в стороне от равнодушной толпы текущей мимо.

За забором-решеткой мелькнула тульская электричка. Народ ворвался в вагон, оккупировал лавки и приготовился — немое кино, ежедневная дорога в ад.

Минут через десять к дедушке подошла проститутка. Узнать проститутку не трудно, если вы когда-либо обращались. Взгляд, одежда, манеры, все такое… Так же просто узнать пьяницу, ждущего у магазина случайного собутыльника. Гляньте на него вопросительно, показав два пальца, он вам кивнет и скажет, сколько не хватает на бутылку. Выпить можно в соседних кустах. Стакан и надкушенное яблоко найдете на ветке.

Дед расплатился, дама залезла рукой к нему в штаны и зашуровала. Дед закряхтел. Я отвернулся, чтоб не завидовать чужому счастью…

Окрестности Курского вокзала — то еще место! Сталинки на Земляном Валу наполнены странною жизнью. Любой охранник у шлагбаума укажет, где тут купить выпивку, проститутку, или что вам еще. Набрав код подъезда, попадешь в лабиринт узких лестниц, перегороженных частыми решетками. Здесь легко заблудиться, если только тебя не встречают. За каждой четвертой дверью — бордель. Бордель, и никак иначе. Существовавшие здесь "публичные квартиры" исчезли вместе с культурой обслуживания, сервисом и клиентами. Бордель — это проходной двор с полуголыми девками. Тупой сексуальный конвейер. При желании можно выйти на балкончик шириною в полшага, постоять с дрожью в коленях, махнуть бабушке с фикусом на соседнем балконе, глянуть на мир с высоты.

Отсюда, с балкона, виден общественный туалет, где когда-то собирались пидорасы. Именно "пидорасы", поскольку других определений тогда еще не было. Там, напротив писсуаров, за зеленой дверью подсобки, стояла кровать, столик и пара стульев. Там, всегда были рады, даже если ты и не гей, а просто пришел с бутылкой водки. Все лучше, чем пить в обоссанной подворотне. Но все это было давно.

Я стоял в аппендиксе у пригородных платформ, среди чахоточных теней прошлого. Вокруг ‒ вечерние электрички, полные мертвецов. Дед давно кончил, ему много не надо. Проститутка ушла к себе на Земляной.

Я стоял и стоял. Ехать никуда не хотелось.

Было еще раннее утро, когда Прохор Петрович выскочил на балкон, сжимая в руке резиновый член. Девицы из борделя на первом этаже уже спали после ночной смены, а дворник Рахим по случаю непогоды мести двор не выходил.

Противный мелкий дождь беспробудно трусил уже целую неделю. Он вымочил дом, стоящий покоем в центре Москвы, где жил Прохор Петрович. Желтая штукатурка потемнела от воды, набухла и, казалось, еле держалась на стенах старой шестиэтажной сталинки. Тополя — ровесники дома, обвисли от сырости, размокли и зелеными пятнами растеклись по двору, закрыв вид на песочницу, будку трансформатора и ржавый автомобиль, брошенный когда-то владельцем. Было сыро, холодно, как часто бывает в Москве в конце июня.

Всю неделю Прохор Петрович пил лекарства. Но таблетки мало помогали, болели суставы, что-то скручивало внутри, а давление скакало, меняя приступы стенокардии на тупую боль под грудиной.

Из-за дождя Прохор Петрович перестал выходить во двор, где обычно сидел на лавочке у детской песочницы. Он едва спускался к почтовому ящику, по привычке открывал его ржавым ключом, как будто желал что-то отыскать в этой пустующей много лет железной коробке.

Но вчера, открыв ящик, Прохор Петрович увидел на дне белый листок. Это было почтовое извещение на бандероль из Китая. Оно пришла на его имя и адрес. Пенсионер застыл от неожиданности, потом, нащупав очки, долго рассматривал латинские буквы и шевелил губами.

Нет, чтобы выкинуть и забыть эту бумажку, но Прохор Петрович был человеком ответственным. Он понес извещение на почту, хотел вернуть и рассказать про ошибку. Увиливая от дождя, который струйками бежал сквозь старый, дырявый зонтик, с трудом обходя лужи, Прохор Петрович добрался до отделения. Там он попал в самый конец длинной и нервной очереди. Сотрудница за стойкой была одна, она еле поспевала; очередь ворчала, подрагивала, и почти не двигалась.

Отстояв почти час, Прохор Петрович попытался объяснить задерганной почтарке, что произошла ошибка, что это вовсе не ему. Тетка за стойкой почти не слушала, она говорила по телефону и махала рукой кому-то в подсобке. Сзади уже напирала огромная нетерпеливая баба, она громко сопела в спину пенсионера и больно подталкивала его коленкой.

‒Так вы забираете или нет? — наконец оторвавшись от телефона, громко спросила почтарка. Прохор Петрович смутился, покраснел, сердце его застучало отбойным молотком. Ему было неприятно задерживать очередь своими нелепыми разговорами. Тетка из-за стойки выхватила из рук пенсионера листок, резво куда-то сбегала, сунула коричневый коробок в руки Прохора Петровича и громко крикнула: "Следующий!".

Дома Прохор Петрович долго глядел на коробку, не понимая, что с этим делать. Но любопытство взяло свое, и ничего не подозревающий пенсионер вскрыл посылку. Он развернул пленку в пупырышках, глянул на содержимое и обомлел. Из под пленки на него немигающим глазом смотрел резиновый член. Ноги пенсионера подогнулись, и он немощно опустился на стул.

Придя кое-как в себя, Прохор Петрович принял валокордин и долго разглядывал резиновое изделие. Оно было огромных размеров с яйцами на конце. Мужское достоинство походило на свой натуральный аналог, то есть имело нужные впадины и бугорки, сосуды, и даже родимые пятна. Вначале Прохору Петровичу даже показалось, что член настоящий, но, рассмотрев его повнимательней, он заметил следы горячего пресса. Видно, изделие было не высшего сорта, из средней ценовой категории.

Прохор Петрович давно жил один. Телевизор когда-то поломался и теперь служил подставкой для пустующей вазы. Радио Прохор Петрович не слушал, газет не читал. Он замкнулся в себе, перечитывал книги, которыми была наполнена целая комната его большой квартиры. Время пенсионера замерло где-то на пороге 90-х. И вот теперь его силой вернули в настоящее, окунули с размаху в реальность.

Прохор Петрович до вечера просидел у коробки. Наконец, превозмогая себя, прикрыл детородный орган посылочной пленкой