― Эрен? ― чуть слышно проговорила она, вдруг осознав, в каком виде вышла из дома, и застенчиво запахнула халат.
Микаса вглядывалась в родные черты, подёрнутые леностью и мягкостью, но их омывало кровью и ужасом. Лишь блеск камня в мочке уха Эрена напоминал о том, что её тоска сгинула давным-давно ― вместе с рухнувшими стенами, деревом на холме и холодом могильного камня.
― Ты в порядке? ― спросил он, заметив её крайнюю озадаченность.
― Не знаю, ― проглотив подступивший ком, ответила Микаса и зажмурилась, отгоняя прочь треск разрубаемой клинком плоти. ― Видишь ли, я не могу выбрать, чего хочу. Хотя это глупость какая-то…
― Ну, для начала взвесь все за и против, ― с улыбкой предложил Эрен. ― Что тебе нравится больше?
― Настоящее что-то, наверное… Если подумать, виноградный сок всегда казался мне пересахаренным и искусственным. В апельсиновом хотя бы мякоть есть. Да, возьму его.
― Для начала неплохо, ― похвалил он её. ― Если, конечно, причина только в этом.
«Почему он вообще продолжает со мной говорить? Из жалости, или что? Ведь и минуты не мог вынести рядом с тех пор, как мы расстались».
― Спасибо, мне было это нужно.
«Но ты мне нужен больше».
Эрен молча шёл с ней рядом до самой кассы, бездумно накидывая в корзину товары. Сквозь панорамные стёкла Микаса наблюдала за разразившимся ливнем и зябко поджала пальцы ног внутри домашних тапочек. Едва они вышли наружу, как на её плечи опустилось тепло джинсовой ткани. Микаса вздрогнула и посмотрела на Эрена, с тяжким вздохом закурившего подаренную ею электронную сигарету. Под дождём было незаметно, как она украдкой глотала слёзы, ревностно прижимая к себе коробку сока. Они продолжали молчать и просто шли плечом к плечу сквозь мокрую завесу.
«Твой шарф, твоя куртка: ты укрываешь меня снова и снова ― держишь данное в крови и отчаянии обещание… Но когда дорога закончится, ты снова уйдёшь. Ты всегда уходишь. А я так больше не хочу!»
У порога дома Микаса развернулась к Эрену и смело заглянула ему в глаза. Откинула со лба влажную каштановую прядь, невесомо обогнула точёную скулу, скользнула пальчиками по крепкой шее и очертила на коже линию ― там, где когда-то отняла его бесценную жизнь. Эрен сомкнул веки, и его дыхание сделалось прерывистым, ресницы подрагивали ― весь прошитый блаженством, словно пулями.
«Ты мог настолько разомлеть от прикосновений лишь в моих глупых грёзах. Непостижимое, восхитительное зрелище! Я хочу запечатлеть каждую его секунду. Жаль, что я прежде не понимала, как это драгоценно, как огромно. Отказывалась добровольно, швыряла тебе под ноги твою беспризорную нежность, твоё неприкрытое упоение. Я хочу их вернуть ― сцапать, припрятать, наслаждаться, забыться в них! Прости меня. Прости».
Она повернула в замке ключ и открыла дверь.
― Ты можешь зайти.
― Ни к чему это всё, Микаса. Мы ходили по кругу так много раз.
― Я хочу, чтобы ты остался. Хочу!.. Пожалуйста, не уходи.
И ухватилась за рукав его рубашки, легонько потянула, увлекая за собой в дом. Его руки покорно бросили пакет в прихожей, ноги послушно зашагали наверх.
«Какого дьявола я снова иду за ней? Ничему жизнь не учит! Долбанный слабак! Развесил уши… Ты лучший из мужчин, но катись-ка прочь, самый хороший, самый лучший друг! Откладывай свою жизнь на потом, жди и не пытайся ничего вернуть…. Я не попадусь в этот капкан ещё раз!.. Но тогда какого дьявола я снова иду за ней? Моя жалость не исцелит её. Какого дьявола? Какого дьявола?..»
Хлопнула дверь спальни. Микаса отпустила руку Эрена, и её силуэт рассёк темноту комнаты, отворил окно, позволив густому воздуху улицы заполнить собой пространство.
— Я смутила тебя своим упорством? — печально спросила она, нервно теребя концы пояска. — Извини. Я ужасно рассеянная стала и порой делаю всякие поспешные глупости. К тому же отвратительно сплю в последнее время, и мне захотелось, чтобы ты немножко побыл рядом. Совсем чуть-чуть. Только и всего.
— Завтра я обязательно пожалею, что не отказался. — Эрен сделал долгий напряжённый выдох. — Но это будет завтра. Не хочу быть виновником твоей бессонницы. Хотя, наверное, стоило бы валить отсюда со всех ног, чтобы не вышло как в тот раз, когда я переспал с тобой вместо того, чтобы выпить ёбаное вино и идти куда шёл… Утром я непременно уйду.
— Да, конечно. Ты уйдёшь. Я знаю, — надломленно прошептала Микаса.
Опустилась на скрипучий матрас и обхватила себя за плечи, вслушиваясь в тоскливую мелодию дождя. Знакомое до скребущей боли пренебрежение — всё, что осталось от его несдержанной страсти.
Эрена била дрожь от собственной жестокости. Так было нужно. «И вправду же, к чему помыслы о любви?»
— «К чему помыслы о любви»³{?}[Немецкий драматический фильм 2004 года, основанный на реальных событиях. История охватывает несколько дней из жизни двух друзей-гимназистов, основавших клуб самоубийц: они поклялись расстаться с жизнью, когда перестанут чувствовать любовь.]? По-моему, чересчур драматичное название для хорошего кино. Это какие-то сопли с сахаром? — вопрошала его Микаса в незабвенное лето их неказистых и прекрасных, хрупких шестнадцати лет.
Стоял в точности такой же пасмурный вечер раннего августа, пройдёт всего неделя — и они окажутся в робких и жарких объятиях первой близости. Но сегодня они просто наслаждались компанией друг друга, сидя на постели Эрена перед новеньким ноутбуком, который Карла и Гриша подарили сыну в марте на день рождения.
— Главные герои обменяются стихами, и название вроде как на них ссылается. Вообще, мне кажется, этот фильм как раз в твоём вкусе. Я его случайно ночью по телику увидел, когда гостил у папиной родни в Дрездене. Он мне… не знаю, как выразиться… Этот фильм мне вот такую дырень в груди проделал. — Эрен скруглил ладони на большом расстоянии друг от друга и захлопал широко распахнутыми глазищами. — Я всё думал во время просмотра о том, что страсть ― нелепая и страшная штука, а юность неповторима и мимолётна.
— Во завернул! Ты что, так умеешь? Балбес, признающий в Рафаэле и Микеланджело лишь Черепашек-ниндзя. — Микаса самодовольно захихикала.
— До гроба теперь будешь припоминать мне тот позор… — Эрен неловко взъерошил на макушке отросшие волосы.
— На страже твоей низкой самооценки! — Микаса дурашливо отдала честь, затем резко склонилась к расчёсанной щиколотке, смяв хлопковый подол короткого сарафана. — Достали эти сраные комары!
— Но знаешь, меня не обижают твои подколы. Я всё равно тебя… как бы, в общем… очень-очень обожаю…
— Я тебя тоже. Как бы, в общем. — И вновь рассмеялась.
«Обожаю твои лисьи насмешки, — думал Эрен, любуясь своей расшалившейся Микасой, — обожаю заумные речи, обожаю лёгкость прикосновений и ножки твои искусанные — обожаю! Целовал бы их вместе с исцарапанными коленями, чтобы забрать себе грёбаные боль и зуд».
Он закусил изнутри щёку и налил Микасе домашний лимонад в высокий стакан. Она благодарно кивнула ему и прижала стакан к груди, уставившись в монитор.
К финальным титрам Микаса вовсю слюнявила и обливала слезами рукав футболки своего друга. Эрен был счастлив. Притёрся щекой к её горячему лбу и утешительно погладил Микасу по предплечью.
― Скажи, а что сделал бы ты, разбей кто-либо тебе сердце?
― Даже не знаю. Но вот поступок второго главного героя ― убить свою любовь и себя самого ― мне не понятен. Это какое-то самолюбование, а не любовь. Я бы убил за своих близких ― это мне гораздо ближе… А если бы мне разбили сердце, наверное, заперся в спальне и плакал под грустные песни, как нормальный подросток! ― Эрен смутился и захохотал. ― Только не говори пацанам.
― Пацаны и так знают, что ты плакса. ― Микаса шмыгнула заложенным носом. ― Знаешь, что для меня было самым грустным в этом фильме? Я задумалась о том, что, сколько бы люди ни стремились друг к другу, всё равно будут далеки. Не смогут друг друга достичь. Это очень грустно.
― Люди дураки. ― Он ворчливо фыркнул, но мгновенно смягчился и чмокнул её в висок. ― Но я всегда буду рядом. Не грусти. Я ни за что не уйду, обещаю…
