— Нет.
— Тогда почему позволила? Почему не сопротивлялась даже?
— Это физиология и ты…
— Если ты сейчас скажешь, что я взял силой, я тебя придушу, Дарька, или отшлепаю.
— Ты не посмеешь!
— Хочешь проверить?
— Какой же ты гад!
— И ты меня любишь, — без тени сомнения выдал Демьян.
— Ничего подобного.
— Любишь и я тебя люблю, Даря.
— Что ты сейчас сказал? — переспросила девушка.
— Я тебя люблю, Дарина Воронцова, — все также серьезно ответил Демьян.
Дарина даже понять не успела, как так вышло, очнулась только, когда ладонь обожгло и боль пронзила запястье. Ударила? Дарина его ударила?
Отшатнувшись, словно ожидая ответного удара, и вжав голову в плечи, Дарина попятилась к стене, с ужасом взирая на потирающего покрасневшую от сильно удара щеку брата.
И стоило Демьяну оказаться в непосредственной близости от нее, Даря практически потеряла сознание, понимая, что парень сейчас безгранично зол, что она перешла все мыслимые и немыслимые границы, и если он сейчас ударит ее в ответ, то просто размажет по стене.
— Ты совсем дура что ли? — рявкнул Демьян, нависнув над девушкой. — Правда думаешь, что я могу тебя ударить? Я? — заорал он так, что стены затряслись, а Даря в очередной раз убедилась, что брат ее как открытую книгу читает.
А потом случилось то, чего Дарина уж точно не ожидала, простонав, Демьян практически налетел на девушку, подхватывая ее и прижимая к холодной стене. Она даже рот открыть не успела, как ей его тут же закрыли уже знакомым и весьма действенным способом. Дема не сдерживался, жесткий, грубый поцелуй причинял боль, мужчина будто с катушек слетел, словно решил наказать за необдуманные поступки. И Даря в очередной раз убедилась, что сопротивление бесполезно и не может она сопротивляться, только не ему.
— Я же тебя люблю дуру, Господи, что ж ты за наказание такое, — прогремел Дема, тяжело дыша и уткнувшись носом в шею девушки.
— Поэтому ты меня бросил? Поэтому променял на другую? Поэтому не вспоминал? Потому что любишь? Хреновая какая-то любовь получается, Дема, ты не находишь?
Демьян промолчал, опустил девушку на ноги и отошел на шаг назад.
— Хреновая, — подтвердил он ее слова, — и больная. Какая нахрен другая, Даря? Какая, блядь, другая! Не было никого! Никого не было, кроме рыжей занозы в моей заднице. Я же смотрел на тебя и едва сдерживался, Даря, я бежал, как последний трус, чтобы не совершить непоправимого.
— Но ты сказал!
— Мало ли что я сказал, ты спросила, ждут ли меня, я ответил, что ждут. Остальное ты придумала сама.
— То есть я еще и виновата? Да пошел ты, Дема!
— Пойду, Даря, пойду.
— Ты мог просто сказать, ты мог…
— Мог что Даря? Мог, млин, что? Признаться, что люблю собственную несовершеннолетнюю сестру? Что люблю ее совсем не как сестру? Что я, мать твою, мог тебе сказать!
— Не надо трогать нашу мать! — выкрикнула девушка.
— Я не хотел этого Даря, не хотел. Я для тебя лучшего хотел, понимаешь, лучшего. Не себя. Если бы не уехал, рано или поздно сорвался бы.
— И что изменилось? — зло выплюнула девушка. — Или тебя только возраст смущал? Теперь все? Теперь можно, да? Дема? Теперь, мать твою, можно все? — закричала она.
— Не тронь мать, сама ведь сказала. Нет Даря, ничего не изменилось, просто я понял, что не смогу, не смогу я, блядь, издалека наблюдать и желать тебе счастья с другим. В холодном поту, блин, просыпался и продолжал убежать себя в том, что так лучше, так правильно.
— Ты решил за нас обоих, и сейчас решаешь, ты…
— Да решил, Даря! Или, может, тебе напомнить, кем я был? Может напомнить, что я делал, Даря? Так я напомню Даря, я убивал людей, я был монстром, я делал такие вещи, которые нормальному человеку в страшном сне не приснятся. Меня, сопляка двадцатишестилетнего, опасалась половина криминальной элиты страны, Даря! Это у тебя был розовый мирок, мыльный пузырь, в котором ты жила, а там, за его пределами были кровь, грязь и реальная жизнь. Такого меня ты бы хотела? Монстра, чьи руки по локоть в крови?
— Я знала какой ты, всегда знала, Дема, — выдохнула девушка, — я никогда не жила в мире иллюзий, Дема, я просто хорошо подстраивалась. Я знала, что ты за человек и лучше, чем кто-либо знала, на что ты способен. Помнишь тех двоих несостоявшихся насильников?
Демьян изменился в лице.
— Да Дема, я прекрасно знаю, что это был ты и я знаю, каким ты можешь быть монстром. Я даже видела фотографии с места происшествия, не те, что по ТВ показывали, а те, что не предназначены для масс. И знаешь что, Дема? Я пожелала им гореть в аду. Ты действительно думаешь, что я настолько слепа? И не понимаю, почему тебя называли «Граф»? Ты меня спросил? Ты меня, черт тебя дери, спросил?
— Дарька, — он улыбнулся, двинулся на нее.
— Не подходи ко мне, Дема, ты чертов гребанный эгоист!
— Эгоист, — подтвердил он.
— Ты меня не спросил!
— Не спросил!
— Так нельзя!
— Нельзя.
— Я не твоя игрушка!
— Нет, Даря, ты моя будущая жена.
— Ты невыносим.
— Согласен, — произнес он, оказавшись возле Дарины и, подхватив девушку на руки, понес ее к кровати, осторожно укладывая поверх покрывала. — И я безумно тебя люблю, — добавил, щелкнув замком на двери.
15. Только он…
— Дема, — Дарина облизнула пересохшие губы, а во взгляде девушки плескался страх перед неизведанным.
Она прекрасно понимала, к чему все идет и боялась, до чертиков боялась продолжения.
— Боишься? — улыбнулся Демьян, нависнув над девушкой, заглядывая в душу.
Он читал ее словно открытую книгу, угадывал каждую эмоцию и в этот момент Дарина поняла, что даже если бы хотела, не смогла бы сопротивляться. А она не хотела. Нет, она не простила его окончательно, но осознала простую истину — она все еще его любит, также, как любила раньше. И не хочет, не может просто противиться этому ненормальному, необузданному притяжению.
— Марк, — прошептала девушка, так невовремя вспомнив о младшем брате, уплетающим завтрак на кухне.
— Он уже большой мальчик, все понимает, — усмехнулся Дема, и не теряя времени, распахнул белоснежный халат, открывая своему взору обнаженное девичье тело.
Инстинктивно Дарина сделала попытку прикрыться, попытку, которая была неминуемо пресечена.
— Не прячься, не надо, я хочу смотреть, ты такая красивая, Дарька и только моя, — зашептал Демьян, покрывая обжигающими поцелуями тело девушки, сводя ее с ума, подводя к той грани, перешагнув которую, пути назад уже не будет.
А еще Дарина поняла, что она вовсе не против перешагнуть черту, что она очень даже «за». И плевать, совершенно плевать, как это будет выглядеть. Просто в какой-то момент в ее голове щелкнул переключатель, словно все встало на свои места, словно вот так правильно. С ним, только с ним одним на всем белом свете. И ни с кем не будет так.
Она не могла больше его ненавидеть, не могла больше противиться чувствам, рвущим ее на части. Сердце, глупое, любящее сердце тянулось к нему одному, к ее Деме, и даже если завтра он снова исчезнет из ее жизни, она не будет жалеть о содеянном.
— Моя маленькая, моя любимая девочка.
— Дема…
Дарина выгнулась в спине, во второй раз за утро отдаваясь откровенной ласке, сгорая от стыда и мысленно умоляя Дему не останавливаться. А он, словно чувствуя, словно точно зная, чего она хочет, выводил замысловатые узоры на разгоряченной, ставшей слишком чувствительно плоти девушки.
— Еще…
— Еще? — усмехнулся мужчина, внезапно остановившись.
Дарина сначала не поняла, о чем он спрашивает, а как только до нее дошел смысл его вопроса, покраснела от самой макушки до пят и дернулась в попытке отстраниться. Это что же, она вслух что ли произнесла?
— Тихо-тихо, малышка, ты чего засмущалась?
— Я…
— Не надо, Дарь, я хочу слышать, не сдерживайся.
И прежде, чем она успела ответить, прежде чем успела взглянуть на своего искусителя, он вновь коснулся языком самой чувствительно точки ее тела, и все мысли тотчас же покинули голову девушки. Она больше не сдерживалась, не могла просто, комкая в ладонях прокрывало, стонала в голос, извиваясь на широкой кровати и умоляя Демьяна не останавливаться. И теряясь в собственных ощущениях, Даря замерла в какой-то момент, задрожала всем телом, а после ее просто снесло необузданной волной удовольствия, такого, что в глазах потемнело.
