— Ты должен смотреть мне в лицо, — заметил Оуэн. — Да, я возбужден. С той самой минуты, как ты пришел сюда, но мне нравится определенная доля предвкушения. И конечно, мне легче оттого, что именно я решаю, когда все это закончится, ты же такой роскоши лишен. Кончишь ты или нет, всегда будет зависеть от меня.
— Всегда? — Моргнув, Стерлинг уставился в лицо Оуэна, как и следовало. — Мне вообще нельзя будет кончить? Знаете, как часто я обычно мастурбирую? — Он чуть ли не поскуливал, но не мог сдержаться.
— С сегодняшнего вечера я буду совершенно точно это знать, потому что ты будешь делать это только с моего разрешения и, как правило, передо мной. — Оуэн издал звук, похожий на тихий смешок, но Стерлинг мог простить ему это, если это означало, что, по крайней мере время от времени ему будет позволено кончать. — Прости, ты что, подумал, что отсутствие секса четыре месяца означает, что дрочить тоже нельзя? Я собираюсь о многом тебя просить, но не о невозможном.
— Я не думал, что онанирование считается, — сказал Стерлинг. — Я не… вау. Это будет труднее, чем я думал.
— Знаешь, я продолжаю поражаться тому, как мало ты разбираешься во всем этом. Никакой мастурбации без разрешения — это типичное условие в отношениях между Домом и сабом. — Его лицо смягчилось, отчего у Стерлинга перехватило горло. — Ты с разбегу запрыгнул на самую глубину, даже не умея толком плавать.
Стерлинг серьезно посмотрел на него и улыбнулся.
— Да, — сказал он. — Не дайте мне утонуть.
В ответ на это Оуэн снова коснулся его лица рукой и приподнял подбородок. Губы Оуэна на его губах словно скрепили сделку поцелуем. Так близко Стерлинг мог видеть только смотрящие на него глаза, их светло-серый цвет с вкраплением темных пятнышек.
— Думаю, я могу тебе это обещать. — Оуэн в последний раз погладил его лицо и встал. — Для одной сессии достаточно. Одевайся, и перед уходом я дам тебе свой личный и-мейл. Я бы попросил тебя, чтобы ты прислал мне свое расписание сегодня, тогда мы договоримся о встрече через несколько дней.
Стерлинг медленно поднялся на ноги, довольно сильно ошеломленный. Собрав одежду, он начал распутывать ее. Он надеялся, что они оба не совершают сейчас ужасной ошибки, потому что он и так уже чувствовал себя совершенно беспомощным.
Когда Стерлинг ушел, Оуэн вернулся в гостиную и замер посреди комнаты, пытаясь подсчитать, сколько же ошибок совершил за последние два часа. Вернее даже больше — начиная с той ночи в клубе, когда Стерлинг решил пуститься во все тяжкие. В тот день Кэрол хотела повидаться с другом, а он из чувства противоречия ее не пустил, демонстрируя свою власть, за что и поплатился.
Что, во имя всего святого, заставило его взять нового саба так скоро после избавления от Кэрол, словно он и дня не мог прожить без того, чтобы не чувствовать себя ответственным за кого-нибудь? Жалость, сочувствие, симпатия? Или что-то менее альтруистичное…
— В следующий раз лучше заведу кошку, — пробормотал он. Боже, как это глупо. Стерлинг мог разрушить всю его карьеру парой неосторожных слов, он мог и сам вылететь с последнего курса. Перед мысленным взглядом Оуэна пронеслись заголовки газет, и он поморщился. До сих пор он старался не смешивать работу и личную жизнь — и вовсе не из чувства стыда, а просто из практичности. Весь учительский состав знал, что он иногда встречается с мужчинами, и для большинства это не было проблемой; время и законы изменились. Однако связь со студентом… и знакомство его с миром, который многие сочтут порочным и извращенным… О, на это они едва ли отреагируют так толерантно.
Так что надо покончить с этим, пока все не зашло слишком далеко. Найти Стерлингу другого Дома — который рисковал бы не столь многим, достаточно адекватного, чтобы провести новичка-саба мимо кочек и ям.
Он попытался припомнить кого-нибудь из знакомых, кто бы согласился взять себе Стерлинга, учитывая, насколько противоречиво было его поведение, и список вышел коротким: он сам.
Просто Стерлинг был слишком соблазнительным, чтобы отказаться от него. Красивое тело и лицо. Занятия спортом сгладили подростковую угловатость; его тело было совершенным: сильные ноги, широкие плечи, гладкая загорелая после лета кожа и этот румянец… О, Оуэну он определенно нравился. Ему хотелось, чтобы вся кожа Стерлинга была такого цвета, хотелось заставить ее пылать, а потом прижаться ладонью к покрасневшей, горячей коже…
Еще когда тот был на первом курсе его тянуло к этому испорченному, заносчивому сопляку, но это никогда не перерастало в сексуальные желания. Стерлинг был студентом — слишком молодым, а значит, на радаре Оуэна ему не было места. Все его партнеры были одного с ним возраста, и он не встречался с людьми не в Теме столько лет, что даже не мог вспомнить, когда у него был обычный секс. Привлекательность Стерлинга заключалась в его неоспоримом уме и вызове, который он бросал авторитету Оуэна. Было приятно сбивать с него спесь, и да, иногда Оуэн по-настоящему ловил от этого кайф.
В клубе, наблюдая за их с Кэрол сессией, Стерлинг просто источал желание, и Оуэн насилу отводил от него глаза, но еще труднее было отказать ему. У Оуэна никогда не возникало проблем с тем, чтобы показать непокорному сабу его место, и он не сомневался в том, что найдет подход к этому новому нерешительному Стерлингу — и сумеет обуздать более знакомого Стерлинга, если тот вернется, — но работа это будет не из легких. Он лишь однажды брал в сабы совсем новичка — это был Майкл, и это было пятнадцать лет назад. Тогда Оуэн сам был не слишком опытным, но их окружали люди, к которым можно было обратиться за помощью, и они смогли продержаться… о да, смогли…
Сейчас он был слишком взвинчен, чтобы проверять работы или смотреть телевизор, поэтому Оуэн стал бродить по дому, собирая и расставляя по местам разбросанные вещи и поливая цветы, которые его мать наставила во всех комнатах. Те, что выжили, несмотря на то, что он забывал за ними ухаживать, оставались жизнерадостно зелеными, но Оуэну показалось, что листья у них слишком вялые.
Нужно обсудить все с кем-нибудь, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля, и на свете был только один человек, к которому он обращался, когда его терзали сомнения. Да, Майкл уехал восемь лет назад — боже, да почти девять — и у каждого теперь своя жизнь, ослепляющая любовь превратилась в гораздо более сильную дружбу, но это не имело значения.
По крайней мере не больше, чем то, что последний раз они говорили по телефону полгода назад, и закончился разговор тем, что Майкл назвал его чертовым идиотом и бросил трубку.
