Должно быть, она знала. Возможно, Грейс ей рассказала. Ох, мой бедный Пятьдесят Оттенков! Мне приходится сунуть руки под подушку и положить на нее голову, чтобы удержаться и не обнять его.
— Ну так вот, на следующий день я вернулся в дом, не зная, чего ждать. Я избавлю тебя от грязных подробностей, но то же самое повторилось. Так и начались наши отношения.
О бог мой, как же больно это слышать!
— И знаешь что, Ана? Мой мир сфокусировался. Стал четким и ясным. Во всем. Оказалось, что именно это мне и требовалось. Она была глотком свежего воздуха. Она принимала решения, избавляла меня от всего этого дерьма, давала мне дышать.
О господи.
— И даже когда все закончилось, мир устоял, не рухнул. И так было до тех пор, пока я не встретил тебя.
Что, черт возьми, я должна на это сказать? Кристиан неуверенно убирает прядь волос мне за ухо.
— Ты перевернула мой мир с ног на голову. — Он закрывает глаза, и когда открывает их снова, все чувства в них обнажены. — Мой мир был упорядоченным, размеренным и контролируемым, но тут в мою жизнь вошла ты со своим дерзким ртом, своей невинностью, своей красотой и со своей безрассудной смелостью… и все, что было до тебя, потускнело, стало пустым и серым… стало ничем.
О боже!
— Я полюбил, — шепчет он.
Я перестаю дышать. Он гладит меня по щеке.
— Я тоже, — тихо выдыхаю я.
Глаза его смягчаются.
— Знаю.
— Правда?
— Да.
Аллилуйя! Я робко улыбаюсь ему. Шепчу:
— Наконец-то.
Он кивает.
— И это помогло мне увидеть все в истинном свете. Когда я был моложе, Элена была центром моей вселенной. Для нее я готов был на все. И она много сделала для меня. Благодаря ей я перестал пить. Стал хорошо учиться… Знаешь, она дала мне уверенность в себе, которой у меня никогда раньше не было, позволила мне испытать то, что, как я думал, никогда не смогу.
— Прикосновения, — шепчу я.
Он кивает.
— Некоторым образом.
Я хмурюсь, недоумевая, что он имеет в виду.
Он колеблется, видя мою реакцию.
«Расскажи мне!» — безмолвно побуждаю я его.
— Если ты растешь с резко негативным представлением о себе, считая себя изгоем, недостойным любви дикарем, ты думаешь, что заслуживаешь быть битым.
Кристиан… ты совсем не такой.
Он замолкает и нервным жестом проводит рукой по волосам.
— Ана, намного легче носить свою боль снаружи… — И снова это признание.
Ох.
— Она направила мой гнев в русло. — Рот его угрюмо сжимается. — По большей части внутрь, теперь я это сознаю. Доктор Флинн одно время неоднократно говорил об этом. И только недавно я увидел наши отношения такими, какими они были на самом деле. Ну, ты знаешь… на моем дне рождения.
Меня передергивает от встающей перед глазами кар — тины: Элена и Кристиан словесно выворачивают друг друга наизнанку.
— Для нее эта сторона наших отношений означала секс, контроль и возможность одинокой женщины позабавиться с живой игрушкой.
— Но тебе нравится контроль, — шепчу я.
— Да, нравится. И так будет всегда, Ана. Таков уж я есть. На короткое время я уступил его. Позволил кому-то другому принимать за меня все решения. Я не мог делать этого сам — не годился для этого. Но несмотря на мое подчинение ей, я обрел себя и обрел силы изменить свою жизнь… стать хозяином своей жизни и самому принимать решения.
— Стать доминантом?
— Да.
— Это твое решение?
— Да.
— А бросить Гарвард?
— Тоже мое, и это лучшее решение, что я когда-либо принял. До встречи с тобой.
— Со мной?
— Да. — Губы его изгибаются в мягкой улыбке. — Мое самое лучшее в жизни решение — это жениться на тебе.
О боже!
— Не основать компанию?
Он качает головой.
— Не научиться летать?
Он опять качает головой.
— Ты, — говорит он одними губами и гладит меня по щеке костяшками пальцев. — Она знала.
Я хмурюсь.
— Что знала?
— Что я по уши влюбился в тебя. Она подбила меня поехать в Джорджию увидеться с тобой, и я рад, что она это сделала. Она думала, что ты испугаешься и сбежишь. Что и случилось.
Я бледнею. Не хочется вспоминать об этом.
— Она полагала, что я нуждаюсь во всех атрибутах той жизни, которую вел.
— Как доминант? — шепчу я.
Он кивает.
— Это помогало мне не подпускать никого близко к себе, давало власть и достаточную степень отстраненности. Так, по крайней мере, я думал. Уверен, ты уже поняла почему, — мягко добавляет он.
— Из-за твоей биологической матери?
— Я ни за что на свете больше не хотел повторения той боли. А потом ты ушла, — чуть слышно говорит он. — И я пропал.
О нет.
— Я так долго избегал интимности — я не знаю, как это бывает.
— У тебя прекрасно получается, — бормочу я, обводя его губы указательным пальцем, и он целует его. — Ты разговариваешь со мной.
— Ты скучаешь по этому?
— По чему?
— По тому образу жизни.
— Да, скучаю.
Ох!
— Но только по той власти, которую он дает. И, если честно, твоя глупая выходка, — он спотыкается, — что спасла мою сестру… — Его голос наполнен облегчением, благоговением и неверием: — Помогла понять.
— Понять?
— По-настоящему понять. Что ты любишь меня.
Я хмурюсь.
— Правда?
— Да. Потому что ты стольким рисковала… ради меня… ради моей семьи.
Я хмурюсь еще сильнее. Он протягивает руку и проводит пальцем посередине моего лба к носу.
— У тебя тут такая галочка между бровей, когда ты хмуришься, — бормочет он. — Так и хочется ее поцеловать. Я так ужасно вел себя… и все же ты здесь, со мной.
— А почему тебя это удивляет? Я же сто раз говорила тебе, что не уйду.
— Из-за того, как я повел себя, когда ты сказала мне, что беременна. — Он гладит пальцем мою щеку. — Ты была права. Я подросток.
Вот черт… я и вправду так сказала. Мое подсознание буравит меня гневным взглядом. Его врач так говорил!
— Кристиан, я наговорила много такого, чего не следовало.
Он прикладывает палец к моим губам.
— Ш-ш. Я все это заслужил. Кроме того, это моя сказка. — Он снова переворачивается на спину. — Когда ты сказала мне, что беременна… — Он замолкает. — Я полагал, что какое-то время будем только мы вдвоем — ты и я. Я думал о детях, но только как о чем-то абстрактном. У меня была смутная мысль, что у нас будет ребенок когда-нибудь в будущем.
Только один? Нет… не один. Не как я. Но, быть может, сейчас не лучшее время говорить об этом.
— Ты еще такая молодая и достаточно честолюбивая.
Честолюбивая? Я?
— В общем, ты выбила почву у меня из-под ног. Боже мой, это было так неожиданно. Никогда в жизни, спрашивая тебя, что случилось, я не ожидал услышать, что ты беременна. — Он вздыхает. — Я так жутко разозлился. На тебя. На себя. На всех. И ко мне снова вернулось чувство, когда я ни над чем не властен. Мне надо было выйти, уйти куда-нибудь. Я пошел к Флинну, но он оказался на каком-то родительском вечере. — Кристиан делает паузу и изгибает бровь.
