— И что ты чувствуешь в связи с этим? — шепчу я.
Он хмурится.
— Ты имеешь в виду, что у меня нет родственников? Да и черт с ними. Если они такие, как моя мамаша-наркоманка… — Он с отвращением качает головой.
Ох, Кристиан! Ты был ребенком, и ты любил свою маму.
Он надевает пижаму, забирается в постель и мягко привлекает меня в свои объятия.
— Я кое-что начинаю вспоминать. Помню еду. Миссис Кольер умела готовить. И, по крайней мере, мы теперь знаем, почему этот подонок так зациклился на моей семье. — Он свободной рукой приглаживает волосы. — Черт! — неожиданно восклицает Кристиан и удивленно смотрит на меня.
— Что?
— Теперь до меня дошло! — Глаза его полны понимания.
— Что?
— Птенчик. Миссис Кольер называла меня Птенчиком.
Я хмурюсь.
— И что до тебя дошло?
— Записка, — говорит он, глядя на меня. — Записка о выкупе, которую этот подонок оставил. В ней было что-то вроде: «Ты знаешь, кто я? Ибо я знаю, кто ты, Птенчик».
Мне это ни о чем не говорит.
— Это из детской книжки. Бог ты мой. У Кольеров она была. Она называлась… «Ты моя мама?» Черт. — Глаза Кристиана расширяются. — Мне нравилась та книжка.
Ой. Я знаю эту книжку. Мое сердце екает: Пятьдесят Оттенков!
— Миссис Кольер, бывало, читала ее мне.
Я просто не знаю, что сказать.
— О боже. Он знал… этот подонок знал.
— Ты расскажешь полиции?
— Да, расскажу. Кто знает, что Кларк сделает с этой информацией. — Кристиан качает головой, словно пытаясь прояснить мысли. — В любом случае спасибо за этот вечер.
Ну и ну! Вот так новость.
— За что?
— За то, что в один момент собрала всю мою семью.
— Не благодари меня. Скажи спасибо миссис Джонс за то, что всегда держит в кладовой солидный запас продуктов.
Он качает головой с досадой. На меня? Почему?
— Как ты себя чувствуешь, миссис Грей?
— Хорошо. А ты как?
— Отлично. — Он хмурится, не понимая моей озабоченности.
А… в таком случае… Я веду пальцами вниз по его животу. Он смеется и хватает меня за руку.
— Ну нет. Даже и не думай.
Я дуюсь, и он вздыхает.
— Ана, Ана, ну что мне с тобой делать? — Он целует меня в волосы.
— Есть у меня парочка идей. — Я соблазнительно ерзаю возле его бока, но морщусь, когда боль растекается по телу от ушибленных ребер.
— Детка, тебе надо как следует окрепнуть. Кроме того, у меня есть для тебя сказка на ночь.
Да?
— Ты хотела знать… — Он не договаривает, закрывает глаза и сглатывает.
Все волосы на моем теле становятся дыбом. О господи!
Он начинает тихим голосом:
— Представь себе подростка, ищущего, как подзаработать деньжат, чтобы и дальше потакать своему тайному пристрастию к выпивке.
Он поворачивается на бок, чтобы мы лежали лицом друг к другу, и смотрит мне в глаза.
— Так я оказался на заднем дворе дома Линкольнов, убирая какой-то мусор из пристройки, которую только что построил мистер Линкольн.
Ох, черт побери… Он говорит.
Я затаила дыхание. Хочется ли мне это слышать? Кристиан закрывает глаза и сглатывает, а когда открывает их снова, они сверкают, но по-другому, полные тревожащих воспоминаний.
— День был летний, жаркий. Я пахал по-черному. — Он фыркает и качает головой, потом неожиданно улыбается. — Работенка была та еще, таскать всякий хлам. Я был один, и тут неожиданно появилась Эле… миссис Линкольн и принесла мне лимонаду. Мы поболтали о том о сем, у меня с языка сорвалось какое-то грубое словцо… И она дала мне пощечину. Врезала будь здоров. — Он бессознательно дотрагивается рукой до лица и поглаживает щеку, глаза его затуманиваются от воспоминаний. О господи!
— Но потом она меня поцеловала. А после поцелуя опять ударила. — Он моргает, явно до сих пор сбитый с толку, даже после стольких лет.
— Меня никогда раньше не целовали и не били так.
Ох. Она набросилась на ребенка.
— Ты хочешь это слушать? — спрашивает Кристиан.
Да… нет.
— Только если ты хочешь рассказать мне, — тихо отзываюсь я, лежа лицом к нему. Голова идет кругом.
— Я пытаюсь дать тебе какое-то представление о том, как обстояло дело.
Я киваю, как мне кажется, поощрительно, но подозреваю, что похожа на застывшую статую с широко раскрытыми от потрясения глазами.
Он хмурится, глаза его вглядываются в мои, пытаясь определить мою реакцию. Потом он переворачивается на спину и устремляет взгляд в потолок.
— Я, естественно, был озадачен, зол и чертовски возбужден. То есть когда знойная взрослая женщина так набрасывается на тебя… — Он качает головой, словно до сих пор не может в это поверить.
Знойная? Мне делается нехорошо.
— Она ушла назад в дом, оставив меня на заднем дворе. И вела себя как ни в чем не бывало. Я остался в полной растерянности. Поэтому продолжил работу, сгружал хлам в мусорный бак. Когда в тот вечер я уходил, она попросила меня прийти на следующий день. О том, что случилось, ни словом не обмолвилась. Поэтому на следующий день я пришел опять. Не мог дождаться, когда снова увижу ее, — шепчет он так, словно признается в чем-то порочном… впрочем, так и есть.
— Она не прикасалась ко мне, когда целовала, — бормочет он и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Ты должна понять… Моя жизнь была адом на земле. Я был ходячей эрекцией, пятнадцатилетний юнец, слишком высокий для своего возраста, с бушующими гормонами. Девчонки в школе…
Он замолкает, но я могу себе представить: напуганный, одинокий, но привлекательный подросток. Сердце мое сжимается.
— Я был зол, так чертовски зол на всех, на себя, на своих предков. У меня не было друзей. Мой тогдашний врач был полным болваном. Родители держали меня в строгости, они не понимали. — Он снова устремляет взгляд в потолок и проводит рукой по волосам.
Мне очень хочется тоже пропустить его волосы сквозь пальцы, но я лежу тихо.
— Я просто не мог вынести, чтобы кто-то дотронулся до меня. Не мог. Не выносил никого рядом с собой. Я дрался… черт, как я дрался! Мало какая пьяная драка обходилась без меня. Меня исключили из пары школ. Но это был способ выпустить пар. Вытерпеть определенного рода физический контакт. — Он вновь замолкает. — Что ж, ты получила представление. И когда она поцеловала меня, то только ухватила за лицо. Больше нигде не прикасалась ко мне. — Голос его чуть слышен.
Должно быть, она знала. Возможно, Грейс ей рассказала. Ох, мой бедный Пятьдесят Оттенков! Мне приходится сунуть руки под подушку и положить на нее голову, чтобы удержаться и не обнять его.
