Сидеть под кайфом и ничего не делать – это действительно приятно, и желательно при этом ни о чем не думать, выбросить прочь все мысли, разогнать, словно надоедливых мух, все слова, мелькающие в голове, остаться с сознанием младенца: чистым и прозрачным, не оформленным в слова, а лишь облаченным в расплывающиеся звуки, краски и запахи, ощущая наслаждение от этого дурманящего сумеречного состояния. Я вспомнил, что уже переживал такой период, когда целые вечера просиживал в баре. Это было в 1979 году. Я тогда нигде не работал, но регулярно по воскресеньям навещал книжный базар, где проворачивал кое-какие сделки: покупал, продавал, перепродавал, и вырученных денег вполне хватало на то, чтобы скоротать вечерок в баре за графинчиком сухого вина. Иногда, захмелев, я шарил глазами по залу, брал на мушку приглянувшуюся телку и приглашал на танец, вечер заканчивался у меня дома. В этот раз я никого снимать не собирался, просто не было желания идти домой, где меня никто не ждет, где глухо и пусто, мрак и печаль. Время от времени кто-то со мной здоровался, бросал несколько слов или спрашивал, не жду ли кого, я утвердительно кивал, зная, что в ином случае обязательно найдется желающий подсесть ко мне, отвлечь своими беседами, а я часто люблю за вином помолчать.
Но когда появилась Марта, я сам ее подозвал и предложил со мной выпить. Мне нравится выпивать с девушками, с ними я делаю это гораздо охотнее, чем с приятелями. Может, потому, что отдаю предпочтение вину. Марта – прекрасная собеседница, мужчины ее не интересуют, с какого-то времени она разочаровалась в них настолько, что решила посвятить себя науке. Если вы уже встречали девушек, отдавших предпочтение науке, то можете легко составить представление о Марте. С кем еще, как не с ней, я мог поделиться последней новостью? Марта сразу же вспыхнула живым интересом.
– Она так и сказала: «Так будет лучше»? Очевидно, имела в виду себя. Но ты не должен терзаться и выискивать в себе причины того, что случилось. Ведь они не в тебе, а в ней, просто она не хочет это признать, намного легче обвинить кого-то другого. В этом ее самозащита. Подумай хорошенько. Наверняка у нее кто-то есть, я даже не сомневаюсь, ведь трудно представить женщину, которая, оказавшись в чужой стране, вдруг решается стать свободной. А значит, все, в чем она тебя обвиняла по телефону, адресовано вовсе не тебе, а тому, кто стоял с нею рядом. И это нормально. Поэтому ты не должен все ее слова воспринимать всерьез. Вместо этого я бы тебе посоветовала, знаешь что?
Она закурила сигарету, с наслаждением втянула дым и, выпустив длинную сизую струйку, взглянула на меня с ободряющей улыбкой:
– Клин клином вышибать. Вокруг столько классных девок, и все они готовы пережить с тобой увлекательный любовный роман.
– Ну, так уж и все.
– Какая разница? Я же образно. Ну, не все, половина, каждая четвертая… Но ведь это все равно с избытком. Ты только оглянись вокруг. А про Христю не думай. Поверь, там не о чем жалеть. Вспомни, сколько в ней дрянного, все ее отрицательные черты. Вспомнил?
– Так вот сразу? Это непросто.
– У нее так много недостатков?
– Не в том дело, они не настолько существенны, чтобы придавать им такой, решающий вес.
– Но ведь они имеются.
– Ну, имеются.
– Тогда давай по порядку. Что тебя больше всего доставало?
– Ты действительно хочешь это услышать?
– Считай, что я твой психотерапевт. Лучшего все равно не найдешь. А я – могила. Ты же знаешь?
– Знаю.
Марта и вправду умела хранить тайны и этим отличалась от других женщин, посвятивших себя науке.
– Тогда начинай.
Я отхлебнул вина и задумался, о чем прежде всего я должен бы ей поведать, но слова вдруг потекли из меня сами по себе, я уже не управлял ими и не фильтровал.
– Она была ужасно ревнива, хотя повода я не давал, однако ей казалось, что я только то и делаю, что по чужим бабам хожу, и не на пироги. Это и впрямь доставало. У них дома клозет не закрывался, и я несколько раз, открывая дверь, попадал на ее маму, невозмутимо восседавшую на унитазе. Я поинтересовался у Христи, почему на двери нет даже примитивного крючка, и услышал, что там должна быть установлена фирменная щеколда, которая одновременно и запирает дверь. И кто ее должен установить? Отец. А почему не устанавливает? Потому что у него не хватает для этого времени. А щеколда уже есть? Есть. Так надо бы вызвать мастера. Не приведи Господь! – ужаснулась она. Отец выгонит его в шею. Он хочет сам установить эту щеколду. Но ведь у него нет для этого времени, правда? Правда. Так почему бы все-таки не пригласить мастера? Потому что у отца имеется свой собственный проект установки щеколды. Но ведь у него нет времени. Ну и что же? А то, что я уже несколько раз заставал твою маманю на унитазе с раскоряченными ногами, и поверь мне, это не лучшее воспоминание о посещении клозета. И знаешь, что я услышал в ответ? Христя обвинила меня в том, что я умышленно подстерегаю ее маму в клозете, а та намеренно там сидит, поджидая меня, и что вообще она подозревает меня в том, что я заигрываю с ее маманей.
– Боже, какая она шиза! – покачала головой Марта. – И чем это закончилось?
– Я взял и привинтил на туалетной двери крючок. Это вызвало немалый шок у ее папаши, он не разговаривал со мной целую неделю. Однако и крючок не снял. Представь себе, этот крючок продолжает висеть на той двери до сих пор, хотя прошло уже шесть лет, он до сих пор там висит, а новехонькая щеколда с хитроумным замком продолжает лежать нетронутой в фирменной упаковке.
– А маме известно о Христиных фантазиях?
– Наслышана. Но, знаешь, она уже привыкла к этому, ведь Христя была переполнена фантазиями. То есть мама отнеслась к этому вымыслу как к детским бредням. Перед тем Христя уже успела обвинить своего отца, что у него есть любовница, и рассказать, как она их выслеживала. Но знаешь, ведь жизнь не состоит из подобных глупостей, я не очень-то все это брал себе в голову, и хотя оно меня донимало, готов был с этим мириться. У меня не было основания для развода. А теперь оказалось, что именно благодаря этим фантазиям основание нашлось. Она оставила меня потому, что я гулял. Но ведь человеку, обвиняющему тебя в том, что ты соблазнял ее маму, невозможно доказать, что ты не перетрахал всех ее подруг и всех знакомых.
– В этом есть своя закономерность. Ваш брак все равно был обречен. Ведь рано или поздно она довела бы тебя до ручки. А по мере того, как росла твоя писательская известность, возрастала бы и ее ревность. Так что благодари судьбу, что она улетела в Америку.
– Пробую благодарить, да не получается.
– Это просто привычка, понимаешь? Привычка. Ты привык жить с ней, и тут вдруг все обрывается. Становится неуютно. Но это пройдет. Думаешь, когда я решила, что все – хватит с меня любовных романов, жаль терять время на них, мне было легко? Я просто решила для себя раз и навсегда: у меня есть наука. И это главное. У тебя есть литература. Что может быть более важным? Множество писателей обходились без женщин или, по крайней мере, не привязывали себя к ним. Шекспир, Ницше, Кэрролл, Борхес… Да таких самостийных и впрямь бесчисленное множество. Ты же знаешь. Налей мне.
