Ваас продолжал молчать, и, тяжело вздохнув, я продолжила. Но уже тише, тщательно подбирая слова, чтобы не разозлить пирата. Ведь в тот момент я шагала по слишком тонкому льду…
— Ты ведь всю жизнь не получал от близких ни заботы, ни поддержки. Не услышал даже банальное «Ваас, ты нам нужен…» А теперь… А теперь, когда все это в один миг обрушилось на тебя, да еще оттуда, откуда ты ожидал меньше всего… Очевидно, что ты не знаешь, как реагировать на это, как доверять. Тебя просто не научили этому… Вот я и спрашиваю тебя, Ваас. Не знаешь, что со мной теперь делать, да?
Повисло затянувшееся молчание, нарушаемое лишь вновь надвигающейся грозой за окном. Солнце скрылось за темными тучами, и небо окончательно потеряло свой цвет. Где-то вдалеке послышался приглушенный раскат грома, на оконную раму упали первые капли дождя, а прозрачные занавески взмыли с пола под порывом холодного ветра…
Главарь пиратов устало вздохнул, усаживаясь на край кровати ко мне спиной и явно не собираясь отвечать.
— Ваас, ты нужен мне, — чуть громче добавила я, чувствуя, как начинаю закипать из-за молчания пирата. — Я не знаю, как это объяснить, я просто чувствую это и ни черта не могу с этим поделать, ясно? Просто поверь мне, прошу тебя…
— Это стокгольмский синдром, принцесса, — еле слышно бросил Ваас, потирая переносицу.
Эта тема его только раздражала. А меня раздражала фальш в его голосе и желание вновь закрыться в себе и холодно уйти от разговора, словно ему на все это было наплевать…
— Да нихера это не так, Ваас… — процедила я, поджимая колено к груди и уводя взгляд в сторону.
Хотелось столько высказать пирату, но я словно прикусила язык. Слова не лезли в голову…
— Бля, Mary, я тебя прошу! Только не начинай заводить эту свою ебучую бабскую шарманку, окей?! — повысил голос пират, садясь рядом.
Его плечо коснулось моего, мужчина ткнул в него локтем, и я почувствовала его прожигающий взгляд на своем затылке.
— И обиженную из себя не строй, окей? Я нихуя тебе не обещал, Mary, — грозно процедил он, склоняясь к моему уху. — Никакой блядской любви, никакой супружеской верности блять и смерти в один день. Так что не смей от меня требовать чего-то и выставлять виноватым уебком, окей?
Не дождавшись никакой реакции и даже ответного взгляда, Ваас резко поднялся с кровати, прорычав себе под нос.
— Выебала мне весь мозг, сучка…
Я продолжила безучастно сидеть, прожигая взглядом одну точку и вслушиваясь в то, как главарь пиратов ходит по комнате, надевая свою подобранную с пола одежду. Я думала над словами Вааса, в раздумьях прикусив и так кровоточащую после поцелуя с пиратом губу. Пыталась понять, что действительно чувствую к нему.
Привязанность? Однозначно. Сексуальное влечение? Даже комментариев не требуется. Может, потребность в защите и поддержке, как от взрослого мужчины, которой не досталось мне в детстве от отца? Ваас, конечно, в отцы мне не годился, если судить по нашей с ним разнице в жалкие 8 лет, но все это уже сложная паутина психологии, и опровергать это предположение я тоже не стала. Стокгольмский синдром? Учитывая то, что я простила Ваасу все побои и пытки, лезла к нему в душу и так глупо расплакалась, когда мы встретились спустя те мучительные две недели… Ответ напрашивался сам собой. А если вдруг… Любовь? Но разве возможно любить этого человека? Да хотя бы за что? За его херовый характер и постоянные вспышки агрессии, вызванные наркотиками? За его жестокость и бесчеловечность? За его род деятельности?
За что его любить?
И тем не менее, я чувствовала, что не могу без него: не могу без его голоса, без его взгляда и прикосновений. Ваас вызывал во мне бурю эмоций, порой абсолютно не совместимых, как этим утром. Пират заставил меня прочувствовать эту жизнь на вкус, чего мне не удалось сделать за всю свою прошлую жизнь, которую я просидела на гребаных таблетках, дабы хоть как-то не превратиться в овощ. Монтенегро стал причиной всех моих улыбок и всех слез, опустил на дно рядом с собой и вместе с тем подарил надежду на новую жизнь. Мой садист стал моим единственным источником заботы и защиты. Поверить невозможно… Но я не знала, каким словом можно было точно описать это все…
В любом случае: хотела бы я, чтобы пират чувствовал ко мне то же, что и я к нему? Да, хотела бы, очень хотела бы…
Но заставлять и требовать я была не в праве. Я не была в праве ставить его перед выбором, манипулировать им и уж тем более пытаться изменить.
Я не Цитра.
Я не причиню Ваасу такую же боль, какую однажды причинила ему сестра. Не поставлю перед выбором, словно пират обязан выбирать. Не стану манипулировать им его же ошибками. Не стану давить на его совесть и чувство вины, чтобы сделать из него другого человека, удобного мне. Не оттолкну от себя, даже если он вновь оступится. Не обману его. Не предам и не назову предателем…
И впредь больше не посчитаю его бездушным ублюдком.
Я верила в возможность того, что пират может испытывать ко мне что-то большее, чем привязанность, но с большим трудом. Хотя когда-то и Ваас не верил в то, что я смогу испытывать к нему теплые чувства. И вот он — гребаный результат…
Вот только, в отличие от него, я еще имела крохотный шанс на спасение в силу юного возраста и отсутствия в душе полнейшего разочарования в людях. Возможно, я подсознательно искала этот шанс в каждом человеке вокруг, в конечном счете остановившись на главаре пиратов… А вот Ваас был взрослым, прожженным этой жизнью мужчиной, лишенным на огромный промежуток своей жизни возможности испытывать хоть какие-то теплые чувства ни по отношению к себе, ни к кому бы то ни было еще. Такие люди не меняются. Ни ради себя, ни уж тем более ради других.
Его сердце — всего лишь жизненно важный орган, но никак не генератор глубоких чувств.
И, к сожалению, я не была в силах это исправить.
— Вообще, я… Ничего и не собиралась требовать от тебя, — тихо ответила я, посмотрев на пирата у окна.
Ваас, до этого рассматривающий с недовольной миной начавшийся дождь, обернулся ко мне.
— И я не обижена, правда. Просто расстроилась, что ты не поверил мне…
— Нашла из-за чего расстраиваться блять, — беззлобно бросил главарь пиратов и вдруг усмехнулся, неспешно направившись к выходу. — Любите же вы, сучки, позагоняться от всякой хуйни, а?
***
До полудня мы не виделись с Монтенегро: он занимался своими привычными обязанностями главаря, в то время как я была полностью предоставлена сама себе. Ваас больше не волновался о том, что я могла сбежать, и у пирата были на то весомые основания, а потому охрану ко мне он больше не приставлял. Не думала, что скажу такое, но отчасти даже было жаль. Ведь найти себе достойного, а главное, не занятого собеседника среди пиратов было большой делемой.
Остаться в одиночестве для меня было самым большим страхом. Не столько от чувства безысходности, сколько от навязчивых мыслей о друзьях и о том, что со мной происходит…
***
— Ваас? — позвала я пирата, опасливо заходя в его комнату и прислоняясь спиной ко входной двери.
Пират наконец-то нашел свободный час времени, чтобы поспать, так как его образ жизни предполагал возвращаться к себе в спальню под утро и под утро же и уходить, и мне было совестливо тормошить его, но дело было срочным. Мужчина, развалившийся на всю кровать, раздраженно вздохнул и приподнялся на одном локте — один его гневный взгляд говорил о том, как сильно он хочет запустить в меня чем-нибудь тяжелым.
— Да, принцесса? — натянуто улыбнулся главарь пиратов, пытаясь придать голосу максимальную безмятежность, на которую он вообще был способен. — Ты что-то хотела? Надеюсь, что это действительно важно, mi querida, иначе я буду очень и очень блять раздосадован…
— Ну прости, это правда срочно… — вздохнула я, смотря на пирата щенячьими глазами.
— Тогда не тени кота за яйца, amiga! — повысил голос пират, свешивая ноги с кровати и потирая переносицу. — Ты и так этим утром не дала мне отоспаться, теперь еще и днем приперлась. А по ночам тебя кто трахать будет? Лично я буду дрыхнуть, amiga, окей?
