Поговорит он…
Он будет, как всегда, в стороне стоять, а говорить, если уж припрет, начнет Немой. Он у нас главный переговорщик. Душевно беседует всегда, доходчиво, главное.
Но то, что было круто и прикольно на первом и втором курсах, на пятом выглядит откровенно тупо. Такая игра на публику, показуха, чтоб утвержденные за нами роли не фальшивили.
А то вон, подрастают, молодые и борзые. Четвертый курс уже смотрят на нас не особо почтительно…
Мне-то насрать, я не гнался никогда, а вот Лекс явно страдает.
Чувствует, что кресло короля универа под ним шатается, и, если не провести укрепляющие мероприятия, то за жопу ухватят и скинут с пьедестала. Вот и кидается на всех, самоутверждается.
В очередной раз задумываюсь, какого хера я рядом с ним вообще столько времени делаю? Привычка, блять, вторая натура. Я с людьми легко схожусь, чисто внешне, но на самом деле мало кого рядом терплю. Лекса вот терпел до недавнего времени… Пока он чересчур загоняться не начал. Или это я повзрослел?
Похоже на то… Вон, с какого-то хера на совершенно неподходящую девку залип. Явный признак взросления и начала маразма.
— Поговорил уже, — скалюсь нарочито нахально, — мне в этом вопросе помощи не требовалось никогда.
Лекс недовольно дергает щекой, показывая свое раздражение моим нежеланием поддерживать его лидерские потуги, хочет что-то сказать, да так и замирает.
И я вместе с ним, кстати.
Потому что на стоянку, с помпой и фанфарами, залетает красная понтовая аудюха в низком обвесе. Тормозит прямо у крыльца, неподалеку от нас, из-за руля выпрыгивает братишка моей Радужки, сечет нас на редкость нахальным взглядом, за который жутко тянет прямо сейчас дать по роже, обновить вчерашние следы от моих кулаков, и обходит машину, двигаясь к задним дверям.
Не успевает дойти, дверь распахивается, и появляется Радужка, в привычно черном прикиде, боевом раскрасе, делающем ее и без того не маленькие глаза вообще огромными, словно у анимешной тянки. Разноцветные волосы бликуют на осеннем солнце, да так ярко, что смотреть невыносимо. Глаза слепит. А не смотреть невозможно.
Превозмогаю внезапную резь под веками и не свожу с нее взгляда.
Ну не могу ничего с собой поделать.
Она сегодня в коротком черном платье, едва прикрывающем задницу, черных полупрозрачных колготках, рваных в разных стратегически важных местах так искусно, что невозможно отлипнуть от белой-белой кожи, выглядывающей из этих прорех… И невозможно не представлять, как берешь эти гребанные колготки и дорываешь… А то какого хера они такие… недорванные? А потом платье это задираешь и ноги на плечи сразу… Ох, бля! А вот и стояк… Привет, блять, давно тебя не было…
Жадно смотрю, как Радужка, получив от брата напутственный поджопник, бодро скачет по ступенькам, не удостаивая меня даже взглядом. Гордая сучка.
Рядом матерится Лекс, кажется, ему не нравится, что Алька приехала вместе с Солнечными, но я едва ли замечаю происходящее вокруг. Слишком занят мысленным вылизыванием гладких бедер в разорванных ко всем херам колготках…
— Глаза убрал от нее, блять! — рычит неожиданно оказавшийся совсем рядом длинный урод, естественно, пропалив меня на мысленном трахании его дерзкой сестренки.
С сожалением оторвав взгляд от Радужки, с трудом фокусируюсь на слишком ревностно охраняющем ее братишке. Радостно улыбаюсь, потому что тут у нас — не поселок элитный, из охраны — только дядя Вася на вахте… А, значит, повалять я этого длинного удода смогу всласть…
Краем глаза наблюдаю, как Радужка, с выражением совершенного безразличия, топает к двери, следом за ней, легко увернувшись от лап Лекса, спешит Алька, походу, заделавшаяся ее подружкой.
Не хотят замес смотреть?
Может, оно и правильно…
Мы как-нибудь без излишне заинтересованных.
— Как плечо? — ласково интересуюсь у красного от злости придурка. Я его вчера нехило так вывернул, по-моему, там даже что-то хрустнуло.
— Лучше, чем твои ребра, — скалится ответно Солнечный (ебать, фамилия, конечно) и шагает ближе ко мне. Сокращает дистанцию. Я уже вчера выяснил, что ему комфортнее работать на ближнем расстоянии. Привычнее так драться.
И потому делаю шаг вперед, врезаясь в грудь урода. Потому что мне тоже комфортнее поближе.
— Эй, эй-эй-эй! — Лекс поспешно становится между нами, — не здесь!
Я оглядываюсь по сторонам, замечаю направленные на нас камеры телефонов, кривлюсь…
Солнечный делает то же самое, повторяет мою гримасу.
Не знаю, что ему грозит за залет, а вот меня запросто могут отчислить… И никакие папашины бабки не помогут. Слишком много подвигов накопилось.
Смотрю опять на Солнечного, вижу понимание во взгляде.
— Не здесь, — киваю.
— Не здесь, — соглашается он.
После этого мы, к разочарованию всех присутствующих, отлипаем друг от друга и топаем к дверям универа.
— Надо было навалять, — сокрушается Вилок, топая следом за мной. Я сжимаю злобно губы, чтоб не ляпнуть какую-нибудь хуйню о свиньях, лезущих не в свое дело. Не объяснять же придурку причину моего отступления. Много чести. Да и не поймет. Он всегда был на редкость туповатым…
В универе мы сразу топаем на первую пару, потому что уже звонок, временно забив на все неоконченные дела.
Я смотрю на непривычно внимательно выискивающего кого-то взглядом Немого, на злого Лекса, держащегося рядом с Солнечным, видно, хочет до конца выяснить, каким образом его Алька попала к нему в машину, на разочарованного отменой махалова Вилка, и думаю только о том, что после пары найду Радужку и…
Надо все же эти ее колготки разъяснить…
Чтоб было, ради чего с ее братишкой бодаться, а то это все несерьезно как-то…
Глава 11
— Радужка, а Радужка, а кто тебе колготки порвал?
У меня неожиданное счастье: совмещенные пары по политологии. Нас всех, пятые курсы, у которых политологии не было на первом курсе, потому что не нашлось препода, и первые курсы, у которых политология нормально идет по учебному плану, согнали в одну здоровенную аудиторию, даже не аудиторию, а нехилый такой лекционный зал, где столы расположены на манер древнего амфитеатра.
Мы сидим на последних рядах, лектор где-то внизу, далеко-далеко, его не слышно, но самое главное, что нас не слышно.
Радужка сидит в компании своих однокурсниц, в отличие от них, жутко недовольная и напряженная. Завесилась своими разноцветными волосами, ножкой в серьезном таком говнодавчике нервно постукивает. Характер показывает.
А мне в кайф.
Я спецом уселся неподалеку, хотя Лекс с компанией с недоумением ржали и звали с собой на другой ряд. Но мне с ними не интересно.
Нафига они мне нужны, когда тут такое!
Тем более, что Немой потерялся в коридорах универа, растворился просто, состроив перед этим на редкость каменную морду.
Наверно. чтоб никто не вздумал задерживать, хотя тут мог бы и не стараться. Посмотрел бы я на придурка, который решится встать под стрелой…
Я сижу, развалившись пошло, раскинув руки на спинки соседних сидений, довольно скалюсь, полностью отдавая себе отчет, как оно все выглядит со стороны… И даже это прикалывает. Потому что Радужка пыхтит и злится. Кайф какой!
Давно такого кайфа не испытывал!
Ловлю себя на том, что жизнь у меня прямо заиграла. Красками. Радужными.
И полнее стала, что ли…
И хочется добавить еще цветов.
А потому я перегибаюсь через проход, где в ряду напротив, прямо с краю, на мое счастье, сидит Радужка, и шепчу:
— Плохо… Очень плохо…
На меня теперь с удивлением смотрят все соседки девчонки, весь ряд, кое-кто усиленно строит глазки, и этот кое-кто даже ничего так, с рабочими губами и блядским взглядом, и в другой раз я бы непременно воспользовался, но сейчас мне интересная реакция только одного человека.
И этот человек реагирует. Не хочет, но реагирует. А еще косит глазом на своих соседок, поголовно начинающих хихикать, стоит мне чуть подмигнуть. Не кому-то конкретно, а так… В пространство…
