А я все еще не мог говорить.
Я сбросил ботинки, перекинул через голову майку и бросил ее на пол. Схватив пиво из холодильника, прошел через кухню в гостиную. На диване крепко спала Мэй. Я отставил пиво и подошел к ней. Ее черные как смоль волосы разметались по одной из нелепых подушек, которые она разложила по всему дому, чтобы сделать его более... уютным... или типа того.
На ней было длинное черное платье без рукавов и жилет с моим гребаным именем на спине. Ее рот был слегка приоткрыт, а пухлые розовые губы только и ждали, когда мой рот возьмет их.
Но я этого не сделал, дал ей поспать. Мое гребаное черное сердце екнуло, когда я заметил, как ее рука обхватила беременный живот, убаюкивая нашего ребенка. Не в силах держаться подальше от этой сучки, я сел на край дивана и убрал волосы с ее лица.
Она пошевелилась, слабая улыбка растянула ее губы. На этот раз я поцеловал ее. Но она не проснулась. С тех пор как забеременела, она только и делала, что спала. Погасла, как огонек, неспособный разгореться во время проклятой бури. Даже я, жалкий ублюдок, которым был, не мог не улыбнуться, когда она даже не моргнула от поцелуя.
Бл*дь, я обожал эту сучку. Лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Потягивая свой «Бад», я заметил блокнот, лежавший на боковом столике. Я поднял его и, когда увидел ее идеальный почерк, мое гребаное сердце упало.
Я не знала, что такое жизнь, пока не нашла тебя. Мальчика, который вошел в мою жизнь еще ребенком. Мальчика без голоса, который чудесным образом находил слова в моем присутствии и который поцеловал меня в губы, благословляя чуждым, недостижимым понятием надежды.
Мальчика, которого мне всегда было суждено любить.
Который хранил в своем сердце самую сладкую музыку, который спас меня и показал, что такое быть дома…
Я отложил блокнот и провел рукой по лицу.
Это была ее клятва. Ее гребаная свадебная клятва.
Нуждаясь в сигарете больше, чем в следующем вдохе, я прошел через кухню и вышел за дверь. Я плюхнулся в кресло на веранде и закурил. Глубоко затянувшись, позволил никотину успокоить мою кипящую кровь.
— Я... Я... Р-Р-Рив... А-а-а!
Я стиснул зубы и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Я пробовал говорить каждый день в течение проклятых недель. И каждый раз, когда думал о том, чтобы встать перед своими братьями и моей старухой и действительно заговорить, мое отсталое горло сжималось, и заикание возвращалось, прерывая меня.
Я делал затяжку за затяжкой и ждал, пока мое горло расслабится. Этого не произошло. Вместо этого на ум пришел блокнот Мэй, ее слова насмехались надо мной, как дурацкая шутка.
Мальчика без голоса, который чудесным образом находил слова в моем присутствии. Мальчика, который поцеловал меня в губы, благословляя чуждым, недостижимым понятием надежды…
На этот раз не будет никакого чуда. Мэй наконец-то станет моей. Стоя перед Аидом, моим клубом и, возможно, даже Богом, я не смогу сказать ей, чего хочу. Что я, бл*дь, люблю ее, и что эта сучка изменила мою никчемную гребаную жизнь. Что я самый счастливый ублюдок, когда-либо ходивший по земле. Потому что у меня есть она.
В своем белом платье она будет смотреть на меня, этими светло-голубыми глазами, улыбаясь, а я ни черта не смогу вымолвить.
Хотя Мэй будучи Мэй, уже сказала мне, что хочет, чтобы свою клятву я показал жестами. Что все в порядке. И она понимает, что я не могу говорить перед всеми этими людьми.
Черт, я почти слышал, как мой старик смеется надо мной из огней Тартара.
«Гребаный дебил», — сказал бы он, смеясь над своим жалким немым сыном, который мог убить человека одним смертельным ударом, но не мог собраться с духом и произнести несколько гребаных слов.
— Дерьмово выглядишь, брат.
Голос заставил меня громко вздохнуть от досады.
— Мэй отказала тебе в своей киске или в своем рте на твоем члене, или в каком-то другом дерьме?
Я показал средний палец, не глядя на Кая, и он сел рядом. Когда я открыл глаза, он наблюдал за мной с ухмылкой на лице.
— Дай угадаю, — усмехнулся он и вынул пиво из пачки, которую держал в руке, зубами сорвав крышку.
Наклонившись вперед, он продолжил:
— У тебя не встал?
Он пожал плечами, как гребаный придурок, которым и являлся.
— Слышал, что это может случиться с лучшими из нас. Не со мной, конечно, мой член готов к скачкам в любое время. Гребаный кролик «Энерджайзер» у меня в штанах.
Слишком разозлившись, чтобы ответить, я закурил еще одну сигарету. Выхватив пиво из его пачки, я сорвал крышку и осушил половину бутылки, потом запрокинул голову и уставился в ночное небо.
На этот раз, когда я взглянул на Кая, его брови были опущены.
— Что случилось? — в его голосе больше не было юмора.
Он склонил голову набок, изучая меня.
— Это АК, что-то случилось в логове Клана?
Кай практически вскочил на ноги.
Я схватил его за руку и заставил сесть обратно. Он смотрел на меня, чертовски сбитый с толку.
Я поставил бутылку и показал: «Не могу заниматься всем этим свадебным дерьмом».
Кай уставился на меня, как на пришельца.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
Я допил свое пиво, швырнул бутылку через весь сад и смотрел, как она разбивается о ближайшее дерево.
— Какого хрена! — воскликнул Кай.
Я поднялся на ноги и запустил руки в волосы.
Повернувшись лицом к своему лучшему другу, я схватился рукой за горло в жесте удушья, а потом показал:
«Ни хрена не могу сказать. Мэй помешена на свадьбе, на этой гребаной церемонии, а я не могу вымолвить ни единого долбаного слова.
Я покачал головой.
«Сейчас я даже с тобой не могу говорить. Одним из немногих людей в мире, с которыми я мог это делать, потому что мысль о том, чтобы говорить перед кем-то еще, украла все мои гребаные слова».
— Никто не ждет, что ты заговоришь, тупой ты придурок. Мы все знаем, что ты покажешь жестами.
Я сжал кулак и ударил им по ближайшему столбу веранды. Уставившись на деревья, я постарался взять дыхание под контроль. В конце концов я повернулся и увидел, что мой вице-президент расслабленно откинулся на спинку кресла. Он привык к моим вспышкам гнева. Миллион раз видел, как я теряю самообладание из-за своей дефектной речи.
Прислонившись к перилам, я показал
«Я чертовски сильно хочу в этот день заговорить, Кай. Хотя бы раз в жизни я хочу говорить нормально».
Я проигнорировал вспышку сочувствия в глазах друга. Если признаю это, то только еще больше разозлюсь.
Кай поднялся на ноги и встал рядом со мной, предложив еще пива.
— Тогда мы заставим тебя говорить, черт возьми. Проще простого.
Он пожал плечами, как ни в чем не бывало.
Когда я поднял бровь и посмотрел на него, этот ублюдок ухмылялся. Я покачал головой, но не смог сдержать ухмылки в ответ.
Дверь открылась, и на веранду вышла Мэй, ее длинные волосы были растрепаны после сна. Она зевнула, придерживая рукой живот, а затем когда увидела меня, улыбнулась так чертовски широко.
— Мне показалось, что я тебя слышала.
Она бросилась ко мне и обняла меня за талию, ее живот уткнулся в мой. Она рассмеялась от того, что уже не могла подойти ко мне так близко, как раньше.
Я поцеловал ее в макушку, и она отстранилась. Скрестив руки на груди и подозрительно глядя на нас с Каем, она спросила:
— Что вы двое задумали?
Кай пожал плечами.
— Просто захотелось попить пива. Я сбежал от Грейс, когда она попыталась наложить на меня гребаный макияж. Я имею в виду, знаю, что чертовски горяч, и мог бы красоваться с глубоким лиловым на глазах лучше, чем любой другой парень, но к черту это дерьмо. Я оставил Малыша Эша за себя. Этот маленький ублюдок в мгновение ока будет выглядеть как шлюха. Он привез Мэддс, чтобы та провела ночь с Ли и Грейс. Это был мой гребаный сигнал уйти и напомнить себе, что у меня действительно есть пара шаров.
