Не самое лучшее вышло прощание, Кирилл.
Ближе к вечеру того же дня снова приехал Глеб, вытащив меня из череды запутанных снов, замешанных на собственных воспоминаниях и страхах. Привёз вещи и какую-то еду, от одного запаха которой меня снова вывернуло наизнанку. Разложил на столе со старой, потрескавшийся лакированной поверхностью какие-то ампулы, шприцы, жгут и тонометр, хотя применять ничего из этого не спешил, долго и пристально изучал взглядом, будто не решаясь ко мне прикоснуться.
Оно и к лучшему. Потому что все его уверенные, чёткие движения вызывали какое-то странное сексуальное напряжение, поддерживаемое тишиной и атмосферой полной безысходности. Становилось неуютно. Противно. Грязно.
— Зачем это? — смогла выдавить я из себя, наблюдая за тем, как игла медленно прорывает мою кожу и входит в бледную, еле заметную вену на локтевом сгибе. Безошибочно. Второй раз подряд.
Огромных усилий стоило не дёргаться, когда он трогал меня. Не шарахаться в сторону, как от прокажённого, не морщиться раздосадовано.
— Поможет быстрее восстановиться после отравления угарным газом. Хуже точно не сделает, — криво усмехнулся он и одним быстрым движением расслабил жгут, тут же свалившийся на диван. Наружу выступила маленькая бусинка алой крови, и ему пришлось быстро зажать место укола пальцами и самому согнуть мою руку, отправив мне полный укора и недовольства взгляд.
Нет, я не хотела доставлять лишние проблемы. Просто так получалось.
— Занятные умения, — не смогла удержаться от ехидства, почти ничком свалившись обратно на диван. Подтянула пропахшую затхлостью и пыльную подушку под голову, упёрлась в неё лбом, прикрыла глаза.
Несколько секунд пустоты. Такой, в которую хотелось провалиться и сгинуть навсегда.
— Отец болел, когда я был подростком. Потом Диана… болела, — последнее определение прозвучало бы более убедительно, потрудись он вложить в него хоть каплю уверенности вместо этого саркастично-издевательского тона. Глеб не стал больше брать длинных пауз, сразу переводя разговор в нужное русло: — Рома со Славой нашли все видео, что были нам нужны. Даже больше… отыскали ту запись, на которой он убивает Ксюшу.
— Но?
— Но сейчас нам это ничем не поможет.
— Я поняла.
— Сначала нужно решить, как мы сможем…
— Я поняла, Глеб, — прервала его грубо и резко, еле подавляя желание попросить его убраться с глаз долой и просто оставить меня в покое. — Не хочу ничего больше знать. Не нужно.
Из моей памяти вылетел тот отрезок времени, когда он ушёл. Может быть, снова уснула. Может быть, была не в себе — все следующие сутки я тоже запомнила лишь какими-то урывками, короткими отрезками ничего не значащих событий. Вспышками эмоций, тянувшими за собой новые приступы паники и удушья, диким страхом от изредка раздававшихся от соседей громких звуков.
А теперь — вокзал. Снова вокзал. Непонятное, неправильное ожидание.
Озираюсь по сторонам, потом отвешиваю себе мысленную оплеуху. Знаю, что он не придёт. Наверное, даже понимаю, что это правильно. Только взгляд всё равно мечется и мечется по каждой высокой фигуре, по каждой тёмной макушке.
— Здесь документы. Паспорт, права. Остальные будут уже у Валайтиса, — на автомате забираю из рук Глеба тонкий белый конверт и безжалостно сминаю, кое-как запихивая в свободный карман своих брюк. — Квартиру тебе уже подготовили. Машину дадут, если ты сама захочешь. Деньги будут приходить.
Киваю рассеяно, скрещиваю руки на груди и испуганно вздрагиваю от громкого женского голоса, объявляющего о прибытии очередного поезда.
— Маш, — зовёт он и молчит, пока я не нахожу в себе силы повернутся и взглянуть прямо на него. — Он уверен, что вы действовали втроём: ты, Вика и Илья. Если найдёт тебя, то точно убьёт. У нас пока нет другого выхода.
— Хорошо, — киваю в ответ и отворачиваюсь, выискиваю хоть что-нибудь, за что можно зацепиться взглядом и не показывать своей слабости. Не показывать разочарование, зудящую рану на сердце, стоящие в глазах ненавистные слёзы и страх, стягивающий тело крепко врезающимися в него ремнями. Страх, что всё закончится именно так.
На экране небольшого телевизора в зале ожидания начинается выпуск новостей. Сначала — сводка по обрушившемуся в центре столицы офисному зданию, под завалами которого погибло уже двадцать девять человек.
Двадцать девять опознанных тел. И ещё шестьдесят четыре человека, пропавших без вести. Тех, кто сгорел в пожаре или оставался в здании в тот момент, когда оно рухнуло. По официальной версии — огонь повредил перекрытия, добрался до давно сломанной на парковке вентиляции, осел там, накопился и вырвался наружу с тем самым хлопком, который все приняли за взрыв.
Никеева Виктория Эдуардовна.
Лирицкий Илья Сергеевич.
Соболева Мария Владимировна.
Мы все пропали без вести. Исчезли. Испарились. Превратились в пыль.
Я тоже, вместе с ними. Потому что собрать себя обратно из той горстки пепла, что осталась от тела и души, уже невозможно. Только вот незадача: даже так мне всё равно больно. Ужасно, невыносимо больно.
Следующие кадры — выгоревшая дотла квартира. Обугленные стены и жалкие чёрные остатки когда-то молочного кухонного гарнитура. Поломанная, залитая пеной мебель, на которой мы сидели, ели, спали почти пять месяцев.
— Что с Ромой? — спрашиваю заново осипшим голосом, хотя не уверена, что услышу от него честный ответ.
Ты ведь знала, на что идёшь, Маша. Знала, с какими силами связываешься.
— Через полгода пристроим его на работу. Пока прячется. Мы хотели замести следы, но Диана подошла к этому чересчур тщательно, — спокойно отзывается Глеб, кивая в сторону телевизора.
Последнее происшествие — сгоревший склад на окраине Москвы. Внутри обнаружены двое погибших, чья личность ещё выясняется.
— Это те ребята, что ехали с тобой. Других вариантов не было, — тут же поясняет он, и я лишь передёргиваю плечами, делая вид, будто мне всё равно.
Всё равно ведь? Трупом больше, трупом меньше. Так ведь теперь выглядит твоя жизнь, да, Маша?
Пытаюсь не думать о Кирилле. Не вспоминать то время, что подбросила нам судьба, как желанную мелкую кость оголодавшим до смерти собакам. Мы вытянули оттуда всё, что смогли. Взяли максимум. Обглодали до основания. Прожили ещё одни полгода на пределе собственных чувств и возможностей.
Как же так получается, Кирилл, что после тебя мне каждый раз приходится умирать?
Не знаю, зачем жду его. Отчаянно торможу, заставляя Глеба нервничать лишний раз, смотрю по сторонам и надеюсь увидеть его хоть мельком. Издалека. На одно мгновение.
— В одном вагоне с тобой будут ехать только наши люди и люди Валайтиса, — последние инструкции от Измайлова идут в сознании просто фоном, даже голос его преображается и становится похож на тот, которым диктор сухо зачитывает очередное объявление. — В твоём телефоне вбиты два номера, в случае любых проблем сразу звони им. В Петербурге тебя встретят лично его сын, Ян, и жена — Инга Васильевна. Если с ними будут какие-то проблемы, тоже звони по тем номерам. И аккуратнее с Яном, мы понятия не имеем, что он из себя представляет.
Наверное, он ждёт от меня каких-то слов, но горло сводит и переносицу жжёт и сдавливает, поэтому я просто качаю головой, как китайский болванчик, и улыбаюсь. Не натянуто, широко, болезненно-истерично.
Четыре часа до нового города, новой жизни. Может быть — до новых десяти лет ожидания и ложных надежд.
Никогда не угадаешь, как сложится твоё будущее. Вознесёт тебя на пьедестал славы и успеха, вонзит тебе в сердце стрелу любви и кухонный нож — туда же, или превратит в безымянную тень самого себя. Единственное, что я уяснила довольно точно: подарков от судьбы лучше не ждать, потому что расплачиваться за них приходится слишком большой ценой.
— Маш, — окликает меня Глеб, останавливая в тамбуре вагона. — Скоро увидимся.
— Сомневаюсь, — усмехаюсь я и спешу занять своё место, единственное оставшееся свободным.
