Страх в ее глазах так же реален, как и шрамы, которые она носит. Так же реален, как и месть, воспламеняющая мою кровь.
— Здесь я должен согласиться с Брэкстеном, — поддерживает меня отец. — Я не верю, что у этой девушки имеется некий злой умысел по отношению к нашей семье. Она еще более растеряна и сбита с толку из-за всего этого, чем все мы.
— Возможно, ты прав, но нам все равно нужно взглянуть на ситуацию со всех сторон, — добавляет Джастис, впервые подавая голос. — Следует рассмотреть несколько сценариев, один из которых заключается в том, что это вполне может не иметь никакого отношения к нашей семье. То, что она оказалась на нашей земле, может быть чистым совпадением.
— Тогда зачем ей говорить то, что она сказала Брэксу? — с сомнением указывает Нокс. — Она вела себя так, будто знала его.
Джастис пожимает плечами.
— Она была дезориентирована. В тот момент могла сказать что угодно.
— Я так не думаю, — вмешиваюсь я, мое внутреннее чутье говорит мне о другом. — Здесь есть кое-что еще. Я знаю это. Чувствую с ней связь, которая бессмысленна, потому что я никогда не видел ее раньше.
Независимо от того, сколько я боролся с прошлым, чтобы отгородиться от него, ее лица я бы никогда не забыл.
— Может, это скорее взаимопонимание, чем связь, — задумчиво произносит отец. — Если кто-то и может понять, через что сейчас проходит бедная девочка, так это вы, мальчики.
Это правда. Я знаю, каково это — потерять все, быть одиноким и никого не иметь, и теперь, увидев шрамы, понимаю это еще больше.
— Я решил, что нам нужно больше помощи в этом деле, — продолжает отец. — Больше глаз и ресурсов. Вот почему связался с агентом Джеймсоном.
Райдер Джеймсон — агент ФБР, который помог нам разоблачить коррупцию семей-основателей. Ему можно доверять, и у него имеются ресурсы, которых нет у других правоохранительных органов.
— Я рассказал ему то немногое, что у нас было на тот момент, и он сказал, что покопается. А мы пока держим нос по ветру и глаза открытыми. Никому не доверяем и не рискуем.
— Именно об этом я и говорю все это время, — выпаливает Нокс. — Так почему же мы доверяем ей? Даже не рассматриваем возможность того, что она может оказаться врагом.
Его продолжающееся, неуместное обвинение выводит меня из себя.
— Может, уже прекратишь нахрен? — рявкаю я. — Не хочешь доверять ей, Нокс, прекрасно, но тогда доверься мне, черт возьми. Я бы не привел ее сюда, если бы хоть на секунду усомнился, что она не представляет для нас угрозу.
Его челюсть сжимается от гнева, холодные, жесткие глаза неумолимы, но среди его гнева мелькает страх. Страх потерять больше, чем у него уже есть. Я точно знаю, откуда это проистекает: связи, созданной нами ради него, уже нанесен удар.
С тех пор как Джастис покинул круг, связь перестала быть прежней. Не так часто, но по ночам, когда демоны брата возвращаются, преследуя его, вот тогда связь восстанавливается.
Я — все, что у него осталось.
Напоминание похоже на ведро холодной воды, остужающее гнев, пылающий под поверхностью.
— Она такая же, как мы, брат, — я смягчаю тон, пытаясь заставить его понять. — Какими мы были всего несколько лет назад. Одинокими, напуганными. Только у нее никого нет, тогда как мы были друг у друга. Мы должны защитить ее. Как папа защитил нас.
— Что, если не мы должны ее защищать? — спрашивает Джастис.
Я перевожу взгляд на него.
— О чем ты?
— Что, если у нее кто-то есть, Брэкс, ты думал об этом? Может, ее похитили, и в данный момент какие-то люди ее ищут.
Я рассматривал такую возможность, но для меня это не важно.
— Если это правда, то эти люди с самого начала не очень хорошо о ней заботились, не так ли? Они упустили свой шанс. Теперь она моя, и пока я дышу, позабочусь о том, чтобы никто и никогда больше не навредил ей. — Клятва слетает с языка с той же убежденностью, что я чувствую в глубине души.
Нокс тут же взрывается, как заряженный пистолет.
— Вот гребаная проблема. — С разъяренным лицом он тычет в меня пальцем. — Ты не мыслишь здраво. Думаешь своим членом, а не головой.
Он неправ, здесь гораздо больше, но как мне объяснить то желание защитить ее, которое я испытываю по отношению к ней, когда я даже сам не могу его понять?
— Нах*й все это, мне нужно покурить.
Он вскакивает со стула, опрокидывая его на пол, и выбегает через заднюю дверь, но не раньше, чем я во второй раз вижу в его глазах страх, и чувство вины угрожает поглотить меня целиком.
— Я займусь им. — Джастис встает и следует за ним во мрак теней; где мы с братом блуждали снова и снова.
Под грузом сожаления опускаю голову на руки.
Отец сильно и уверенно сжимает мое плечо.
— Ты поступаешь правильно, сынок. Я горжусь тобой за то, что ты заботишься об этой девочке.
Поворачиваю голову, встречаясь с его мудрым взглядом, в котором, кажется, всегда есть ответы на все вопросы.
— Они не понимают. Не могут. Не они нашли ее в таком состоянии. Не они видели, что с ней сделали. Я нужен ей, папа. Я не могу повернуться к ней спиной.
— Конечно, не можешь. — Он разворачивается ко мне на стуле. — Послушай, твой брат боится перемен, и в последнее время в нашей семье их было много. Ему потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть, но с ним все будет в порядке. Он сильнее, чем вы с Джастисом думаете. И всегда таким был.
Я не так уверен в этом, но он не знает, чем мы занимаемся, не знает демонов, которые скрываются в душе брата, с чем мы с Джастисом всегда боролись бок о бок с ним. Когда мы трое вместе, он меньше боится. Если он потеряет это, не уверен, что с ним случится.
— Все получится, вот увидишь, — уверенно добавляет он. — Сейчас, твоя забота — быть рядом с этой девушкой, а я позабочусь обо всех остальных.
Что он всегда и делал. Заботился о нас, даже когда мы не облегчали ему задачу. Он не должен был любить нас, но любил. Незнакомец, человек, не связанный с нами кровными узами, не говоря уже о разном цвете кожи, но он любил нас больше, чем кто-либо. Больше, чем наша собственная плоть и кровь.
Я вглядываюсь в него, задаваясь одним вопросом.
— Могу я кое о чем тебя спросить?
— Конечно, — отвечает он без колебаний.
— Почему ты это сделал?
По его лицу скользит замешательство, прежде чем я быстро уточняю.
— Почему много лет назад взял нас к себе?
От тяжести вопроса он откидывается на спинку стула, выражение его лица проясняется.
— Мы никому не были нужны. Даже собственным родителям. Черт, моя мать выбросила меня в гребаный мусорный бак и оставила там гнить. — Эти слова вызывают у меня горький смех, на языке появляется кислый привкус, в груди поселяется боль, которую я всегда буду носить с собой, несмотря на то, что никогда даже не знал эту женщину. — Но ты приютил нас. Почему?
Темные глаза, всегда полные понимания, смотрят на меня с выражением любви, которой я не знал до него.
— Ну, знаешь, как говорят, мусор одного человека — сокровище другого.
Его слова врезаются в грудь, как кувалда, перехватывая горло. Стиснув челюсть, борюсь с нахлынувшими эмоциями.
Отец сжимает мою шею сзади, заставляя признать то, что главенствует в его глазах.
— Послушай меня, сынок. Кровь ничего не значит, но любовь, любовь значит все, и любить вас, мальчики, — это самое легкое, что я когда-либо делал. Вы всегда должны были быть моими, Брэкстен, и ничто этого не изменит. Ты слышишь?
Я киваю, потому что в данный момент не могу произнести ни слова. Позволяю отцу нарисовать мне картину в перспективе. Напомнить, что вся пережитая нами боль, была ради чего-то. Точнее, ради всего. Ради семьи, в которой мне было отказано при рождении.
— Иди сюда. — Он тянет меня со стула и заключает в крепкие объятия. — Я люблю тебя, сынок.
— Я тоже тебя люблю, папа.
Он хлопает меня по спине и отстраняется.
— А теперь выметайся отсюда. Иди, позаботься о девушке. Увидимся утром.
Я выхожу через парадную дверь, отказываясь попрощаться с братьями. О них я побеспокоюсь завтра. Я и так достаточно долго заставил Алису ждать.
