Слегка не хватало печали...
И синие чайки кричали.
И сонные сосны качали
Над нами вершины свои...
А впрочем, была и печаль,
Как это притихшее море.
Как музыка
В Домском соборе,
Когда забывается горе
И кажется,
Жизни не жаль.
А после
Была и тоска,
Глухая, как поздняя осень,
Когда необуздан и грозен
Прибой из волны и песка.
А что ещё нужно душе?
Немного любви
И тревоги,
Немного листвы на дороге
И ветра в сухом камыше.
Но главное - это печаль,
Как тихое, кроткое море,
Как музыка
В Домском соборе,
Когда забывается горе
И кажется -
Жизни не жаль.*
Кэп замер. Никогда в жизни ни одно стихотворение, и вообще – ни одни слова не были такими его, словно – выстраданными, словно – озвучившими его дыхание и биение его сердца. И никогда ни один человек не был ему так дорог и так зависим от него, как Тёмка.
- Твои? – тихо спросил Кэп.
- Нет. Это – Анатолий Жигулин, не очень известный поэт. Его при Сталине в тюрьму посадили в 19 лет. И стихи все такие… с надломом. Красивые, да?
- Словно про нас, - кивнул Кэп. – Мы долго вместе будем, как думаешь?
- Не знаю. Я умру, наверно, когда ты… когда всё закончится.
- Нет. Тём, обещай, что – нет.
Артём молчал. Кэп подкатился к нему ближе, взял за запястье.
- Обещай! Ты – младший. Ты должен слушаться, слышишь?
Тогда Тёма кивнул:
- Обещаю.
Они вернулись к остановке. И, ожидая автобуса, Кэп сказал:
- Ты можешь во вторник придти? А сегодня и завтра – не надо!
У него снова кончились деньги. И он не хотел, чтобы Тёма знал, что он будет сидеть на пустой гречке. Да, он всё еще глупо форсил, не признаваясь Артёму в своей нищете. Но во вторник уже должна была придти зарплата. Большая. Настоящая. А за два дня до наступления новой и богатой жизни глупо падать в грязь лицом, правда?
Артём посмотрел на него тревожно, но ничего не спросил. В автобусе он встал чуть в отдалении. На своей остановке Кэп обернулся:
- Пока! - и выкатил свою коляску.
Рыжий молча кивнул и поехал дальше, на всякий случай, чтобы не спалиться перед какими-нибудь случайно подвернувшимися знакомыми, даже не проводив Кэпа взглядом.
* * *
В понедельник похолодало. Ветер нес с запада тучи. Кэп продрог, пока добрался до работы. Но ждать оставалось чуть-чуть: завтра – деньги. Можно будет купить свитер, куртку, нормальные брюки – не джинсы и не камуфляж… К вечеру стало накрапывать, но Кэп решил всё равно после работы ехать в магазин - присмотреть-примерить что-нибудь. В трамвай, который так удобно шел до центра, на коляске было не забраться. Автобус останавливался неудачно - на другой стороне проспекта, но выбора не было.
«Икарус» высадил пассажиров на «островке безопасности». В подземном переходе рельсов для коляски не оказалось. Чтоб переехать проспект, надо было «спрыгнуть» с высокого бордюра. Инструкция по эксплуатации коляски такие трюки запрещала, но коляска уже шестой год служила Кэпу верой и правдой, и он давно не боялся «лихачить». Он выждал, пока схлынет поток машин, и катнулся вперед. Что случилось дальше, он понял не сразу. Вместо того чтоб симметрично грузно шлепнуться обоими колесами, коляска стала заваливаться, в левом колесе раздался хруст. Кэп вцепился в подлокотники, пытаясь качнуться обратно, но коляска «нырнула» неровно, слева – вперед, и он полетел вниз лицом, лишь в последний миг успев выставить перед собою руки. Раздался металлический дребезг – несколько мелких железок отскочили от колеса. Кэп рассадил ладони, но это были мелочи. Коляска лежала на боку, и ее левая ось была свёрнута в сторону. Под колесами проезжающего грузовика звякнул отлетевший болт. Кэп матюгнулся, подполз к коляске и сильными руками вытолкнул ее на тротуар. Одна из отломившихся пластмассок канула в лужу. Пришлось грести руками грязь, чтоб ее найти и убедиться, что в луже нет еще каких-нибудь деталей. Но сломанный цилиндр и несколько болтов раскатывались по проезжей части, по которой нёсся вечерний поток машин. Кэп стиснул зубы от беспомощности и отчаяния.
Он боялся ползать – суеверно и панически. Во владикавказском госпитале взрослый безногий майор «ходил» на примотанных к коленям колодках. Пацаны за глаза называли его «Паук». И Кэпу было страшно казаться таким же «пауком», не человеком, а большим неловким насекомым, вызывающим в людях брезгливую жалость. Из-за короткой левой культи он не мог нормально ходить на коленях – только на четвереньках. Вот почему даже дома, даже наедине с самим собой, он катался на стуле. Казалось – только так он остаётся человеком.
А теперь ему придется на глазах всего города ползти по залитой лужами дороге, уворачиваясь, чтоб его не сбили как какую-то собаку или кошку... «Запчасти», поддеваемые проезжающими машинами, раскатывались по мостовой. Он стиснул зубы и пополз. Встав на колени у обочины, махал рукой, пока в правом ряду не тормознул жигуленок. Снизу, от асфальта, Кэп не видел лица водителя, но кивнул:
- Спасибо, друг! – и пополз дальше, готовясь сигнализировать следующему ряду.
Из жигулей выскочил парень:
- Мать твою за ногу! Ты охренел? Ты - пьяный, под колеса лезть?!
- У меня коляска сломалась! – Кэп просяще смотрел снизу вверх. – Болты улетели, их надо собрать.
Парень понял, в чем дело, повернулся к едущим слева автомобилям и поднял руки над головой. Не сразу, но оба левых ряда тоже встали. Вышел еще один мужик и молодая девчонка.
- Здесь детали рассыпались! – объяснял парень. – Надо помочь. …Где они, а? Куда полетели?
Кэп, умирая от стыда, дополз до откатившейся сломанной втулки, но никак не мог найти еще один болт, который – он точно видел! – отлетел самым первым от колес грузовика. Девчонка в красной куртке подняла эту железку:
- Вот! Держите!
Кэп кивнул, изо всех сил сдерживая предательски дрожащие губы.
- Спасибо, красавица. Мужики, век буду благодарен!
- Ладно тебе! – отмахнулся самый первый парень. – Давай, помогу!
- Не надо, не пачкайся! – мотнул головой Кэп. – Я весь промок в этих лужах, как свин.
Он на четвереньках дополз до тротуара и с бордюра обернулся помахать машинам. Водители расходились по своим автомобилям. Кэп поставил коляску на колеса. Левая ось была сломана. Скрежеща по асфальту погнутой рамой, он дотолкал коляску до автобусной остановки. Подтянувшись на руках, вскинул себя скамейку. Рукава были мокрые по локоть, брючины – почти целиком. Ладони саднило, и на левой сквозь грязную жижу проступила кровь. Коляска была нетранспортабельной. Денег – пятнадцать рублей медяками. До дома – полтора километра. И – дождь.
Две подошедшие к остановке женщины посмотрели на него брезгливо. Он отвернулся. Хотелось закрыть глаза и прекратить свое существование. Страшней всего было, что он завтра не сможет попасть на работу. Судьба опять дала понять, что выхода в нормальную жизнь для него нет. Он должен смириться и гнить в нищете и безысходной никчемности. Ему подумалось, что и на отношения с Артёмом он не имеет права. Лузер, калека, которого жизнь опускает раз за разом, не должен цепляться и топить вместе с собой нормальных людей… Он размахнулся и со всей силы долбанул кулаком по металлическим перилам остановки. Металл утробно загудел. Две тётки покосились и отошли подальше от него, под дождь.
«Я – злой и сильный!» - стал шептать он себе. – «Десант не сдается! Где мы – там победа!*»
Через пару минут он смог взять себя в руки, обтер, как сумел, грязные ладони и вынул из кармана телефон.
- Серёг, как дела? Где ты сейчас? Мне нужна помощь.
Но Серый оказался в двадцати километрах от города: прокладывал телефонную линию в новом коттеджном поселке. Кэп дал отбой, закусив губу, принял это поражение и набрал Ильяса. Номер был занят. Кэп еще пару раз с усилием вдохнул и выдохнул. И тут телефон зазвонил сам. Это был Ильяс. Оказалось, ему уже отзвонился Серый.
- Что случилось, Лёх? – голос в трубке был тревожным. – Ты где?
- Всё ок! – у Кэпа отлегло от души. – Просто коляска сломалась. Я – у «Орленка», на остановке за площадью. Не можешь машину найти, подвезти?
Ильяс подъехал через полчаса на грузовой «Газели». Совсем посторонний, совсем незнакомый водила, посмотрев на несчастного мокрого Кэпа, поцокал языком и чуть склонился перед ним, подставляя плечо:
- Руку клади!
Чтоб не испортить мужикам одежду, Кэп снял промокшую парадку и оперся на их плечи.
«Доставив» друга до дома, Ильяс метнулся в магазин и вернулся с бутылкой «Столичной»:
- На. Продрог ведь, грейся! А я побегу, ок? Я детей у соседки оставил, а Файка – у зубного.
Кэп захлопнул за ним дверь и сделал несколько глотков из горла.
Он так и не успел решить: «бороться или сдаться?», когда трубка зазвонила снова. Это Рыжий - видно, почувствовав Кэпа на расстоянии – проговорил напряженно и нервно:
