Полки на стене сбоку от кровати, рядом с зоной отдыха, заполняла моя обширная коллекция книг, стереосистема, компакт-диски, DVD-диски, несколько фотографий в рамках и фанатский мерч, вроде маленькой модели корабля Серенити из «Светлячка» и рамка с шакрамом, грозным оружием Зены Королевы Воинов.
У смежной стены стоял огромный старинный шкаф, папе пришлось разобрать и собрать его, чтобы установить туда.
Пространство у стены напротив полок занимал большой, шикарный потертый письменный стол, компьютер и оборудование к нему. С другой стороны, между входной дверью и ванной, стоял старинный ветхий комод. На нем возвышалась еще одна потрясающая лампа с изящным хрустальным плафоном с гравировкой, купленная мной за бесценок, потому что она не работала, но я знала, что папа сможет ее починить. И он починил.
Ничто из предметов обстановки не подходило друг другу, даже табуретки вокруг кухонной стойки. Поверхности и стены хаотично украшали причудливые мелочи. Если бы мне нужно было дать определение этому стилю, я бы назвала его «Отчаянный, горный, крутой девчачий шик».
И мне он нравился.
Что хорошо, подумала я, подойдя к дивану, взяла «айпод» и улеглась на спину, так как проводила здесь очень много времени.
Я уставилась в потолок, уловив аромат зажженной свечи (яблока) и схватила одну из множества упаковок жевательной резинки, разбросанных по квартире, развернула пластинку и сунула ее в рот.
Фруктово-мятная с ноткой ванили. Вкус мне понравился, я обрадовалась, обнаружив его, пристрастилась к нему и жевала все время, даже после полуночи в четверг, лежа на диване и думая, что мне, черт возьми, делать со своей жизнью.
Вполне вероятно, завтра Лекси, Лори и Кристал, по очереди или все вместе заявятся в библиотеку. Не говоря уже о том, что они могут привести с собой редкое, но правдоподобное дополнение в виде других своих подруг: Венди, Мэгги, Стеллы, Бетти, Солнышка, Аврил, Эмбер, Джаз, Кайлин или, не дай Бог, сумасшедшей Твайлы, которая пугала меня сильнее Кристал.
Я отмахивалась от них уже неделю, говоря, что занята библиотечными делами. К счастью, я не лгала, учитывая, что наши странно неясные проблемы с финансированием становились все более пугающими. Но это также означало, что их случайные посещения, поодиночке или все вместе, стали гораздо более частыми, и за последние два дня следовали один за другим.
Лори и Кристал сказали мне, что по городу разнесся слух о моем визите и разговоре с Чейзом в полицейском участке, а это значит, что очередь в байкерский бар «У Баббы» и салон «Карнэл Спа» тянется до Луны.
Слухи были верны, судя по тому, чем поделились со мной девушки. Я пришла в участок, чтобы подать заявление. Мы с Чейзом провели за закрытыми дверями минут десять. Чейз вышел, выглядя взбешенным, и сразу же направился к своему внедорожнику. Через несколько мгновений вышла я, выглядя так, будто меня ударили, и, не оглядываясь, поспешила прочь.
Услышав эту новость, я солгала им, сказав, что все было совсем не так. Я рассказала им о мальчике из библиотеки (и убила одним выстрелом двух зайцев, попросив их посматривать вокруг, и позвонить мне, если они его увидят), и что именно в нем заключалась причина моего визита в участок. Ничего не произошло. Чейз приглядывал за этим делом, а я тем временем передала Фрэнку Долински книгу, а художник (очень хороший) нарисовал портрет мальчика. Все это было сделано в отсутствие Чейза в участке.
Они не купились на мою версию, и хотя, должна признать, мне нравились их визиты, я знала, что давление будет увеличиваться, чего я не ждала с нетерпением.
Но работать библиотекарем в маленьком городке — это не ежедневные девять часов веселья и смеха со вторника по субботу. Их визиты скрашивали мой день. Они были забавными. Они были открытыми, настоящими и, в отличие от меня, нормальными. И они любили меня, что было приятно. Не то чтобы у меня не было друзей. Но все мои школьные друзья либо уехали, либо состояли в серьезных отношениях, так что нас с ними мало что объединяло. Мы проводили время вместе, просто не очень много. Общение с другими моими друзьям осуществлялось посредством клавиатуры.
Поэтому было приятно чувствовать себя частью их компании.
Просто я не хотела рассказывать о том, что случилось с Чейзом.
Возможно, когда-нибудь, когда мысль об этом не будет причинять такую сильную боль. Может, я пригласила бы всех на ужин и бокальчик «маргариты», мы бы напились в хлам, и я бы проболталась.
Идея звучала хорошо. Открытый, настоящий, нормальный поступок для девушки, у которой была жизнь. Пригласить подруг, поужинать, выпить, захмелеть и признаться в самых унизительных, болезненных моментах своей жизни, чтобы они сказали вам, что все мужчины неудачники, а потом налили вам еще выпить.
Я надела наушники, и, поскольку хотела успокоиться, а не подготовиться к тому, к чему меня привели мои мысли, включила один из своих плейлистов для релаксации.
Он работал, пока очередь не дошла до песни Эллы Мэй Боуэн «Holding Out for a Hero» («Я жду героя»).
Лежа поздней ночью на диване, как всегда одна, в своей офигенной, но пустой квартире, ее прекрасный голос, наполненный тоской, напевал слова, в которые я никогда так внимательно не вслушивалась, они ударили в меня, словно пуля, пронзая плоть, оставляя болезненное послевкусие.
Я даже не пыталась сдержать навернувшиеся на глаза слезы. Не чувствовала жжения в носу. Просто позволила им литься, отчего потолок надо мной виделся как в тумане, и страстное желание в голосе Эллы Мэй, щемящая тоска в прекрасных словах разорвали меня в клочья.
Между прочим, я увидела Чейза Китона в шестнадцать лет, в возрасте Эллы Мэй, когда она записала эту песню, и убедила себя, что нашла своего героя, и он всегда был рядом, просто вне досягаемости.
Но если бы я продолжила надеяться, продолжила тянуться к нему, в конце концов, его теплые, сильные и твердые пальцы сжали бы мои.
Просто он был вне досягаемости.
Он жил в том же городе, но был далеко, за много и много миль.
Когда Элла Мэй закончила петь, я нажала на повтор.
И снова.
И снова.
Затем, со слезами на глазах встала, задула свечу и подошла к необычным крючкам, которые папа прикрепил к моей двери. Сняла с них длинный пастельно-зеленый шарф и обернула его вокруг шеи, поверх проводков наушников.
Поставив песню на повтор, я сняла сосново-зеленое шерстяное двубортное пальто, надела его, маневрируя «айподом», пока застегивалась, схватила варежки, подходящие по цвету к шарфу, и натянула их. Потом взяла ключи.
Слушая песню, открыла дверь и вышла, заперла замок, сунула ключи в карман и спустилась по лестнице, ведущей в переулок к моему «Чероки».
Под песню я обогнула боковой переулок и стремительно пошла, сгорбившись и обхватив себя руками, сквозь яростный, обжигающе холодный ветер, высушивший слезы на моем лице.
Песня все играла, когда я свернула с Мейн-стрит на тихие, темные улицы, ведущие к начальной школе. Все вслушиваясь в слова, я проскользнула через отверстие в заборе и направилась на школьную площадку.
Я слушала их, остановившись у качелей, положила руку в варежке на одну из высоких стоек и опустила голову, прижавшись лбом к рукавице. Слушая, и страдая, я поняла, что на всем белом свете нет ничего хуже, чем умершая надежда.
И я слушала песню, когда сильная рука крепко обхватила мое предплечье, но я также услышала собственный придушенный, удивленный вскрик, прозвеневший, если не в ушах, то в голове, когда эта рука, не колеблясь, развернула меня.
И я взглянула в разгневанное лицо Чейза Китона.
Что за frak?
Я моргнула, глядя на него, и сделала это дважды, прежде чем поняла, что его губы двигаются.
Он разговаривал со мной.
— Что? — спросила я очень громко, чтобы перекричать музыку, которую он не мог слышать.
Его голова дернулась, глаза сузились, даже когда они осматривали мою голову. Я почувствовала, как хватка на моей руке исчезла, и внезапно голос Эллы Мэй пропал, потому что Чейз выдернул наушники из моих ушей.
