Я осела прямо на свой рюкзак. Ну вот, прекрасно! Просто зашибись!
Но будто этих новостей недостаточно, старик добавляет:
– Раньше полудня рейсовый не ходит.
– И гостиницы у вас здесь, конечно же, нет? – все еще в шоке предполагаю я, а старик согласно кивает.
– А ты откуда такая, чернявая? – интересуется мужичок.
Отвечаю. Называю город. Прикидываю, можно ли вызвать такси через приложение.
Ожидаемо, но никто не хочет ехать в такую даль. До ближайшей цивилизации километров двести.
– Твою ж мать, – не получается сдержать ругательства, хотя я такими словами в речи вообще не пользуюсь.
Вздыхаю. Выхожу на улицу. Дождь льет все сильнее. Впрочем, иного я просто уже не ожидаю.
– Слышь, малая! – на крыльце меня догоняет старичок. – Тут у одной моей знакомой комната освободилась. Авось возьмет тебя до утра.
Выбирать и привередничать не приходится. Потому я соглашаюсь и бреду за стариком, надвинув капюшон на голову.
– А там у нас староста. А тут вот, клуб недавно открыли. На той улице школа. Обещают ремонт сделать, но денег пока не выделили, – старик рассказывает, махая руками по сторонам.
Дождь стихает. Редкие капли падают на лицо, но я снимаю капюшон. Куртка промокла насквозь. В носу начинает чесаться. Кажется, еще часок под дождем, и я простыну.
– Ну вот, почти пришли, – сообщает новый знакомый, – а вон там у нас речка. Сейчас не видно, но места здесь красивые.
– Живописные, – соглашаюсь я, хотя ни черта не видно, и чуть громче добавляю: – Воздух у вас тут чистый. Машин нет.
– Ну как нет, – хмыкает старик, – есть машины. Даже один джип. Крутой такой. Иностранный. Эх, мне б такой. Я б тебя, малая, до самого центра подбросил.
– И на том спасибо, – негромко смеюсь я и все же чихаю.
– Будь здорова, – говорит мой провожатый, – простыла что ль? Непорядок.
Развожу руками. И такое бывает.
Глава 7
Домик, куда привел меня сторож, небольшой, одноэтажный. На крыльце нас встречает старушка в цветастом платке.
– Самогона не дам! – предупреждает она.
– Та ты что, Никитична! Я ж завязал, – возмущается старик, – я к тебе вот, постояльца привел. Девочка поезда перепутала. Примешь до завтра?
– Деньги-то есть у девочки твоей? – прищуривается старушка, а я настороженно киваю.
– Как звать тебя? Тощая-то какая. Одни глазюки. Не помрешь до утра-то?
– Постараюсь, – обещаю я вполне искренне и добавляю: – Надия.
– Ну проходи, Надя, – распахивает двери хозяйка, – чаем тебя напою. Но за доплату.
– Как скажете, – соглашаюсь я.
В домике чисто и прибрано. Все на своих местах. У окна стол с самым настоящим самоваром.
– Переодеться есть во что? Промокла вся, – ворчит старушка, а я вновь киваю. – Имя какое чудное у тебя. Не запомню. Надеждой буду звать.
Я не возражаю. Уже завтра я уеду из этой деревеньки. И вряд ли когда-нибудь встречу добродушную, но предприимчивую старушку.
Пальцы у меня ледяные. Не слушаются. Но с курткой я справляюсь. Вешаю ее на спинку стула.
– Садись, – кивает старушка и ставит передо мной чай.
С удовольствием обхватываю чашку руками. Руки начинает покалывать. Я согреваюсь.
Но вместе с теплом по телу крадется слабость. Мне уже не холодно, а очень жарко.
Полной грудью втягиваю аромат горячего чая. В нем какие-то приятные травы
Пытаюсь спросить у старушки, что это за чай. Но ничего не выходит. В голове гудит. Комната кружится перед глазами.
Слышу причитания старушки, что верить обещаниям молодежи нельзя.
А после ничего. Сплошная темнота. Но мне кажется, что меня держат крепкие руки. Эти руки нельзя не узнать. И голос. Голосе тоже родной. Любимый.
– Федя... Федечка..., – шепчу я в эту темноту и лечу в пропасть.
***
Белый не спит. Лежит. Пялится в потолок. Гребаная бессонница.
Завтра надо мотнуться в строительный. Скопился целый список. Нужно купить брусчатку в сад. Да и так, по мелочи.
Федор не часто выезжает из деревни. Не доверяет себе. Боится, что психанет и повернет тачку в ту сторону, куда не должен.
Он привык держать слово. Железно. Железобетонно. Если не сдержать, то какой он тогда мужик?
Но нарушить это слово очень хочется.
Федя закрывает глаза. Надо поспать. Хотя бы пару часов.
А мысли улетают. Несут Белого к ней.
Как ты, родная? Учишься? Гуляешь? С кем?
Федя переворачивается на бок. Нет, не заснет. Надо покурить.
Белый выходит во двор.
Дождь притих. Но небо еще тяжелое. Утром опять будет лить.
Федя прихватывает губами сигарету. Чиркает зажигалкой. Выпускает облачко дыма вверх.
В груди уже не пусто. Там – пепел. Почти полгода пепел. И нет у Белого ни единой мысли, куда переть дальше. Нет плана. Полная безнадега.
Ну достроит он дом. А дальше что?
Он как волчара, отбившийся от стаи. Одиночка.
Федя вновь тянется к пачке. Но в ней пусто.
Да, первым пунктом в списке закупок стоят сигареты.
Белый скрещивает руки на груди. Смотрит в небо. Кажется, что звезды близко. И луна. Руку протягивай и касайся. Можно ведь дотянуться? Можно.
Закрывает глаза. Кулаком давит на лоб. Выдыхает. На миг допускает мысль, что у Надии к нему такая же тяга. А он? А он повелся на слова Варгинова.
Тряпка ты, Белый. Обосрался по полной. Развели тебя, как пацана, да?
Федор понимает это. Сейчас четко понимает.
Мухтар просчитал его. Надавил качественно на болевые точки. А Федя повелся. Отдал ту, которую не должен был на за что отдавать. Должен был упираться рогом, зубами вцепиться, а не отдать.
А теперь что? Теперь поздно. За полгода всякое может случиться. Девочка красивая, видная. Вокруг нее так и вьются всякие коршуны.
Белый растирает лицо ладонями. Упирается локтями в колени. Плетеное кресло скрипит под весом его тела.
Нет. Это не кресло скрипит. Опять незваные гости вламываются на его территорию.
Федя недовольно смотрит на то, как женская фигура торопливо семенит по дорожке от калитки к крыльцу.
Да млять! Проходной двор, а не уединенный дом в деревне!
Электричеством тут все оцепить, что ли? Ток подвести к забору?
Федю тянет спросить: что на этот раз? Соль? Сахар? Спички? Потрахаться?
Нет, надо говорить с матушкой уже жестче. Пусть завязывает подсылать к нему каждую бабу из деревни.
– Федор Львович, доброй ночи! – заговаривает гостья.
Теперь Белый видит, что перед ним старушка, а Федя смутно помнит ее имя.
То ли Николаевна, то ли Максимовна. Да, точно, Никитична.
– И вам не хворать, – Белый поднимается из кресла, убирает руки в карманы спортивок. Понимает, что взгляд старушки цепляется за россыпь татуировок на торсе. Но Федю не парит это. Он у себя дома. Может и голым ходить.
– Федор Львович, – вновь заговаривает Никитична, – помощь ваша нужна. Очень. В райцентр дороги размыло. Скорая не доедет. Спасайте, Федор Львович!
– Трактора у меня нет, – хмуро отвечает Белый.
– Так ваша машина проедет! Она же у вас как танк, даже лучше, – уговаривает старуха.
Федя сдается. Все равно спать не получается. А так, по любому, надо ехать в ближайший толковый магазин.
– Кого спасать? – уточняет Белый.
– Да у меня постоялица новая. Девчонка. Поезда перепутала. По пути простыла. Ее ко мне сторож с вокзала привел, – торопливо рассказывает старуха, пока Федя натягивает капюшонку, берет ключи от тачки и портмоне.
– Ясно, – хмуро кивает Белый, закрывает дом, идет к припаркованному во дворе джипу. Пока тот греется, Федя распахивает ворота, бросает Никитичне: – На заднее садитесь.
Белый выруливает со двора. До дома старухи добирается за пару минут. Свет в окнах горит. Через стекла видна суета. Видать, той девчонке действительно хреново, раз в избушке набивается полдеревни народа.
Перед Федей расступаются. Он не снимает капюшона. Проходит вглубь комнаты.
