Я плескала себе воду в лицо до тех пор, пока кожа не стала неметь от холода. Макияж безнадежно испорчен, локоны растрепались, но я уверена, по прилете возле меня снова будут кружиться визажистки, чтобы подготовить к банкету.
Ночь слишком близко. Сомневаюсь, что Демид оставит меня в спальне одну даже после того, что я планировала сделать.
Глава 8
Всего через три часа я снова стояла перед зеркалом в уборной и смотрела в свои горящие глаза. Уже не в тесной кабине самолета, а в просторной дамской комнате замка.
Демид арендовал замок для банкета. Замок, черт побери! Самый настоящий, со рвом, наполненным водой, с остроконечными башенками и интерьером, достойным королей.
В огромном зале для банкета гости ждали молодоженов, и я по дороге к нему отпросилась на минутку в уборную, чтобы припудрить носик. А на самом деле подготовить Демиду сюрприз.
Ему точно понравится. Я буду очень тихой и скромной девочкой, все как он приказал.
Руки тряслись мелкой дрожью, в горло будто кто -то песка насыпал. Но отступать поздно, все готово.
Едва мы с Демидом вошли в зал, нас оглушили аплодисменты, через которые пробивались поздравления. Я засмотрелась на каменных оленей, которые будто выныривали из стен вместо канделябров. Огромные хрустальные люстры лили свет на мраморный пол, на круглые столы, уставленные всевозможными яствами, на бархатные стулья и на сотни гостей, разряженных в дорогие костюмы и изящные платья.
Демид провел меня к центральному столу, галантно выдвинул для меня стул и сам уселся рядом. Соседи по столу, видимо, его близкие друзья и коллеги, внимательно рассматривали меня с дружелюбными улыбками. Крупный мужчина с сединой на висках склонился к уху Демида.
Ведущий на радостной ноте залепетал по -английски в микрофон. О чем он говорил? Мой мозг поначалу подзавис. Но к концу его речи я начала что -то понимать. Особенно отчетливо услышала “русский тост”.
Так, мы ведь во Франции. Я проскользила взглядом по холеным лицам, пытаясь понять, сколько тут русских. Надеюсь, нас не заставят каждые пять минут целоваться под “горько”.
Мне одного раза будет достаточно.
Ведущий протянул микрофон мужчине за нашим столом. Тот встал и принялся рассказывать о том, как рад, что его партнер наконец-то обрел счастье в виде такой прекрасной русской девушки. Начал желать нам любви до гроба и... Я поняла, что выдержать этот вечер будет изощренной пыткой. Я не очень хорошо понимала английский, не знала никого из присутствующих, рядом сидел человек, которого я терпеть не могла. Вечер только начался, а у меня щеки болели от вымученной улыбки.
Партнер Демида закончил говорить, и из другого конца зала кто -то крикнул отчетливое русское “горько!”. Ведущий быстро сориентировался, поддержал, и за ним иностранные гости с забавным акцентом принялись скандировать во весь голос: “Горько, горько!”
Я услышала сбоку тяжелый вздох, смешанный с раздражением. А мое сердце бросилось вскачь. Сейчас, сейчас...
Демид потянулся ко мне, я к нему, прикрыв глаза от страха, словно собиралась прыгнуть с парашютом. Плохое предчувствие царапало в груди, за эту шалость я могу дорого поплатиться. Чего доброго, на самом деле упакует в смирительную рубашку и отдаст санитарам.
Разве он не понимал, что сам виноват во всем? Разве не понимал, что из-за его скотского отношения я не могу по-другому? Я не могу просто сглотнуть обиду — я выплюну ее ему в лицо.
Он смял мои губы требовательным поцелуем и резко отпрянул, с отвращением скривившись. Улыбки гостей за столом начали таять, фотограф выглянул из-за фотоаппарата, крики “Горько!” стали стихать, по залу пронеслись шепотки. Ведущий растерялся.
Демид резко схватил со стола салфетку и, отвернувшись, принялся вытирать губы. Вот черт. Я не думала, что настолько горько.
Бросив скомканную салфетку на стол, Демид вцепился пальцами в мой локоть и дернул за собой, поднимаясь.
— Прошу прощения. Мы на минуту.
У меня душа в пятки упала от того, каким взглядом посмотрел Демид мне в глаза — взглядом разъяренного быка. Мне конец.
По залу мимо столов он еще шагал неспешно, но едва мы вышли в коридор, потащил за собой, сокращая пространство широкими шагами. Я семенила за ним, спотыкаясь, путаясь в юбке.
Куда он меня вел? Почему не сказал пару ласковых за дверью зала — там никого не было. Он собрался со мной что-то сделать?
Я в панике заметалась взглядом по коридору — все двери закрыты, нигде никого. Только вазы и статуи молчаливо наблюдали.
Демид открыл дверь в уборную, втолкнул меня туда и заперся на защелку. Здесь было стерильно чисто, все блестело, пахло фиалками. И здесь нас точно никто не увидит.
Он вырвал из моих рук сумочку, достал оттуда смартфон и перевернул ее вверх тормашками над мусорным ведром. Тюбик с горькой мазью вылетел следом за пудрой, влажными салфетками, помадой. Как я теперь сотру мазь с губ? Водой она не смывается!
То, что он не орал, было очень плохо. Или хорошо?
— Нечего выбрасывать мои вещи! — я двинулась к мусорному ведру, но Демид преградил мне путь рукой и всучил сумку со смартфоном.
— Еще один звук — и я за себя не ручаюсь. — Его голос низко рычал, пронизывал меня насквозь опасной вибрацией.
О, надо же, закончились идеи для угроз. Что он мне сделает? Голову в унитаз засунет? Он снял пиджак, положил его на одну из раковин и принялся нарочито медленно закатывать рукава белоснежной рубашки, обнажая мускулистые предплечья с ветками вен.
Зачем? Его ярость искрила в воздухе. Он собрался сделать что -то очень плохое. Я попятилась, чувствуя, как все внутри покрывается корочкой льда. Бежать мне некуда.
— Стоять! — гаркнул он, и у меня коленки дрогнули, туфли будто приросли к полу. Сердце раненой птицей трепыхалось в груди. Я сжимала задеревеневшими пальцами сумочку, будто она меня спасет. Ничего не спасет.
Закатав рукава до локтей, Демид поймал меня за предплечье, дернул на себя, другой рукой схватил за волосы и нагнул над раковиной. Я на миг зажмурилась до звездочек перед глазами, перепугавшись, что он мне нос о раковину разобьет, но лицо замерло возле крана. Демид открыл воду, намочил ладонь, добавил жидкого мыла и принялся грубо тереть мои губы, размазывая помаду, мазь. Брызги воды летели в глаза, в нос, я отплевывалась, фыркала, пыталась выкрутиться, но только натягивала волосы до боли, которые он цепко держал.
— Я не ошибся, когда впервые тебя увидел. Ты маленькая охеревшая дрянь. Ты должна мне ноги целовать за то, что хоть раз в жизни получила шанс побывать среди уважаемых и солидных людей, одеться в нормальную одежду, а не в дешевые тряпки.
С водой смешались горькие слезы. Они залили глаза, я больше ничего не видела. Губы уже горели и пекли от того, как Демид их со злостью тер пальцами. Я выпустила сумочку, махнула на ощупь рукой, вцепилась со всей дури в карман его брюк и дернула вниз — ткань затрещала.
Несколько отборных матов обрушились на меня камнями. Но зато Демид потащил за волосы вверх, позволяя мне выровняться. Я фыркнула и стряхнула рукой воду с лица.
— Пошел ты...
Он стиснул пальцами мне горло и приблизился вплотную. Кожу обжигало его разъяренное дыхание. Глаза — две черные бездны, в которых ничего кроме мрачной угрозы.
Черные туфли наступили на мой подол, едва Демид двинулся на меня, толкая собой к стене, обитой кафелем с узорами. Теперь затрещала ткань моего драгоценного свадебного платья. О стенку собрался размазать?
Нет, похоже, Демид решил сорвать злость по-другому.
Он впечатал меня в стену своим сильным телом, вышиб воздух из груди, набросился на мой рот, словно голодный хищный зверь. Губы ныли, горечь попала и мне на язык, я поморщилась, отворачивалась, но он зафиксировал мой подбородок пальцами. Напор Демида был слишком сильным, чтобы ему противостоять. Горечь растаяла за жаром поцелуя. Я горела в его обжигающей ярости. Я хотела сгореть в ней дотла.
