— Алексей, но мы зовём Алек.
Киваю. Блять, сколько ещё раз я почувствую себя полным идиотом из-за этой девчонки? Не мужик или случайный парень, а сын. Идея, что это может быть какой-то грузин или кавказец уже не так плоха. Одно дело хотеть завалить красивую девчонку, совсем другое узнать, что у неё ребёнок и, похоже, семья.
От того, что у неё сын я не хочу её меньше, всё так же может встать от взгляда на неё. Но теперь Арину просто так не нагнёшь, она не бросит семью ради разового секса. А заводить с ней семью я не готов.
— Я думал, что Алек — твой парень, — вырывается против воли. Хочется чем-то заполнить душащую тишину.
— Парень? — девчонка улыбается, будто не слышала шутки смешнее. — Клык, я с трудом нахожу время для сына между работой, универом и делами по дому. Где время на отношения найти? Тем более учитывая, что я мать в двадцать два. Таких смелых парней нет.
Говорит легко и без запинки, будто совсем её не беспокоит этот момент. Будто она уже привыкла, что став матерью, потеряла всякую надежду на отношение. Блять, чувствую себя поганой тварью, потому что думаю, как и остальные пацаны.
С другой стороны, есть же мужики, которым плевать. У Царя вот сестра, стала вдовой с тремя детьми, а через два года выскочила замуж за солидного бизнесмена. И ничего.
Просто я не из тех, кто на такое готов.
— И тебя это устраивает?
— Конечно нет, мне хочется отношений, как любой девушке. Но сын у меня на первом месте. Знаешь, я тут не буду жаловаться, что мне сказали рожать или наседали. Наоборот, меня силой пытались затащить на аборт. Но я приняла решение и не буду о нём жалеть.
Силой? Как так можно, блять? Я понимаю, там родители беспокоились и пытались поговорить с девчонкой. Но силой принимать решение за человека — это блядство.
Воображение рисуют, как её хрупкую куда-то тащат и наседают, решают за неё. Внутри просыпается непонятное желание защитить девчонку. Только, блять, всё давно решилось, а желание проснулось.
Но что-то мне подсказывало, что Арина давно научилась защищать саму себя. Потому что больше некому было о ней заботиться.
— Я так понял, что Алек с нами будет жить. Или ты его отвезёшь куда-то?
— Отвезёшь? — малой застывает на пороге, сжимая в руках надкушенный бутерброд. — Мамочка, ты меня отдаёшь?
Алек начинает плакать, захлёбываясь слезами. Соус капает с хлеба на светлую футболку, но ему без разницы. Он ревёт и я вижу, что Арина теряется. Она не понимает, что послужило причиной срыва и не знает, как реагировать.
— Ну тише, всё хорошо.
Я сам не понимаю, как начинаю прижимать мальчика к себе, вытирая тому слёзы. И что сказать? Как утешить? Потому что у самого всё внутри сжимается от его надрывного плача.
Блять. Похуй. Буду разгребать свою неразбериху в чувствах по ходу дела.
Арина
Я никогда не видела сына в такой истерике и просто теряюсь. Он редко капризничал и хныкал, плакал так вообще раз в год. А тут настолько сильно плачет, что просто задыхается. И я теряюсь.
От того, насколько ему плохо, мне самой хочется плакать.
Клык, чёртов Клык, ориентируется быстрее, чем я. И начинает успокаивать сына, расспрашивая его.
Он всё делает неправильно, но это даёт мне толчок раздражения, чтобы прийти в себя.
Я практически падаю на пол, больно ударяясь коленями. Прижимаю к себе сына, давая ему возможность обнимать меня и успокаиваться. Объятия действуют на него лучше слов.
— Я тут, монстрик. Ну что такое?
— Мамочка, я исправлюсь, правда-правда-правда. Буду кушать овсянку без сахара, убирать игрушки и стану самым, самым, самым послушным мальчиком в мире, только не отдавай меня.
— Господи. Никогда. Слышишь? Алек, я рядом. И никому тебя не отдам.
Я крепче сжимаю сына в своих руках. Как он мог вообще такое подумать? Кто сказал такую глупость?
Я бы поняла, если бы жила со своей токсичной семьёй, которая каждой клеточкой ненавидела меня. Они могли такое сказать. Но сейчас вокруг меня были только люди, которым я доверяла.
— Алек, слышишь меня? — сын понемногу затихает, только шмыгает носом. — Кто тебе такое сказал?
— Я слышал, как на площадке шептались, что тебе стоило отказаться от меня.
— Монстрик, я тебя люблю. Сильнее, чем кого-либо. И никогда, ни за что не оставлю тебя.
— И тебя люблю, сильно-сильно.
Сын сильнее вжался в меня и захныкал. Не выспавшийся и получивший такой стресс, Алек теперь начинал капризничать и тереть красные глаза. Поэтому я подхватила его, позволив обвить руками мою шею, и выпрямила, ощущая в руках привычную тяжесть.
— Всё хорошо, лапочка.
Алек затихает, засыпая, и сопит мне в шею. Думаю уложить его в кроватку, но маленькие ладошки крепко сжимают футболку, не отпуская от себя даже во сне.
Мой хороший.
— Извини, — Клык убирает упавший бутерброд и вытирает соус со своих вещей. — Я, видно, сказал что-то не то.
— Всё нормально. Мне нужно было ему объяснить всё сразу, а потом только собираться. Но я не хотела заставлять тебя ждать. Да и эта истерика должна была когда-то случиться.
— Почему?
— Люди мрази, — осекаюсь, вспоминая, что сын рядом. — Я знаю, что меня все обсуждают. И сплетничаю. Я стараюсь максимально оградить нас от чужих людей, но это же дети, они общаются. А мамочки осуждают. Мне плевать, больше бесит, чем расстраивает. Но Алек это всё слушает и…
Я не знаю, как объяснить, но да, некоторые люди просто мрази. Сколько раз на меня косились, когда я гуляла с коляской. Или мне приходилось доказывать, что я мама, а не сестра. То, что я выглядела младше своих лет только мешало.
— Я не осуждаю.
— Ну да, — я даже не позволяю себе чувствовать укол горечи из-за этого. — А то я не видела как ты застыл, узнав, что Алек мой сын. Не оправдывайся, я правда привыкла.
— Арин, ты не путай, — Клык смотрит на меня, прищурив глаза, словно зол из-за моих слов. — Одно дело удивиться, учитывая, что я думал тебе лет двадцать максимум, совершеннолетняя уже хорошо.
— Так что же ты ко мне приставал, раз думал, что я малолетка?
— Надеялся, что в «Вавилон» пускают только по паспортам. Но удивится и осуждать это разные вещи. Сейчас все подростки трахаются лет с пятнадцати.
— Клык, — киваю на спящего ребёнка. Никаких матов, он и так, знает слишком много слов для своего возраста.
— Извини. Ну, то есть спать нормально, а рожать нет? Какая разница, в восемнадцать, двадцать или сорок? Если ты готова и справляешься, то это твоё решение, а все остальные могут пойти в задницу.
Слова Клыка теплом разлились в душе, от такой простой поддержки. На самом деле только трое людей меня поддерживали — Яна, Данчик и Ася. При чём соседка знала меня совсем немного и не была обязана помогать, но помогала. А остальные только ждали ошибок.
И да, я не была готова, не справлялась. Я была плохой матерью, мало времени проводила с сыном, не готовила здоровую пищу, бегала с одной подработки на другую и часто материлась.
В куртке начинает вибрировать телефон и Клык подходит ко мне, помогая. Он всего на секунду прижимается ко мне, шаря по карманам, но меня кидает в жар.
— Тебе какой-то Игорь звонит.
Сердце перестаёт биться в груди.
Я замираю.
Если Клык узнает, кто такой Игорь — мне конец.
Я вырываю телефон из рук мужчины.
— У меня Алек на руках спит, перезвоню через пару минут.
И скидываю звонок, стараясь унять волнение. Там нет заставки, нет фамилии, просто имя. Да и Клык не может знать Игоря и его бизнес. Просто я слишком начала нервничать.
Я укладываю сына в кроватку, убеждаясь, что он уже не хватается за меня. Укрываю одеялом и принимаюсь собирать вещи. И так слишком задержалась.
