Никто меня не услышит. Я знаю, что они не услышат, потому что, хотя терапия говорит, что хорошо признать, что я нуждаюсь в помощи, она также говорит, что мне нужно просить об этом у людей.
И я никогда этого не сделаю.
Людям просто все равно. А если и не все равно, то они просто посмотрели бы на меня с такой жалостью, что захотелось бы уползти туда, где меня никто не сможет найти.
Если моей собственной матери, женщине, которая привела меня в этот мир, все равно, почему кому-то еще?
Мой телефон вибрирует, и я вздрагиваю, чуть не падая с кровати.
Я уже собираюсь отключить его и вернуться к своему маленькому ореолу, он же вечеринка жалости к себе, когда я различаю имя на идентификаторе вызывающего абонента.
Папа.
Я вздрагиваю, уставившись на мигающий в темноте телефон. Ему тоже позвонили из школы? Он не такой, как мама. Если он знает, он усадит меня и обсудит мои варианты терапии, потому что он признает, что я бы не ударила кого-то без причины, это накопление сдерживаемого разочарования и бла-бла-бла.
Я почти слышу, как психотерапевт произносит эти слова, и именно поэтому они мне не нравятся.
Папа считает, что терапия это единственное решение, но есть и простое, которое он мог бы сделать девятнадцать лет назад — он не должен был участвовать в моем создании.
Он блестящий мужчина, а мама успешная женщина. Я не должна была становиться их дочерью.
Я не отвечаю. Если я отвечу, то начну плакать, а сейчас это недопустимо. Кроме того, я не могу говорить, когда туман обвивает свои призрачные пальцы вокруг моего горла, как петля.
Если я сломаюсь по телефону, папа вернется следующим самолетом, и мне снова придется смириться с разочарованием.
Вскоре после того, как звонок заканчивается, от него приходит сообщение.
Очень длинное. Папа настолько красноречив, насколько это вообще возможно, даже со своими сообщениями.
Папа: Привет, Ангел. Если ты занимаешься, я не хочу тебя беспокоить, но я хотел проверить и узнать, как у тебя дела. Мне жаль, что мои звонки были редкими вчера и сегодня. Я работал над важным проектом, который наскучит тебе до смерти, если я расскажу о нем. В любом случае, мне позвонили из школы, и я расстроен, произошедшем. Уверен, что у тебя имелись свои причины, и однажды ты мне о них расскажешь. Тяжело думать, что тебе причинили боль. Поцелуй Кириана за меня. Папа любит вас обоих и не может дождаться, когда вернется и увидит вас. Мы отправимся в семейный отпуск, о котором просил Кир. Будь в безопасности, Ангел.
Капля влаги падает на экран моего телефона, когда я заканчиваю читать сообщения. Я вытираю слезу, чтобы остальные не последовали вслед.
Черт, папа. Почему ты так выражаешься?
Каждый раз, когда он называет меня своим ангелом, я почти испытываю искушение поверить в это, подумать, что я чей-то ангел, что кто-то действительно чувствует боль, когда мне больно.
Кимберли: Я тоже люблю тебя, папа, и так по тебе скучаю.
Я стираю текст, прежде чем нажать «Отправить». Если я это сделаю, он просто позвонит, а у меня сейчас нет ни физической, ни моральной энергии, чтобы справиться с этими эмоциями.
Поэтому вместо этого я проверяю другие сообщения.
Ронан: Кимми!
Ронан: Ким-ми.
Ронан: Обрати на меня внимание, la merde — черт возьми.
Ронан: Мне больно, я буду плакать в углу.
Я улыбаюсь. Он оставался рядом со мной, пока мама не приехала. У меня такое чувство, что именно его показания против Вероники спасли меня от отстранения. Уверена, что остальные не свидетельствовали в мою пользу.
Ким: Ты не заплачешь.
Ответ приходит незамедлительно.
Ронан: Вот теперь плачу. Итак, вечеринка у меня дома?
Обычно я соглашаюсь на это, потому что отпускание, выпивка и танцы отвлекают мой разум от тумана.
Хотя сегодня не тот день.
Ким: Мне нужно заниматься.
Больше похоже на то, чтобы забраться поглубже в свое одеяло и не спать всю ночь, пытаясь отогнать эти раковые мысли.
Ронан: Да ладно, не будь занудой.
Когда я не отвечаю, он посылает еще одно сообщение.
Ронан: Ксандер здесь, и он так пьян, что не может стоять.
Я печатаю, прежде чем подумать.
Ким: Почему меня это должно волновать?
Ронан: Не знаю. Думал, тебе будет интересно посмотреть, как я надеру ему задницу на соревнованиях по выпивке?
Нет. Мне это неинтересно. Этот ублюдок и есть причина всего этого в первую очередь. Если бы он не пришел в класс с Вероникой, откровенно демонстрируя, как провел с ней ночь передо мной, я бы сейчас не оказалась в этом чертовом затруднительном положении.
К черту его.
Я проверяю сообщения от моей лучшей подруги.
Эльза: Хочешь, я приеду?
Эльза: Я беспокоюсь о тебе, Ким.
Эльза: Мы можем поехать на вечеринку к Ронану, если хочешь?
Если моя подруга террорист вечеринок предлагает отправиться на вечеринку ради меня, то она действительно беспокоится.
Если я не отвечу, она ворвется в парадную дверь, а я не могу допустить, чтобы Эльза увидела меня в таком состоянии.
Ким: Ты идешь на вечеринку? Кто ты и что сделала с моей лучшей подругой?
Эльза: Я посещаю вечеринки.
Ким: Уверена?
Эльза: Иногда.
Эльза: Так ты идешь или мне приехать?
Ни то, ни другое?
И все же я печатаю.
Ким: Давай встретимся на вечеринке!
По крайней мере, это даст мне время побыть вне своих мыслей.
Я уже собираюсь отложить телефон, когда он вибрирует от другого сообщения. Я ожидаю, что оно будет от Эльзы или Ронана, но нет.
Неизвестный номер: Что делаешь?
Кимберли: Кто ты?
Неизвестный Номер: Тебе лучше не заниматься мерзким делом, или, клянусь, я залезу в твое окно.
Я замираю, сердцебиение учащается. Мои пальцы дрожат, когда я печатаю.
Кимберли: Ксандер?
Неизвестный Номер: Единственный и неповторимый.
О, Боже. Ох, черт. Почему он мне пишет?
Кимберли: С каких это пор у тебя есть мой номер?
Эльза никогда бы не поделилась им с ним.
Ксандер: Думаешь, что у Ронана может быть твой номер, а у меня нет?
Он украл его. Я знаю это без тени сомнения. Даже в детстве, всякий раз, когда Ксандер не мог получить то, что хотел, он притворялся, что его это не волнует, а потом прокрадывался за спинами всех и все равно брал это. Просто, доказывая, что он может.
Прежде чем я успеваю высказать ему часть своего мнения, от него приходит еще одно сообщение.
Ксандер: Что тебе сказала Джанин?
Я так сильно прикусываю нижнюю губу, что удивляюсь, как не льётся кровь. Я действительно сожалею, что открылась ему о своих отношениях с мамой все эти годы назад. Он не только знает мои грязные секреты, но он единственный, кто знает о том, как моя мама заставляет меня чувствовать себя такой маленькой и незначительной.
Хотела бы я сказать ему, что все изменилось, но увы. Это не значит, что я не могу солгать об этом.
Кимберли: Ничего.
Ксандер: Ты ожидаешь, что я поверю, что тиран действительно отпустил это, будто этого никогда не было? Попробуй еще раз.
Почему он вдруг стал таким странным? Моя голова работала сверхурочно с тех пор, как Эльза ушла в ванную. Это все равно что быть на постоянном подъеме и отказываться спускаться.
Кимберли: Ты не имеешь права так говорить о ней. Она моя мама.
Я ненавижу себя, как только отправляю это сообщение. Почему я должна быть такой лицемеркой? Но опять же, Ксандер не рассказывает мне о моей семье, будто у него есть на это полное право.
