Ничего не хотелось. Только тишины вокруг. Иногда она
так необходима, что ты молчишь, слушая только стук
своего сердца. А если бы я заговорил, то не смог бы
поддержать ложь матери, пытающейся отбелить его.
Хотя был он полным ублюдком. Я не мог открыть рот, приказывая себе заткнуться. С каждым днём всё
сильнее злясь на всех вокруг, собирая эту ярость
внутри, пока она не выплеснулась, когда я повзрослел.
Мама приезжала сюда и молилась, чтобы я заговорил.
Мы были тут, когда мне было одиннадцать и
двенадцать. Тогда мы и познакомились с Жаклин, она
была такой доброй и понимающей, что мне нравилось
смотреть, как она печёт, просто сидеть и слушать её
рассказы. Она спокойно принимала моё нежелание
говорить, а вот мать нет. Я слышал, как она плакалась
ей, и после второй поездки заговорил. Только вот
разговоров не находилось. Я редко подавал голос, хотя блестяще учился, а вот моё поведение было
ужасным. Драки, я постоянно дрался с мальчиками
старше себя. Та злость, живущая во мне, нашла
выход, и я не мог остановиться. Мне нравилось
смотреть, как мои противники истекают кровью. Хотя и
я получил немало.
Он замолкает, а я не могу дышать, лишь утыкаюсь
носом в его плечо и жмурюсь, прогоняя слезы от себя.
— Третий раз мы сюда приехали, когда мне было
пятнадцать. Мать уже не знала, что предпринять из-за
моей угрозы нового отчисления. И вспомнила, что в те
разы это помогло. Я только мог усмехнуться на это.
Разве может обычная молитва изгнать всех демонов
внутри? Нет. Это гены, передавшиеся мне. И я
смирился с ними, найдя для себя успокоение в БДСМ.
Думаешь, социальные службы волнует то, что
происходит в неблагополучных семьях? Ни черта. Они
забирают детей у нормальных родителей. А вот к нам
только раз сунулись, но испугались. Полиции тоже
было все равно. И тогда я решил, что когда-нибудь...в
будущем я стану богатым и изменю это. Они будут
работать, только вот работают только мои службы, не
боясь силы, потому что я набрал бывших борцов, с
которыми был знаком по клубу. Я занимался
борьбой...на деньги. Это были бои без правил в
Торонто, и я зачастую выигрывал, проигрывал только
в самом начале, пока не тренировался. А потом...ушёл
оттуда, как и из наркобизнеса, открыв иной. И это
место моя мать считает священным, хотя это
неправда. Весь мир лживый и продажный, это я
проверил на собственной шкуре. Никому не доверять, никого не слушать, только себя. Вот поэтому я привёз
тебя сюда, Мишель, чтобы ты поняла, что меня не
излечить. Мои демоны всегда во мне. Они едины со
мной. И нет пути назад, никогда не будет, как бы мне
ни было хорошо сейчас с тобой. Это лишь заминка.
Мне необходимо, чтобы ты была в курсе. Я садист, и
ничего этого не изменит. И я тяну тебя за собой. Не
хочу.
Я не знаю, что ему ответить, лишь молчу, издирая
внутри своё сердце раскалёнными щипцами. Вырывая
куски своей души и все же прося о большем для нас.
Если бы он остался...если бы позволил быть рядом, то
я бы смогла.
Никогда не знаешь, что преподнесёт тебе судьба, в
каком лице придёт к тебе дьявол, проверяя твою душу
на выносливость. И Ник стал для меня испытанием, которое я готова преодолеть. Готова ради него. Ведь
он даже не подозревает, насколько я глубоко повязла
в нём и его темноте. Но я найду этот свет в его душе и
выведу его на него, чего бы мне этого ни стоило. Пусть
я потом искалечу себя до неузнаваемости внутри, но
не позволю ему дать волю ни одному из его демонов
со мной. И я утоплю эту обиду на его слова, что я
неважная вещь в его жизни. Нет, я буду рядом с ним, когда он захочет сорваться. Не отпущу.
Twenty-third
— Пойдём, — Ник встаёт и подаёт мне руку, за
которую я хватаюсь и поднимаюсь на ноги.
Уже не спрашиваю, куда и зачем. Просто следую за
ним, молча исполняя его просьбы. Мы спускаемся по
лестнице и недолго идём к смотровой площадке, как я
догадалась после. Ник подводит меня к каменным
перилам и встаёт позади, обнимая за талию. Я
улыбаюсь панораме города, раскинувшейся перед
глазами, но больше меня волнуют его руки на мне. Это
самостоятельное желание стать ближе.
— Красиво, — решаю я высказать свои впечатления.
Хотя не особо-то и захватывает дух, все, как в любом
канадском городе с такого угла наблюдения. Высотки, высотки, высотки. Не увидеть отсюда старинные
домики, которые так восхваляют по всей Канаде. Не
ощутить этот привкус французского шика, кроме, как
доносящихся до нас голосов людей.
— Ты не впечатлена, — констатирует Ник, пытаясь
убрать руки, но я хватаюсь за него, крепче сжимая их
на себе.
— Всё хорошо, мне нравится, — заверяю я его.
— Есть ещё платный осмотр с высоты птичьего
полёта. Башня Монреаля. Если хочешь, можем
поехать туда, — я улавливаю в его голосе что-то
другое, о чем-то смог сделать вывод по моим словам.
Ему удаётся отстраниться от меня и встать рядом, смотря на город с ничего не выражающим
выражением лица.
— Ник, что случилось? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.
— Ты привыкла, что за удовольствие надо платить. А
бесплатное тебя не устраивает. Что ж, я не против. Ты
ведь из элиты, — он говорит это с таким отвращением, что я кривлюсь на его слова.
— При чём тут это? Ты совершенно не знаешь, что я
думала, и связал это все с деньгами. Я лучше отсюда
посмотрю, чем с башни. Просто я бы прогулялась по
скверу Сен-Луи. Слышала там красивые домики. Но и
это мне нравится. Мне плевать, куда идти, только бы с
тобой. И плевать вдвойне, будут ли это развлечение
для миллиардера или же для обычного студента.
Элита. Думаешь, мне приятно, когда ты так говоришь?
Нет, это обижает меня. Ведь я не хочу быть в их
числе. Там все слишком грязно, нечестно, и я
стараюсь быть не такой. Однажды, мне было десять
лет, когда мы были на каком-то празднике, отец ещё
только начал работать на свою фирму, я услышала, как мужчина обговаривает с другим о том, что через
три года, когда его дочери исполнится шестнадцать, он с удовольствием продаст её в жены ему. Я
поверить не могла в такое, решила, что они просто