Первое время все шло хорошо, но затем испортилось. Двор, где она жила, был большой, с массой жильцов, все больше нахлебников, одиноких, молодых. Всякий раз, когда девушка выходила на крылечко из комнатки, отовсюду сыпались приветствия, шутки, нескромности. Покровитель заметил это и стал ревновать, хотя сама девушка никакого повода к ревности не подавала.
Она была из бедной чиновничьей семьи и страшно боялась скандала: «Как бы не дошло до родных», — но покровитель ничего этого не соображал и старался всячески оградить от посягателей свою собственность. Так, он сначала подкупил хозяйку и дворника, но когда они неизменно заявляли, что барышня воды не замутит, — не верил, подозревал, что она из доходов от посторонних обожателей подкупает своих надзирателей:
— Она вам больше дает, вы и покрываете ее.
Наконец, чтобы быть вполне уверенным, он в одно утро, уходя на службу, запер ее на замок. Девушка возмутилась, протестовала, заявила даже, что не желает больше с ним жить, но он пригрозил ей, что сейчас же пойдет в полицию и заявит, что она проститутка.
Угроза эта так подействовала на нее, что она с этих пор уже не решалась протестовать и подчинялась всем его распоряжениям. А распоряжения были такого рода. С вечера он приносит ей провизию, из которой она на следующий день и готовит себе на керосинке обед, сидя под замком. Дверь не запиралась только в его присутствии; в это только время ей позволялось походить по двору, постоять на крылечке. Иногда, впрочем, он водил ее в городской сад, в театр, в цирк, — но очень редко, за все девять месяцев 7 или 8 раз.
Окончилось это «заключение» только благодаря соседям, жильцам того же двора. Они сначала потешались этой «историей», издевались над «тюремщиком», встречали его криком, уханьем, насмешками, всякими мистификациями, вроде заявлений о побеге «птички» и пр., — а потом стали возмущаться и, наконец, потребовали весьма решительно, чтобы он прекратил «свое тиранство».
Девушка эта уехала из города при первой же возможности.
Конечно, это единичный случай, не все так ревниво охраняют свою «собственность». Но взгляд на содержанку, как на собственность, общий, все решительно принимают меры к охране своих прав, никто не полагается на расположение сожительствующей с ним девушки и не старается привязать ее к себе, это слишком непрочно, а главное, не согласно с общепринятым взглядом на «рабочую силу». Живая рабочая сила, какова бы она ни была, по мнению буржуа, требует за собой прежде всего надзора и надзора. Им и в голову не приходит, что главная причина «измен» лежит не в легкомыслии или развращенности содержанок, а в необходимости пополнить свой бюджет посторонним заработком. Да и сам режим нельзя сказать, чтобы не способствовал возникновению желания «изменить». «Содержатель» обыкновенно требует чтобы девушка сидела дома и никого к себе не принимала. Создается нечто вроде тюремной жизни, настраивающей девушку далеко не в пользу своего покровителя. Вечно праздная и наедине с самой собой, она не может не пожелать, хотя на час, поразнообразить свою жизнь и, конечно, бросается на первую подвернувшуюся интрижку, хотя бы и не нуждалась в деньгах.
Но покровители этого не понимают; они рассматривают факты с другой стороны и приходят к противоположным выводам: «Все равно, мало даешь — из-за денег „таскается“, много даешь — с жиру бесится».
В результате получается нечто безобразное и неестественное. Люди, в сущности, ничем не связаны, сожительствуют по добровольному согласию, а между тем, без скандала не обходится почти ни одного дня: брань и вообще словесные перепалки обязательны ежедневно, а драки один-два раза в неделю. Такое «сожительство» повело даже к тому, что квартирохозяева неохотно пускают содержанок и всегда набавляют цену на комнату, вперед зная, что придется считаться с бранью и с потасовками.
Только сравнительно немногие устраивают жизнь своих содержанок сносно.
Масса же, в особенности мелкие буржуа, относятся к своим «дамам сердца» именно так, как описано выше. Благодаря этому, между домами терпимости и кадрами содержанок существует живая связь. Выйдет девушка из «дома» на содержание, поживет немного и опять возвращается. Или же попадет девушка на содержание, поживет, пока есть терпение, а потом, смотришь, она или в «одиночки» записалась, или же поступила в дом. Так что сегодня она одиночка, завтра содержанка, послезавтра — пансионерка «дома».
Одиночки
Жизнь одиночки, пожалуй, несколько сноснее, меньше зависимости, — но зато и менее обеспечена.
В особенности тяжелым бременем ложится на одиночку расход на квартиру и плата доктору за освидетельствование. За квартиру с хлебами с проститутки меньше 30 рублей не возьмут. Эту сумму нужно платить единовременно и за месяц вперед, что уже одно чрезвычайно тягостно, так как заработок получается поденно (повизитно), так что на квартиру нужно копить. Но кроме этого, освидетельствование производится два раза в неделю и каждый раз доктору нужно платить в некоторых городах до 5 р. за каждое освидетельствование, что тоже составит крупный расход. Прибавьте к этому расходы на туалет и на «особую чистоту» и окажется, что нужно заработать чуть ли не 100 рублей в месяц, или не менее трех рублей в день. Дурная погода, летний разъезд, театральная новинка, — часто прерывают заработок на несколько дней и этого достаточно, чтобы расстроить все расчеты одиночки. Пришел понедельник, нужно идти к доктору, а денег нет. На другой, на третий день она уже в участке, а оттуда волей-неволей должна поступать в дом, откуда она уже не скоро вырвется, так как тотчас закабаляется долгом.
К числу одиночек нужно отнести также и так называемые тайные притоны, самое вредное учреждение по своей организации. Эти притоны обыкновенно содержатся сомнительными личностями, которым никак уже не удается получить разрешение на открытие «дома»; чтобы обойти закон, они снимают квартиру с массой отдельных комнат и набирают впавших в нужду одиночек под видом нахлебниц. Таким образом, они снимают с себя всякую ответственность. Их пансионерки в полиции числятся, как одиночки, и отвечают за себя сами. Содержатель притона ни за что не отвечает, он только квартирохозяин, не больше.
В действительности отношения его к пансионеркам ничем не разнятся от отношений в «официальных» домах. Он так же получает деньги с гостей, продает им напитки, следит за порядком, назначает ту или иную девушку к «гостю» и вообще ведет все дело.
Обращение с девушками в этих притонах самое возмутительное, их бьют плетью за малейшую провинность или даже совсем без вины, только потому, что содержатель притона не в духе или «с похмелья». А жаловаться некому, так как никаких регламентированных отношений девушки к содержателю дома нет, она только квартирантка и, как таковая, должна искать свою обиду в суде, чего, кажется, еще не бывало за все время существования проституции.
Малолетние в притонах
Такое безответственное положение содержателя тайного притона дает ему возможность не соблюдать законов о малолетних: он ведь только сдает комнату, не больше.
Из практики одного «Общества защиты несчастных женщин» известен такой случай. К обществу обратилась за покровительством из больницы девочка 15 лет. В больнице она числилась, как поступившая из дома терпимости, где она прожила до поступления в больницу около года. Значит, в дом она поступила всего 14 лет, что законом не позволяется. В «обществе» возник вопрос о привлечении содержателей дома к уголовной ответственности. Но, когда навели справки в полиции, то оказалось, что она «одиночка» и жила не в доме терпимости, а в «пансионе» для одиночек. «Пансион» же этот не что иное, как тайный притон, содержимый весьма темной личностью. Малолетние в таких притонах не редкость, но все они числятся одиночками и, таким образом, избавляют своего хозяина от всякой ответственности, о чем сами и не подозревают. Напротив, все они думают, что между ними и хозяином существуют обязательные отношения, что они должны «слушаться» его во всем, — и, конечно, слушаются, в противном случае их приводят к повиновению плетью. В существовании этих обязательных отношений они не сомневаются не только потому, что их в этом уверяет сам «хозяин», но и, главным образом, потому, что притон посещается агентами полиции, которые со всеми требованиями и распоряжениями обращаются к «хозяину», а не к каждой жиличке в отдельности.
