Старшая опять уловила настроение мужа и легко положила пальцы, затянутые в кружева перчатки, на его руку:
— Я уверена, что Машенька будет лучшей…
Он благодарно кивнул. Хотя Машенька старшая вовсе не была уверена в том, что сейчас сказала — ее смущали крепкие дочки купца, которым, кажется и плеть нипочем будет, и особенно — дочка Гр-вых. Фигурой схожая с Машенькой, эта девица вчера напросилась на конюшню, где по какой-то вине драли двух крепостных девок — сама не участвовала, но Машенька видела, как нервно раздувались ее тонкие ноздри, как мяла она перчатки в руках и как… Нет, скорее всего, она не собиралась заменять мрачного мужика с пуком розог, скорее, представляла себя на месте воющей на лавке девки. Именно это и обеспокоило Машеньку-старшую: не факт, что Машенька сумеет перетерпеть девушку, которая так страстно желает лечь на скамью… За Машенькой такого не замечалось — она была послушна, умна, терпелива, полностью понимала и принимала постулаты домашнего воспитания, но сама на скамью и под розги не спешила и не просилась.
Всего их собралось больше дюжины — причем особое волнение испытывали восемь семейных или почти семейных пар, из которых на своеобразное ристалище должны были выйти восемь девушек. Это было больше, чем всегда — насколько Евгению Венедиктовичу было известно, в прошлом году было шестеро. Но даже тогда, по словам Пал Платоныча, определить лучшую оказалось очень нелегко — внимание, знаете ли, рассеяно… Одна лучше другой, воспитатели с ритма все равно сбиваются, девочки в движеньях, в голосах стоны и слезки, лавочки поскрыпывают, розочки посвистывают… ну вы меня понимаете… как тут углядеть за всем и всеми, как определить…
Вот потому мудрый Нил Евграфович и решил на сей раз сделать действо двукратным — по четыре за один раз. Соратники охотно поддержали новшество, хотя сразу же возник вопрос — победивших ведь будет теперь будет двое! Не устраивать же им все заново — и так испытание предстоит не просто суровое, а очень даже можно сказать строгое… При проявленном упорстве девиц (а таковое неизбежно будет, и никто из собравшихся не может судить иначе, как заранее не убеждаясь в полном понимании наших воспитанниц, что надо очень постараться!) устраивать повторное — это уже слишком!
С этим согласились все, а Нил Евграфович торжественно водрузил на изящный столик два не менее изящных серебряных венка: для лучших и достойнейших. Кто-то переглянулся, и Нил Евграфович сразу пояснил:
— Да, друзья мои, венки на сей раз не золотые. Почему бы нам не устранить возникшее препятствие с двумя лучшими красавицами путем отдельного спора между ними — ну скажем, через пару-тройку месяцев? И тогда…
Снова мановение пальца, и неподвижная статуя слуги, ожив, поверх двух серебряных возложила золотой венок, искрящийся камешками…
Купец аж крякнул, тихо загудели соратники — щедрость Нила Евграфовича превзошла все возможное!
Конечно, и это предложение было принято. Евгений Венедиктович, да и многие другие, отказался от бурного проявления эмоций — конечно, не в венке ведь дело, хотя и стоит он очень больших денег! Здесь собрались те, кто понимает Идею, которая неизмеримо выше земных благ или богатств.
Почти прочитав его мысль, в том же духе на правах хозяина высказался и Пал Платоныч, поддержанный и графиней Р., и прибалтийским баронетом. Остальные, к вящему удовольствию Нила Евграфовича, дружно поддержали высказавшихся. Принято! Но не ради золота, а ради того, о чем сказано выше!
х х х
Откуда пошла традиция намыливать для этого действа скамьи, затруднился бы ответить и сам Нил Евграфович. Обоснование-то вроде просилось само — девушки по той же традиции лежали на скамьях безо всякой привязи, то есть «свободно», что позволяло, с одной стороны, лучше видеть очаровательное движение не менее очаровательных тел, а с другой стороны — очень, ну прямо-таки адски, затрудняло для них испытание! Нерасчетливый рывок, слишком сильная судорога, некрасиво-размашистое движение тела — и соскользнуть с густо намыленной деревянной пластины, да еще и отполированной до зеркального блеска, было делом одной секунды. Тут от собственного пота и без мыла соскользнешь, а уж по мылу, да еще под шипящими от мокрого свиста розгами… ух ты!
Конечно, девушке разрешалось вновь занять свое место на скамье, но такой «огрех» производил весьма неблагоприятное впечатление… Впрочем… (тут Нил Евграфыч почему-то переглянулся с графиней Р., которая взмахнула ресницами и слегка покраснела даже под слоем тонкой пудры).
Да-да, бывало и тонко задуманное «впрочем» — как некоторые годы назад, когда совсем еще молодая графиня возжелала показать свою «арабскую прическу», сделанную по внезапной моде. А лежа на животе, ее не покажешь… Выхода к скамье, под восхищенными и ревнивыми (восхищенными мужскими и ревнивыми женскими) взглядами ей показалось недостаточным. Она соскальзывала раза три и ли четыре, дав всем полную возможность насладиться (или позавидовать) самыми тайными прелестями. Хотя мы отвлеклись — зачем нам воспоминания и перемигивания Нила Евграфовича со все еще очаровательной графиней, если в первой четверке красавиц сейчас выйдет ее дочка?
Когда были названы имена первых — только лишь имена — ни фамилий, ни титулов в семенной кругу — а именно семейным был круг собравшихся, не правда ли? — не допускалось. Так вот — когда были названы первые имена, Машенька-старшая нервно сжала пальцы и тут же облегченно их расслабила. Дочка Гр-вых, казавшаяся ей самой серьезной соперницей Машеньки, оказалась в другой группе. Правда, тут была одна из дочерей купца… А две другие девушки не казались столь же тренированными и выученными, как Машенька. В семье графини Р. не было мужчины (не могла же графиня позволять наказывать дочь мужчинам из дворни! А женская рука, как известно, не настолько хороша, как мужская!). Не производил сурового впечатления и глава семьи Н-ских — видимо, поэтому его Наталье не могло доставаться столь же часто и строго, как в нашей семье!
По мановению руки Нила Евграфовича вышли вон все трое еще находившихся в зале слуг-мужчин. Осталась только стайка девок, нарядившихся по такому случаю в самые чистые и расшитые сарафаны — они и приступили к натиранию лавок душистым мылом. Четверо плескали теплую воду, терли, наводя тоненький слой пены, а двое поочередно вынесли и поставили у каждой крепкой сколоченной скамьи по высокой березовой бадейке с березовыми же прутьями. Розги еще вчера тщательно отбирал и затем «представил собравшимся» за вечерним коньяком Пал Платоныч — единой длины, без сучков и заноз, единой толщины и, как было проверено на пяти прутьях и одной из девок — «единого захлеста». Опять же вчера, находясь в благодушном настроении, отцы-домостроители решили на сей раз воду в кадушках не подсаливать. Тем более, что в семьях Н-ских, И-вых, так же как по словам баронета, соленые прутья были не в чести.
