— Они твои.
— Громов, ты вообще нормальный? Что мне с ними делать? В банк отнести? Скажу, что нашла на улице? Хочешь сделать подарок, просто отстань. Был секс, было круто, вы классные мужики, я обыкновенная стюардесса. Потрахались и разбежались, без претензий, забудь.
— Все сказала?
— Да.
На самом деле устала. Спорить, сопротивляться, что-то доказывать. Хочу жить спокойно, без всех этих качелей до тошноты. В ответ на мои слова подозрительная тишина.
Смотрю на телефон, Громов просто отключился, ну и прекрасно. Подсоединяю зарядку, выключаю свет. Надеюсь, до него дошло, вроде неглупый мужик.
Закрыв глаза, вспоминаю их двоих: властные, сильные, сексуальные. На них незримо мигает знак «Опасно», но я ведь отчаянная, я все знаки проигнорировала.
Кажется, что я только начала проваливаться в сон, как раздались истошные сигналы. Морщусь, поворачиваюсь на бок, накрывая себя одеялом, но сигнал продолжается.
Домофон. Опять какой-то алкаш не может зайти в подъезд. Снова тишина, но спустя три минуты раздается громкий стук в мою хлипкую дверь. Сажусь на диван, прижимая руки к груди, тянусь за телефоном, чтоб вызвать полицию, и за перцовым баллончиком в сумке. Стук повторяется, если это Коля, сука, будет слепым ходить.
Медленно иду к двери, вижу в темноте словно кошка, на дисплее телефона два часа ночи.
— Кто?
Не отвечают, но продолжают ломиться в мою дверь, сейчас поднимут всех соседских бабок.
— Любимова, открывай, я уже весь кошками провонял в твоем бомжатнике. Как, блядь, ты вообще тут живешь?
Морщусь, можно было не спрашивать «кто», постучал бы и ушел. Что вообще ему тут надо?
Глава 20
— У меня что, красный фонарь висит над дверью? Или написано «Ночлежка»?
— Мне не понравился наш разговор.
Я все-таки открыла дверь, в тусклом свете лампы на лестничной площадке Громов осмотрел меня с ног до головы, задерживая взгляд сначала на голых ногах, а потом на газовом баллончике, который я сжимала в руке.
Ухмыльнулся, покачав головой. Я пошла в комнату, все равно не отвяжется, а стоять на пороге в два часа ночи не хочу. Дверь захлопнулась, квартира погрузилась в темноту, дальше грохот, шум и отборный мат.
— Что, блядь, это такое?
— Сервиз, но, скорое, уже то, что от него осталось.
Не хочу включать свет, я растеряюсь рядом с ним. Ладони мокрые, убираю баллончик и телефон.
— Черт, я ногу сломал.
— Не преувеличивай. Вопрос покажется странным, но что ты здесь делаешь?
— Соскучился.
— Тебе знакомо это чувство?
Какие странные творятся вокруг меня дела: один просит извинения, другой скучает. Бывший муж лично приезжает с просьбами.
— Кто приходил?
— Это допрос?
— Кристина!
— Бывший муж.
Проще ответить, разобраться со всем и пожелать Громову доброго пути.
— Что хотел?
— Тебе это будет неинтересно.
— Кристина!
Стоит такой весь деловой, физически чувствую напряжение, что исходит от него. Зачем он вообще лезет в мою жизнь? Или это такой новый вид благотворительности — помогать малознакомым женщинам?
Как назло, за окном ясная ночь, по небу рассыпаны звезды, яркая луна освещает мою маленькую комнату, в которой сразу стало тесно. Громов такой огромный, широкие плечи, светлая рубашка, он без пиджака, щетина на щеках отросла еще больше. Если не знать его фамилии, можно принять за кавказца.
— Вот, держи и уходи.
Не отвечаю на вопрос, засовываю ему в руки черную коробочку. Смотрит вниз, хватает меня за локоть, резко притягивая к себе, отшвыривая коробку на пол. Такой небрежный и красивый жест, если учесть, что там бриллиантов на почти шесть миллионов.
— К черту эти камушки.
Да и правда, кому нахер они сдались? Пусть валяются у наших ног.
А по спине бежит сразу миллион мурашек, на мне бесформенная футболка и простые хлопчатобумажные трусики. Абсолютно ничего развратного и откровенного, но даже в темноте я вижу, нет, скорее, чувствую огонь в глазах мужчины.
Мне все равно, как я выгляжу, кожа горит под его пальцами, больно, но я молчу. Снова черная смородина и мускус наполняют легкие. Тишина, наше дыхание, стук моего сердца, как обратный отсчет очередного грехопадения.
Восемь… семь… шесть…
— Откуда ты взялась такая?
— Какая?
Игорь так близко, хватка слабеет, ведет по руке до локтя, выше, под футболку, сжимая плечо.
Пять… четыре… три…
— Не могу понять, но тебя одновременно хочется целовать, трахать до хрипов и стонов, смотреть на твои откровенные оргазмы, а потом забыть навсегда.
— Ты такой романтик.
Чуть улыбаюсь, хочу слушать его дальше. Пусть несет эту чушь, мне нравится.
— Я совсем не романтик. Тебя трахал Шульгин.
— Вы оба меня трахали. Считай, это была страсть. Влечение непреодолимой силы. Говорят, так бывает.
— Я не делюсь женщинами с друзьями, оказывается, не делюсь. Но тебя хочу даже после него.
— Это нормально?
— Нихуя не нормально.
Два… один…
Его руки уже под футболкой, сжимает талию, я задерживаю дыхание. Потому что все происходящее и для меня ненормально. Аморально и порочно. Но что есть мораль?
— Зачем тогда ты здесь?
— Сам не пойму.
— Уходи.
— Нет.
Пуск…
Запрокидывает мне голову, целует, сминая до боли губы, а я даже не могу ответить, парализованная его напором. Если Артём своим поцелуем, казалось, спрашивал разрешения, то Громов — нет.
Ему не нужно согласие или ответ. Никогда не нужно. Отстраняется, тяжело дышит, под моими ладонями стучит его сердце.
— Ты пахнешь майским небом.
— Это как?
— Охуительно.
— А говоришь, не романтик.
После визита Коленьки, который оставил тонну горечи и слезы обиды, этот мужчина заполняет все мои мысли. Он наполняет всю меня, пропитывая своим ароматом и проникая в каждую клеточку. Он мой адреналин текущий по венам.
Я помню вкус его члена, я помню свой оргазм на его пальцах. С меня снимают футболку, горячие ладони накрывают грудь, так томительно медленно и даже нежно.
Пытаюсь расстегнуть мелкие пуговицы на его рубашке, чувствую, как он улыбается. Но мне так необходимо прикоснуться к нему, почувствовать всем телом жар его гладкой кожи.
Снова целует, подхватывая на руки, обнимаю, наши языки сплетаются, я давно уже возбуждена. Громов отодвигает трусики, проводит по влажным половым губам пальцами.
— Будешь еще сильнее течь на моем члене.
— Пошляк.
— Но ведь будешь.
— Буду.
Старый диван скрипит под нами, если он развалится через несколько минут, придется покупать новый. Остатки нашей одежды летят на пол, Игорь переворачивает нас, усаживая меня на себя.
Я максимально раскрыта перед ним, трусь промежностью о возбужденный член, целуя грудь Громова, то место, где Зевс с занесенной над головой молнией хочет метнуть ее с небес, карая непокорных, усомнившихся в его власти людей.
Громов наверняка также карает все.
Ловлю свой первый кайф, спина прямая, глаза прикрыты, трусь клитором, как я хочу, возбуждая себя еще больше.
— Такая сучка красивая и развратная, — щипает за соски, посылая по телу легкую боль и удовольствие. — Об кого еще так терлась? Об Шульгина?
Мне хорошо. Даже его ревность заводит.
Двигаю бедрами, увеличивая трение, но Игорь резко поднимается, припадает губами к груди, покусывая сосок, лижет его, снова кусает. А пальцы, растирая мой возбужденный клитор, начинают трахать, нанизывая, растягивая влагалище.
Кричу, сжимая волосы Игоря на затылке, сама насаживаюсь, верчу бедрами. Никогда не думала, что буду получать такое удовольствие от фистинга.
Но хочется еще.
Глубже.
Сильнее.
Ярче.
Я уже почти на грани своего удовольствия, но тут все прекращается, Громов снова облизывает свои пальцы, как тогда, в номере, дает облизать мне.
— Презерватив, — мой тихий голос, секундное замешательство мужчины. — Я ничем не предохраняюсь, я полгода в разводе.
