Бывший муж стоит в нескольких метрах, уже стемнело, и я его не сразу увидела. Высокий, темная ветровка, джинсы, кроссовки. Резкий диссонанс после мужиков в дорогих костюмах. Такой все еще пацан в тридцать два года.
Хотя эти неприметные шмотки на Коленьке тоже не из дешевых. Маман все еще любит наряжать своего единственного отпрыска, будет, наверное, до пенсии одевать и обувать родное чадо. Но это уже не мое дело.
— Николай, ты напугал меня.
— Что за тип?
— Проблемы? — водитель смотрит, ждет ответа.
— Да, но с этим я справлюсь сама.
— Вы уверены?
— Что происходит, Крис?
— Коля, возьми чемодан и пошли, ты ведь зачем-то приперся на другой конец города.
Не прощаясь с водителем, иду к подъезду, Коля сзади. Не хочу вести бывшего в квартиру, но выяснять отношения на улице дурной тон. Телефон снова гудит, но уже в сумке. Господи, хоть бы он разрядился?
— Крис, кто это был?
— Водитель.
— У тебя личный водитель? Ты перед кем так ноги раздвигаешь, что возят на дорогих тачках? Может, тебе еще купят личный самолет? Ты ведь так любишь небо.
Узкая кабина лифта пахнет отвратительно, Коленьку снова несет бессознательным словесным поносом.
— Как мама?
Вопрос ставит его в ступор, секундное замешательство.
— При чем тут мама?
— Потому что ты всегда заканчиваешь дерьмовую речь дерьмом. Говоря словами мамы, что тебе не стоило жениться на этой шлюханской лимите.
— Она не так говорила.
— Сути не меняет. Ты чего пришел-то? Давай только быстро, у меня завтра рейс.
Заходим в мою крошечную прихожую, скидываю туфли, ветровку и пиджак, иду на кухню, бросая сумку на диван, пью воду прямо из кувшина. Коля идет следом, спотыкается о коробку с сервизом, матерится.
— Я так соскучился по тебе, — он за моей спиной, руки на талии.
— Коля, ты больной? Убери руки. Эй, эй, давай вот без этого всего. Мы в разводе, я с бывшими не трахаюсь, даже для здоровья.
— Тут такое дело, всего ничего, надо подписать несколько бумаг.
Не нравится мне все это.
Глава 19
— Ты это серьезно?
— Что именно?
— Вот это все.
Включаю свет ярче, перебираю бумаги, вглядываясь в мелко напечатанный текст. Недвижимость, земельный участок. Сколько гектаров земли? Двадцать? Куплен три года назад, когда мы с Коленькой еще были в браке.
— Я не понимаю, что это?
— Это отказ от собственности.
— А у меня была какая-то собственность? Что-то я не припомню.
— Кристина, твоя задача просто подписать бумаги.
— Что значит просто подписать? Я сейчас оставлю подпись, а завтра буду ходить без почки.
— Не неси ерунды.
— Я, оказывается, владелица участка в двадцать гектаров и дома в триста квадратных метров в очень престижном поселке. И вот так просто должна от этого добра отказаться?
— Крис, это все не твое.
Коля залез в мой холодильник, ничего там кроме бутылки кефира и замороженных котлет не обнаружил, закрыл обратно.
— А по этим бумагам мое.
— Подпиши, и я ухожу.
— То есть твоя маман, высокодуховная натура с тонкой душевной организацией, брала взятки в своей профессорской богадельне и прикупила участок с домиком на тихую старость. А оформила его на такую ненавистную ей невестку. Ну и дела, у меня что ни день, то потрясение.
— Мама была права, ты алчная и жадная сучка.
— Ой, кто бы говорил.
Меня вообще сейчас не волнуют выпады Коленьки, крысы зашевелились и заметались в бочке. Потому что если я не подпишу отказ, то могу оставить без трусов всю семейку своего бывшего.
Не хочу сейчас спорить и ругаться, устала. Но перспектива нагадить так приятно греет сердце.
— Я все изучу, проконсультируюсь с юристом и дам знать, а сейчас можешь идти, у меня завтра рейс, надо отдохнуть.
— Что значит дашь знать? — Коля, мягко говоря, удивлен.
— А то, что я ничего сейчас подписывать не собираюсь. Дверь там, иди.
— Ты совсем оборзела?
Где-то я уже это слышала, но из уст того мужчины слова звучали страшнее и убедительнее. Коля оказывается рядом, хватает меня за шею, больно сдавливает, глаза совершенно бешеные. Как я раньше не замечала за своим мужем такой агрессии? А ведь она была и вырывалась наружу, но я не хотела ничего замечать, летала в облаках, да, слишком долго летала.
— Думаешь, я буду терпеть твои выкрутасы? Свободы захотела? Как пристроилась удачно, так я и не нужен стал совсем? Мужика себе завела богатого, на машинах шикарных подвозит.
— Убери руки.
Говорю медленно, но достаточно громко и уверенно, никогда не покажу ему свой страх и не стану пресмыкаться. Коля вызывает лишь чувство мерзости и разочарования, но не страх.
— Отпустил и вышел, а то тот самый мужик, которого я завела, твои же кишки на яйца намотает и подвесит за них.
— О, как смело заговорила, раньше такой не была.
— Я способная. Отпусти.
Дергаюсь в сторону, Коля отходит, но все равно продолжает сверлить взглядом, полным ненависти. Потираю шею, обидно и больно в душе до слез, но плакать перед ним последнее дело.
— Пошел вон.
— Господи, Крис, я ведь любил тебя.
— Поставь свечку в церкви за свою любовь.
У Коли так быстро меняется настроение, вот три секунды назад он был готов задушить меня, а сейчас говорит о любви. Нестабильный, избалованный маменькин сынок с вечными претензиями и требованиями. Сейчас, вспоминая наш брак, удивляюсь тому, что вообще так долго продержалась.
— Уходи.
— Бумаги.
Не хочу больше видеть и слышать эту семейку. Нервно ищу в выдвижном ящике ручку, ставлю роспись там, где приклеен яркий стикер. Мне ничего от них не надо, ни копейки.
— Крис…
— Заткнись и уходи.
Толкаю в грудь, комкаю бумаги, Коля опускает глаза, уходит, хлопая дверью. Устало бреду в прихожую, закрываюсь на два замка. На ходу расстегивая блузку, захожу в ванную, слезы снова катятся по щекам, хоть и сказала себе держаться.
Это слезы обиды, не боли или отчаяния, самые горькие слезы обиды. Не хочу и не буду вспоминать прошлое, плохая затея. Так, надо не раскисать, все хорошо, завтра в Прагу, там красиво, весна вовсю шагает по Европе.
Даже лежа в горячей ванне, слышу, как в комнате, в сумке гудит телефон. Наверняка Громов. Ухожу под воду с головой, смотрю через нее на белый потолок.
Я все еще жертва, как была, так и осталась ею. Маленькая беспомощная девочка в высоких гольфах и серой юбке. Которая пытается быть сильной, дерзкой, уверенной хозяйкой собственной жизни. Показывает зубки, царапается, но все еще остается внутри жертвой.
А еще она не верит в любовь. Ее нет, это все миф.
Слез уже нет, только усталость. Выходя из ванной, перебираю чемодан, закидываю вещи в стиральную машинку, размораживаю котлеты. Есть совсем не хочется, но понимаю, что надо, а то снова начнутся проблемы с желудком.
Почти полночь, ложусь спать, наконец достаю телефон из сумки, верчу в руках черную бархатную коробочку. Двадцать семь пропущенных с одного номера, какой настырный.
Улыбаюсь. К чему бы это?
Забираюсь под одеяло, набираю сообщение. Хочу отдать обратно щедрый подарок моих пассажиров, но не успеваю его отправить, как телефон снова звонит.
— Почему не отвечала?
— Дела были.
— Какие дела?
Сейчас Громов забавный, так можно считать, если не видеть его и не чувствовать его силы и подавляющей энергетики.
— Важные.
— Если около тебя сейчас лежит левый мужик, я ему вырву ноги.
— Вчера около меня лежал Шульгин, он еще с ногами?
— Очень смешно. Чем ты так обидела его?
— Шульгина? Не знаю.
— Опять что-то брякнула не к месту.
— А он такой ранимый? Сочувствую.
Вообще, все было к месту. Как шелковые, восемь часов не донимали, Артём что-то строчил в ноуте, Игорь спал. Ну вот выспался, день с ночью перепутал.
— Забери свои камушки, я не готова к таким подаркам. Мой ломбард не потянет, слишком дорого, разорится.
