Я выглянул из окна и увидел над собой серебристые опоры моста. Наш фургон ритмично покачивался на швах на покрытии моста, и в этот ранний час мы здесь были совершенно одни.
И у меня в душе возникло какое-то странное чувство. Я вспомнил, как в ранней юности впервые приехал в Калифорнию. С собой у меня был всего лишь один чемоданчик, где лежало все сколько-нибудь ценное для меня, а в голове — полно замыслов будущих картин.
Замыслы картин. Если бы я сейчас закрыл глаза, то снова увидел бы те картины.
Из радиоприемника доносилась мелодия в стиле кантри, какая-то дамочка хриплым голосом исполняла нелепую лирическую песенку, какую-то чушь на тему того, что моя стиральная машина стала рвать белье, когда ты порвал со мной, и я, не выдержав, громко рассмеялся. И впервые за все время после исчезновения Белинды я почувствовал одновременно и усталость во всем теле, и удивительную легкость, и прилив энергии.
Белинда сидела, тесно прижавшись ко мне, и пристально смотрела на меня своими удивительными голубыми глазами, казавшимися еще глубже на фоне темных ресниц. Ее каштановые волосы падали волнистыми прядями на воротник жуткого леопардового пальто. И только сейчас я заметил гору багажа, сваленного за нашей спиной: здесь были коробки, и штативы, и камеры в черных футлярах, и множество других вещей.
— Норковые пальто, — нарушила ход моих мыслей Белинда. — Ты ведь не против, чтобы во время бракосочетания на нас были норковые манто?
— Пусть только попробует сказать, что он против! — бросил через плечо Блэр, а Сьюзен хрипло рассмеялась.
— Нет, конечно. Мне даже нравится такая идея, — отозвался я.
— Ты сумасшедший, — сказала Белинда. — Ты действительно все сделал правильно. Ты хоть сам понял, что ты сделал?!
Я посмотрел на ее испуганное личико.
— Думаешь, я не понимаю? — ответил я вопросом на вопрос.
— Джереми, они сжигают твои книги, — произнесла Белинда дрогнувшим голосом. — Они изымают их из библиотек по всей стране и жгут на городских площадях.
— Ага, а его картины вешают в Музее современного искусства. Так или не так? — закричал Блэр. — Так какого черта тебе надо?!
— Расслабься, Блэр, — подал голос до сих пор молчавший Джи-Джи. На его лице читалось то же беспокойство, что и у Белинды.
— Я боюсь за тебя, Джереми, — вздохнула Белинда. — Мне было страшно за тебя все время, пока я летела обратно из Рима. Я боялась за тебя буквально каждую минуту, пока не увидела тебя сегодня вечером. Но даже сейчас мне страшно за тебя. Я пыталась дозвониться до тебя из каждой телефонной будки между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. Но ты ведь и сам знаешь. Верно? Я не ожидала, что ты сможешь это сделать, Джереми, нет, не ожидала, но, обнаружив, что ты рискнул всем, испугалась за тебя еще больше.
— Белинда, сегодня самый счастливый день в моей жизни. Я еще никогда не был так счастлив! Мне кажется, что если я сейчас засмеюсь, то уже не смогу остановиться.
— Ты никогда не решился бы, — улыбнулась Белинда, — если бы я тогда не сбежала от тебя.
— Белинда, не говори глупостей! — прикрикнул на нее Блэр.
— Успокойся, Блэр, — вмешался Джи-Джи.
— Белинда, что я должен сказать, чтобы ты больше не дулась на меня? — спросил я. — Белинда, я сделал это для нас обоих. Для нас обоих, неужели не понятно? Ты должна мне поверить и никогда не забывать того, что тебе сказал. Когда я впервые тебя нарисовал, то прекрасно понимал, что использую тебя. Именно так я тебе и сказал. И что, по-твоему, с тех пор изменилось? Только то, что теперь я тебе тоже нужен.
Полагаю, моя улыбка была лучшим доказательством для нее. Мое поведение было лучшим доказательством для нее. Одно только то, что я спокойно сидел рядом с ней, нежно обнимал ее и изо всех сил пытался разогнать ее страхи, успокаивало Белинду.
Но я видел, что она не вполне понимает, что мной руководило. Она не могла принять до конца тот факт, что я прекрасно осознавал последствия своих слов и поступков и вообще был в полном порядке. А может, она просто сама была слишком сильно испугана.
— Только одно не дает мне покоя, — признался я и нежным движением убрал волосы у нее со лба.
Кстати, ей шли каштановые волосы. Она была просто красавицей. Но я уже не мог дождаться, когда она смоет краску.
— Что такое? — удивилась Белинда.
— Бонни и Марти в результате здорово пострадали. Таблоиды распинают их на каждом углу, их программы сняты с эфира. Джи-Джи не желал им зла. Я тоже.
— Рембрандт, ты совсем сбрендил! — рассердился Блэр. — Не желаю слушать весь этот бред! Сьюзен, сделай радио погромче.
— Не кипятись, Блэр, — примирительно сказал Джи-Джи. — Сьюзен, у нас десять минут, чтобы найти винный магазин. В два часа все закрывается.
— Ну, ребята, вы даете! Мы еще не успели выбраться из сраного Окленда, а вы уже хотите, чтобы я остановилась у винного магазина!
Она свернула с шоссе в центр Окленда или нечто похожее на центр Окленда. Потом мы остановились у какого-то задрипанного углового магазинчика, и Джи-Джи пошел за спиртным.
— Белинда, я хочу, чтобы ты поняла, я только хотел объяснить окружающим, кто ты и кто я. И я поведал миру нашу историю так, как мог, не втягивая в нее остальных и стараясь, чтобы ее не трогали грязными руками.
Белинда явно не ожидала услышать от меня такое. Она была настолько поражена, что впервые на моей памяти потеряла контроль над собой.
Вернувшийся из магазина Джи-Джи принес целый пакет каких-то бутылок и пластиковые стаканчики. Гордо продемонстрировав нам свою добычу, он занял сиденье в среднем ряду лицом к нам.
— Поехали! — скомандовал Блэр.
Я сел рядом с Белиндой и, сделав глубокий вдох, стал терпеливо ждать, когда Джи-Джи откроет бутылки. Белинда не сводила с меня внимательных глаз. Похоже, она так и не оправилась от потрясения.
— Джереми, — наконец нарушила молчание она. — Мне необходимо кое-что тебе сказать. Когда я вчера приземлилась в аэропорту Лос-Анджелеса, то в первой же газете, которую там купила, я сначала увидела свою фотографию, а затем — сообщение о том, что мама в больнице. Я еще тогда подумала: «Что на этот раз? Таблетки, пистолет, бритва?» Я кинулась к телефону. Побежала сломя голову. И прежде чем позвонить тебе, я позвонила маме. Я связалась с Салли Трейси, маминым агентом, и заставила ее позвонить в больницу с тем, чтобы меня соединили с мамой. И я сказала: «Мама, это я, Белинда. Мама, я жива, и я в порядке». Джереми, и представляешь, что она мне ответила? Она сказала: «Это не моя дочь» — и повесила трубку. Джереми, она знала, что это я. Она точно знала. Она знала… А на следующее утро, уже выписавшись из больницы, она заявила репортерам, будто не сомневается, что ее дочери нет в живых.
