отвечает им невероятной теплотой. Не могу
прекратить наслаждаться им, таким домашним и
необычным. Вчера он сказал, что принял решение, важное для него решение, и я чувствую, что что-то
изменилось. Хотя пока не понимаю что именно, но
определённо внутри меня поют птицы, а я начинаю
глубже дышать, переполненная мечтами.
— Мишель, — красивый баритон...такой любимый
зовёт меня, и я концентрируюсь на Нике, отложившего
телефон и ноутбук и с мягкой улыбкой смотрящего на
меня.
— Доброе утро, — заминаясь, не зная, как вести себя
сейчас, отвечаю я, подходя к нему.
— Доброе. Как ты себя чувствуешь? — интересуется
он, протягивая мне руку, и я быстрее сокращаю между
нами расстояние и хватаюсь за неё.
— Хорошо, спала как убитая, — признаюсь я, а он
тянет меня на себя и усаживает на свои бедра так, чтобы я оседлала его.
— Ты рано встал? — спрашиваю я, обнимая его за
шею и утыкаясь носом в ещё влажные волосы, дурманящие весь разум, на это я закрываю глаза и
отдаюсь приятным потокам в теле, журчащим по
венам.
— Полчаса назад, — отвечает он, проводя ладонью по
моей спине и забираясь под кофту.
— Мог бы остаться или разбудить меня, как тогда, — шепчу я, проводя губами по его уху и прикусывая
мочку.
— Мог бы, только дал тебе время немного прийти в
себя, — он играет пальцами на моей коже, и она
отвечает ему, посылая мурашки по позвоночнику.
— Мишель, я голоден, — шепчет Ник, а я шире
улыбаюсь, покрывая его шею мягкими и глубокими
поцелуями.
— Я тоже, — отвечаю я, проводя руками по его плечам
и карябая ногтями кофту на груди, опускаясь к молнии
джинс.
— Крошка, ты не поняла. Я есть хочу, ты из меня
вчера все силы выпила, — он смеётся, отрывает меня
от себя, пересаживая на диван, и встаёт.
— Хм, кто бы говорил. Ну, позови кого-нибудь, — предлагаю я, ощущая себя полной идиоткой, решившей, что он загорается с такой же силой от
меня, как и я от него.
— Я всех отпустил, чтобы нам никто не мешал. Я жду
завтрак, — усмехается он, складывая руки на груди.
— От меня? — искренне удивляюсь я, прикладывая
руку к груди.
— Да, а есть проблемы?
— Вообще-то, одна и самая главная, я не умею
готовить, — я чувствую, как краска стыда за мой ответ
начинает покрывать щеки, а брови Ника
приподнимаются. Вот и всё, реальность жестоко
вторглась в мой мирок, и я отчётливо вижу полное
недоумение на его лице.
— Серьёзно? — переспрашивает он.
— Хм, да. Сколько себя помню, всегда была Лидия, и
отец считает, что это неподобающее занятие для нас, — я ещё больше смущаюсь его выражению лица, опуская взгляд и заправляя за ухо мокрую прядь
волос.
— Ты совершенно не подготовлена к жизни, — разочарованно говорит он. Его слова, словно
сильнейший тупой удар по затылку, и я оказываюсь в
настоящем.
— А ты умеешь? — тихо спрашиваю я, все так же
гипнотизируя стеклянный столик.
— Конечно, а как я жил до этого всего? — усмехается
он.
Чёрт! Я чувствую себя настолько отвратительно, что
обличительная правда, выливается на меня ледяным
душем.
— Прости...прости, Ник, — шепчу я, резко вставая.
Мне необходимо уйти, сбежать сейчас, чтобы ещё
больше не ощущать себя настолько униженной собой
же.
— Мишель, — он хватает меня за запястье, останавливая, и поворачивает к себе.
— Прости, — повторяю я, не смотря на него.
— За что? И куда ты собралась? — довольно грубо
требует он, а я уже не могу сдержать этого
неприятного покалывания в носу от слёз.
— Я поняла...всё поняла, — говорю я, поднимая
голову и освобождая руку из его хватки, отходя на шаг
от него.
— Что ты поняла? — хмуро спрашивает он.
— Я никчёмная. Посмотри на себя. Ты идеальный, умеешь все, знаешь так много, ты очень умный и
сообразительный. Да даже плевать на твою другую
сторону. Уверена, найдётся миллион поклонниц твоего
мастерства садизма. А я? Я изнеженная жизнью амёба
без цели, ничего не знающая и не умеющая, живущая
на всем готовом. Максимум могу приготовить сэндвич
и глазунью, и то, скорее всего, сожгу её. Ведь я даже
не знаю, как включается плита. Всегда плыла по
течению, которое задавали родители, и не желала
учиться жизни. Я всегда думала, что так и будет. Я
лицемерка, ты прав...был прав тогда. Я говорила всем, что меня не волнуют деньги, а, оказывается, без них я
ничто. Ты не знал ничего с детства: ни этой роскоши, ни прислуги, ничего. А я всегда имела всё, буквально
всё и меня даже это не заботило. И я теперь просто
ничто. Никчёмная.
Вся правда о себе открывается так ярко и слепит
глаза, что они постоянно слезятся, выкатываясь
крупными каплями и стекая по лицу. Ужасно.
Оказывается, настолько ужасно себя ощущать
неприспособленной к обычной жизни, что это очень
пугает. Ведь скоро...возможно, скоро наша жизнь резко
поменяется. Мы потеряем все. И что тогда будет со
мной? Отвратительно.
— Мишель, ты не никчёмная, — качает головой Ник, но я поджимаю губы и вытираю тыльной стороной
ладони лицо.
— Забудь. Наверное, мне лучше уехать...ничего не
будет, — эти слова с сильнейшей болью отдаются
внутри. Зачем я ему? Я ничего не умею, не знаю, как
доставить ему малую толику радости. Да даже
накормить не могу человека, который вчера для меня
устроил невероятное волшебство, которое никогда не
сотрётся из памяти.
Я разворачиваюсь, чтобы подняться на второй этаж и
собрать свои вещи.
— А ну-ка стоять! — грозный оклик заставляет меня
замереть, а саму словно сжаться до размера
лилипута.
— Крошка, ты всё не так поняла. Я не хотел тебя
обидеть, и ты не никчёмная, — уже тише продолжает
он, а я качаю головой на его слова.
— Ты глупая, такая глупая, что мне хочется ударить
тебя по заднице и выбить эту дурь из твоей головы. Я
уверен, что ты миллион раз себя сама избила. Только
вот не было ни единой причины, — он подходит ко мне
и его руки опускаются на мои плечи.
— Я научу тебя, если ты захочешь. Это будет даже
весело и первый раз для меня, как и многое, что
связано с тобой, — шепчет он.
— Зачем тебе это? Зачем, Ник, обучать меня готовке?