Глава 23
Боль. Одна только боль. Моя голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке. Где я? Я пытаюсь, но не могу открыть глаза. Шепот становится яснее… маяк в кромешной тьме.
— У нее сильные ушибы ребер, мистер Грей, и мелкая трещина черепа, но основные показатели стабильные и хорошие.
— Почему она до сих пор без сознания?
— У миссис Грей — сильная контузия головы. Но мозг функционирует нормально, и нет никакой церебральной опухоли. Она очнется, когда будет готова. Просто дайте ей время.
— А ребенок? — Слова полны мучительной боли.
— С ребенком все в порядке, мистер Грей.
— Ну слава богу. — Это как литания… как молитва. — Слава богу.
О боже. Он беспокоится о ребенке… Ребенок? …Маленький Комочек. Конечно. Мой маленький Комочек. Я тщетно пытаюсь пошевелить рукой, чтобы положить ее на живот. Рука не двигается. Ничего не двигается.
«А ребенок?.. Слава богу». Маленький Комочек невредим.
«А ребенок?.. Слава богу». Он волнуется о ребенке.
«А ребенок?.. Слава богу». Он хочет ребенка. Ну слава богу.
Я расслабляюсь, и темнота снова накрывает меня, избавляя от боли.
Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем не могу пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая меня слепой, немой и беспомощной. Когда я всплываю из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами.
— Я не оставлю ее.
Кристиан! Он здесь… Я пытаюсь заставить себя очнуться… Его голос, напряженный, мучительный шепот.
— Кристиан, тебе надо поспать.
— Нет, папа. Я хочу быть рядом, когда она придет в себя.
— Я посижу с ней. Это самое малое, что я могу сделать после того, как она спасла мою дочь.
Миа!
— Как Миа?
— Она слаба… напугана и зла. Понадобится еще несколько часов, чтобы рогипнол окончательно вышел из ее организма.
— Господи.
— Знаю. Я чувствую себя трижды дураком, что уменьшил ее охрану. Ты предупреждал меня, но Миа такая упрямая. Если бы не Ана…
— Мы все думали, что Хайд уже сошел со сцены. А моя сумасшедшая глупая жена… почему она мне не сказала? — Голос Кристиана полон муки.
— Кристиан, успокойся. Ана — замечательная девушка. Она невероятно храбрая.
— Храбрая, своевольная, упрямая и глупая. — Голос его срывается.
— Эй, — бормочет Каррик, — не будь слишком строг к ней. И к себе тоже, сынок. Я, пожалуй, пойду к твоей матери. Уже четвертый час ночи, Кристиан. Тебе в самом деле надо хоть немного поспать.
Я проваливаюсь в черноту.
Туман немного рассеивается, но у меня нет чувства времени.
— Если ты ее не отшлепаешь, то это сделаю я. О чем, черт побери, она думала?
— Поверьте мне, Рэй, сделаю это с превеликим удовольствием.
Папа! Он здесь. Я борюсь с туманом… борюсь… но снова проваливаюсь в забытье. Нет…
— Детектив, как видите, моя жена не в состоянии отвечать на ваши вопросы. — Кристиан сердится.
— Она упрямая молодая женщина, мистер Грей.
— Жаль, что она не убила подонка.
— Это означало бы для меня больше бумажной волокиты, мистер Грей…
— Мисс Морган поет как та канарейка. Хайд и вправду извращенный сукин сын. У него зуб на вашего отца и на вас…
Туман снова окутывает меня и затягивает вниз… вниз… Нет!
— Что значит вы не разговаривали? — Это Грейс. Она сердится.
Я пытаюсь пошевелить головой, но тело упорно отказывается исполнять посылы мозга.
— Что ты сделал?
— Мам…
— Кристиан! Что ты сделал?
— Я был ужасно зол. — Это почти всхлип… Нет.
— Эй…
Мир вращается и меркнет; я отключаюсь.
Я слышу тихие приглушенные голоса.
— Ты же сказал мне, что порвал все связи. — Это говорит Грейс. Голос ее тихий, укоряющий.
— Знаю. — В голосе Кристиана слышится смирение. — Но встреча с ней помогла мне увидеть все в новом свете. Ну, ты знаешь… с ребенком. Впервые я почувствовал… что мы делали… это было неправильно.
— Да, дорогой. С детьми всегда так. Они заставляют тебя взглянуть на мир совсем по-другому.
— Она наконец-то поняла… И я тоже… Я причинил боль Ане, — шепчет он.
— Мы всегда причиняем боль тем, кого любим, дорогой. Ты должен будешь сказать ей, что сожалеешь. И дать ей время.
— Она сказала, что уходит от меня.
Нет. Нет. Нет!
— И ты ей поверил?
— Вначале — да.
— Дорогой, ты всегда веришь худшему во всех, включая себя. Как всегда. Ана очень сильно любит тебя, и совершенно ясно, что ты любишь ее.
— Она была страшно зла на меня.
— Неудивительно. А я ужасно сердита на тебя сейчас. Думаю, можно по-настоящему злиться лишь на того, кого действительно любишь.
— Я думал об этом, и она раз за разом показывала мне, как любит меня… вплоть до того, что подвергла свою жизнь опасности.
— Да, дорогой.
— Ох, мама, ну почему она не просыпается? — Голос его срывается. — Я чуть не потерял ее.
Кристиан! Слышатся приглушенные всхлипы. Нет…
Ой, темнота смыкается. Нет…
— Тебе потребовалось двадцать четыре года, чтобы позволить мне вот так обнять тебя…
— Я знаю, мама… я рад, что мы поговорили.
— Я тоже, дорогой. Я всегда рядом. Не могу поверить, что скоро буду бабушкой.
Бабушка!
Сладкое забытье манит…
М-м-м-м. Его щетина мягко царапает тыльную сторону ладони, когда он прижимает мою руку к своему лицу.
— Ох, детка, пожалуйста, вернись ко мне. Прости меня. Прости за все. Только проснись. Я скучаю по тебе. Я люблю тебя.
Я стараюсь. Стараюсь. Я хочу увидеть его. Но мое тело меня не слушается, и я вновь проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь я от того, что ужасно хочу в туалет. Открываю глаза. Я в чистом, стерильном окружении больничной палаты. Кругом темно, не считая бокового освещения, и все тихо. В голове и груди — тупая боль, но это ерунда по сравнению с тем, что мой мочевой пузырь вот-вот лопнет. Мне надо в туалет. Я проверяю свои конечности. Правая рука саднит, и я замечаю, что от нее отходит трубка капельницы. Я быстро прикрываю глаза. Повернув голову — к моей радости, она меня слушается, — снова открываю их. Кристиан спит, сидя рядом со мной, прислонившись к кровати и положив голову на сложенные руки. Я протягиваю руку, снова порадовавшись, что тело меня слушается, и пропускаю сквозь пальцы его мягкие волосы.
Он, вздрогнув, просыпается и так резко вскидывает голову, что моя рука обессиленно падает на кровать.
— Привет, — сиплю я.
— Ана! — Его сдавленный голос полон облегчения. Он хватает мою руку, крепко стискивает ее и прижимает к своей шершавой, заросшей щетиной щеке.
