— Кто посмел? — прохрипел.
— Кричали здесь, ваше величество, все и сбежались…
Он, тот, который герцог, ещё что-то говорил, но я не слышала. Смотрела в ястребиные глаза, что выхватили меня из всей толпы. Гнев его направлен почему-то только на меня.
Не виновата я. Ты, сокол мой, сам меня вынудил. Ты силой мне грозишь, я тебя хитростью одолею.
— Хммм… — прочистил горло родственник принцессы. — Думаю, нам стоит удалиться… Дело молодое. То всем ясно. Раньше, конечно, чем следовало, да тут все свои… а ты не стой столбом! Прибери здесь поскорей!
Горничная бросилась собрать кувшин с вином да кубки…
— Оставь на месте. И пошла вон.
Я не могу этого не слышать. Всё, что меня сейчас интересует — каково ему? Поверил ли? В если да — сожалеет ли обо мне.
Толпа сановников на удивление слаженно прошествовала в покои вотердца.
— Сговаривайте поскорее помолвку. Так, чтобы молодые править отправились. Тогда и о шахтах наших поговорим, — пока молвила, приблизилась ближе, чем следовало. Дабы за отворот платья удобней было принцу заглянуть. Дабы главное он услышал, а думы думать не стал бы.
Дальше ход Вереха. А уж за плату, что уменьшается с каждым днём нахождения здесь ондолийцев, он из кожи вон вылезет.
Сколько б люди не гадали — бережливость и накопление — страсть, что объединяет нас с престарелым советником.
А Файлирс, тем временем, не подвёл. Он оценил всё верно: одеяния принцессы, что раскиданы, вино…
— Я… принудил вас?
Магия не искажает, голос его звучит, хоть и сквозь стену, а будто нет преграды.
— Что вы, ваше величество! Я… просто не посмела отказать вам. Вы были очень… настойчивы.
Файлирс устало провёл по лицу, спустил ноги на пол, всё так же прикрывая наготу простынёй.
— Сделал Вам больно?
— Ваше величество… — трепетная лань, в которой разума оказалось больше, чем в лесном сородиче, затрепыхала ресницами, стыдливо опустив глаза. Уже в следующий миг фарфоровые щёчки засияли розовым. Всякий мужчина, что глянул бы на неё сейчас, лишился б головы. Король Ондолии, на мою беду, головой дорожит, потому продолжил взглядом жечь пол. — Мне, как и любой девице, неловко о том говорить, но вы мой почти супруг… мне не было больно…
Она не успела договорить, как Файлирс оказался подле неё. Сжал девушку за горло, приподнял над кроватью. Та повисла в воздухе, пальцами вцепилась в его руки.
— О чём ты врёшь, дрянь?
Та что-то прохрипела, не разобрать. Девушка уже вся красная. Он так сдавил ей горло, что отсюда видать — не дышит. Слабыми руками пытается разжать огромный кулачище. Король, словно озверел.
Я невольно потёрла шею, глаза поневоле скользнули к полу, где принцессина босая нога повисла безжизненной плетью.
— Пожалуйста! Остановитесь!
Я шагнула с тайной тропы.
— Ты долго, Полёвка, — Файлирс разжал руку. Несчастная принцесса поползла на другой край кровати, съехала на пол. Держится руками за собственную шею. — Я уж подумал, дашь ей сдохнуть. Ты заварила эту кашу? — отпираться некуда. Кивнула. — Выйди прочь, — велел принцессе.
Та, нагая, несколько первых шагов сделала на коленках, как была. Опомнилась, вскочила, унеслась.
— Я не поеду с вами. Я пыталась отговорить вас, попросить. Вы не внемли. С угрозами пошли к княгине. Мне ничего не осталось, как пойти на хитрость.
— То не хитрость, Полёвка. То подлость, — проговорил устало.
— Я испугалась, что вы меня силой увезёте, что войско приведёте…
— Из-за бабы? Войско? — усмехнулся, — ты в своём уме, дура? Мне солдат на войну отправлять, чтобы бабу себе забрать?
— Но княгиня…
— Врёт твоя княгиня. Не ты, так другая будет, — он поднялся, как был. Простынь слетела и Файлирс остался гол, чем никак не смутился. — Она женой будет, королевой. Раз тебе это не по сердцу. А ты будешь… просто.
Он медленно двинулся на меня. Шаг, другой… нет уже во взгляде никакой угрозы, но есть тут другое, что мне хорошо знакомо. С каждым шагом член его приподнимается, становится всё выше.
— Я не хочу… — пропищала.
— Не ври. Ни себе, ни мне, — хищно улыбнулся, будто знает — не устою.
Поцеловал. Ярко, жадно, горячо.
Сразу войдя в меня языком, проталкиваясь глубже. Задыхаясь, сходя с ума, я никак не могла ничего с собой поделать, лишь принимала. Его руки на моих ягодицах, чуть погладили и подхватили, подсаживая в воздухе.
И поцелуй… что длится, не насыщает, но распаляет так, что я уже готова сама поднять подол и опуститься на него.
Нечем дышать, невозможно думать, нельзя остановиться.
Умру, если не получу его… не смогу ощутить в последний раз. Обхватила руками могучую шею, пустила пальцы в волосы, направляя его в себя больше. Больше поцелуя. Жадные мужские руки проникли под платье, принялись мять и ласкать ягодицы. Уверился, что я здесь, что не против, поставил меня на ноги, тут же прижал собой к стене.
Ноги-предатели подкосились…
Подхватил меня, зажал обе руки над головой одной своей рукой и впился в шею. Целует, проводит языком, прикусывает, а я не могу не стонать.
Обездвиженная, без возможности коснуться, начала тихо похныкивать.
— Эй, ты что… — оторвался от шеи, боднул носом мой нос.
Я воспользовалась случаем и высвободила руки. Провела обеими по плечам, рукам, ниже. Прощупала крепкую спину, сжала ягодицы, пошла вперед.
Не разрывая поцелуя, застонала ему в рот, сжимая пульсирующий член. Ответом стал мужской стон, и рывок, которым он стянул платье, выпуская на свободу ноющую грудь.
Сжал в ладонях, я прижалась к нему, рукой, за шею, потянула монаршью голову вниз, подсказывая, чего хочу. Сама, другой рукой приподняла, подавая сосок к влажным от поцелуя губам.
Мать-Земля! Почему мне всё с ним так хорошо! Почему, когда разум отвергает, тело само плавится…
Кончики пальцев немеют и я стараюсь посильнее ухватиться за него. Чтобы не упасть… впиваюсь в плечи, деру ногтями спину, Файлирс рычит, что довольный зверь.
Сжимаю его голову, оттягиваю волосы…
Отрывается от груди, ловит взгляд. Сколько он так на меня смотрел, пока я не распахнула век…
Он подтолкнул, а я подалась, поворачиваясь спиной, сама подобрала юбку, чтобы побыстрее он вошёл… Только Файлирс не торопится…
Смотрит на меня… растрёпанную, с грудью, что из платья вывалилась, жаждущую…
Потому что, клянусь! Убью его, если не получу сейчас!
— Ну что? Скажешь, что не люб я тебе? — горячая грудь прижала меня к стене, одной рукой приподнял мне ногу, а другой, лишь вошёл в меня, схватился за грудь…
Я застонала со всей горячностью наслаждения.
С облегчением, от того, что снова с ним, что снова живу. Что он живой.
Лоб бился о стену, рыжие лохмы мешали, лезли повсюду… А мы никак не могли насытиться. Разум отключался, улетал куда-то, силы иссякли уже давно, но мы не могли остановиться. Ловя моё удовольствие, он словно зверя выпускал — продолжал сильнее, злее. Никогда он не брал меня так долго. Потому как я становилась на колени, поворачивалась лицом, ложилась на грязный ковёр. Ондолиец поднимал меня на руки и брал на столе. Одно место, о коем мы и не подумали — кровать. Большая кровать под балдахином, расшитым серебром, на которой он сегодня спал с другой.
И была какая-то горечь во всём этом удовольствии. В том, что оба мы хотим обладать друг другом. Что никогда я не приму того, другого Файлирса, что король, не потому что боюсь — противен мне тот спесивец. Что сама же я другую ему и притащила и под него уложила.
В том, что никогда не соберём мы всё это во единое.
Но, что ещё я поняла сейчас, отчётливо и ярче солнца — что не боюсь его. Не сможет он мне ничего сделать, пока мой. Пусть какой хочет войной грозится — не будет ничего, если я найду слова нужные, заветные.
— Как же ты, дура моя, на такое решилась, не убоялась… Неужто вовсе не боишься меня? — спросил, перебирая мои волосы, что разметались по ковру, по его груди.
— Боюсь. Но столицы твоей больше боюсь… — задумалась, говорить ли, но решилась, — тебя-короля больше всего боюсь.
