«Ты что пьяный? Это там Пуся гавкает? Вы что, гуляете?», — подозрительный голос и его тихий смех в трубку. Выбросил окурок точным броском в урну, подойдя к качелям, отчищая их от снега, садясь, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
— Просто счастлив, — хрипло ответил, ощущая, как нечто давит на грудную клетку, мешая говорить, а яркое звездное небо освещает двор вместе с частично откусанной луной. Пуся гоняла собственный хвост, тявкая довольная собой и кружась вокруг своей оси, оставляя маленькие следы собачьих лап.
— Пуся пытается поймать собственный зад, — оттолкнулся ногами, раскачиваясь. — А я сегодня провел внештатную фотоссесию. — Выдохнул, вдруг осознав. Как боится услышать неодобрение с ее стороны. Или просто насмешку, замирая на секунду вместе с качелями в воздухе, почти оторвавшись носками от земли.
«Я давно говорила, что ты можешь. Не понимаю, почему бросил, видела твои снимки, Яр, они очень красивые. Тебе понравилось?»
Голос тихий-тихий, ласковый, словно по шерстке гладит и совсем не хочется класть трубку, желая прикрыть глаза, наслаждаясь им подольше.
— Да, — ответил с некоторой заминкой, продолжая раскачиваться. Неподалеку уселась Пуся, забавно наклонив голову, рассматривая хозяина. Он раскачивался сильнее, отталкиваясь ногами, слушая радостный визг Раисы, которая так радовалась за него, будто бы ей это действительно важно. А может было, просто он не осознавал. В груди снова стало давить, пришлось становиться на качелях, прикрывая глаза, ощущая каждый стук собственного сердца. Может поэтому не слышал, как кто-то приближается, с тихим скрипом снега, проминающимся под ботинками, не увидел идущую к нему осторожно фигуру. Будто боящуюся спугнуть. Лишь улыбался, слушая ту, что сейчас казалась ему важнее, и проигнорировал рычание своей собаки, мгновенно вставшей на все лапы, ощерившейся на странную личность в большом несуразном пуховике, явно не по размеру.
— Как насчет того, чтобы отпраздновать со мной завтра мой день рождения в клубе? Или ты будешь занята? — затаил дыхание, в ожидании ответа. Краем глаза заметил тень, пока скрытую во мраке двора. Пуся затявкала, а телефон с громким стуком выпал из ослабевших пальцев, ударившись углом прямо о металлическую часть качелей, падая в сугроб. Зрачки расширились, заполняя радужку голубых глаз, стоило человеку выйти на свет фонарей, освещающих детскую площадку.
«Я думаю это возможно, при условии, что снова не превратится в попойку. Имей в виду. Не буду снова надевать то ужасное короткое платье, которое тебе нравится. Ты слышишь меня? Ярик!»
Воздуха в легких едва хватило, дабы сделать вдох, пальцы судорожно сжали холодный металл, забыв о смартфоне в снегу и все еще зовущей его Раисе.
— Ярослав?
Наверное, этот голос не раз ему снился. Когда-то давно, как знамя надежды, а после стал худшим из кошмаров. Мелодичный, красивый, но сейчас немного приглушенный, осторожный. Она боится, вся сжалась от его взгляда, перекошенного лица и ненависти, отразившейся в чертах. Пересохший язык с трудом оторвался от неба, чтобы выплюнуть с отвращением ядовито:
— Какого хера ты тут делаешь?!
Глава 13 — Бессердечный принц
Можно бежать быстрее ветра. Слышать вой ветра в ушах, стремясь вперед, не разбирая дороги. Однако сколько не пытайся, прошлое все равно настигнет, напомнив о себе нелицеприятным образом. И Ярослав это прекрасно знал, заглянув впервые за много лет в такие, как у него глаза цвета лазурного моря.
Говорят, раньше Инга Сергеевна Олешникова была довольно красивой. Сейчас, смотря на бледное худое лицо, где морщин было больше, чем у любой старушки лет на двадцать старше — сомневался. На самом деле за эти годы успел забыть, как выглядит родная мать, которая с периодичной регулярностью находила его в любом месте, куда бы ни спрятался. Из красивого, только эти самые чертовы глаза. Светлые волосы неопрятными рваными короткими прядями торчат из-под старой вязаной шапки, под глазами темные тени, словно она не спала несколько суток. Руки дрожат, но совсем не от холода. Тремор конечностей, один из признаков невероятно сильного волнения, отразившегося на лице и в глазах. От столь жалкого вида побитой собаки, многие бы расплакались, пожалели бедняжку.
Взгляд Ярослава скользнул по огромному грязно-коричневому дешевому зимнему пуховику, купленному где-то на рынке у китайцев в Хабаровске. Хотя может они, сейчас официально продают свое тряпье в торговых центрах, кто знает. Во всяком случае, эти мысли были куда интереснее, чем болезненно худая, пошатывающаяся перед ним.
— Ярослав, — выдохнула Инга, делая первый пробный шаг, но тут же услышала грозное рычание маленькой собачки, которая преградила ей путь. Маленькие глазки пуговки сверкали в падающем свете фонарей, а сама Пуся была готова наброситься на незнакомку, что по ее мнению угрожала хозяину.
— Пуся, фу, — поморщился, свистнул, подзывая к себе шпица. Неуверенно подняв ушки, та вновь покосилась на Ингу, а после все же подошла к Ярику, позволив взять себя на руки. — Нечего марать лапы о всякое, — зло бросил, пытаясь привести свои эмоции в порядок. А ведь он свято верил, что если они и увидятся, будет спокоен да невозмутим. Но эта женщина всегда умела бить больнее других.
— Ярик, — голос дрожит, руками мнет шерстяные перчатки, поджимая бледные губы. — Я хотела увидеть тебя.
Из него вырвался тихий, издевательский смешок. Горечь проскользнула в словах, стоило задать вопрос:
— Посмотрела? Нравится, что видишь?
— Ярик, ты не понимаешь,… я… не хотела…, - она всхлипнула, закрывая ладонями лицо.
Тасманов закатил глаза, наблюдая за тем, сколь фальшиво, по его мнению, ведет себя мать, вздрагивая каждый раз, стоило ему повысить голос. Даже усмехнулся, в очередной раз, убеждаясь, любят женщины строить из себя жертв. Прожила с его отцом меньше, чем он, но пытается давить на жалость. Когда отец отрабатывал удары на нем, будто на боксерской груше, никто не обращал внимания на слезы маленького мальчика. Она тоже спокойно ушла из их жизни, устав жить с тираном, забыв о собственном сыне. Сейчас же желала что-то от него, какого-то чувства понимания.
Не станет никого понимать. Инга сама выбрала такую судьбу, а после бросила его, нисколько не мучаясь муками совести.
— Все вы жертвы, когда дело касается только вас, — прошипел с отвращением. Не держи на руках собаку, наверное, сжал бы кулаки, но мокрый нос уткнулся ему в щеку, будто поддерживая, а тихий скулеж заставил вздрогнуть.
— Ярик…
— Мне надо домой. Будь добра, не появляйся тут больше. Лучше вообще никому не говори, что мы знакомы. Понятия не имею, как охрана пропустила тебя на территорию, но в следующий раз обязательно попрошу тщательнее проверять гостей, — огрызнулся, разворачиваясь, будто не слыша тихий плач женщины позади себя.
— Они все одинаковые — лживые, двуличные, любящие исключительно себя, — прошептал вновь, слыша в голове голос отца.
«Бабы — шлюхи. Живут только ради кошелька и хорошего члена. Запоминай Ярик: ты тоже — сын шлюхи. Как миллионы других. Они лгут о чувствах, чтобы мы были у них на крючке, покорно слушались, сидели под каблуком, носили в дом бабки и позволяли им ложиться под каждого. Любовь — сказочка, придуманная ими для управления сознанием мужчины. Думаешь, твоя мать бы ушла, если бы любила тебя по-настоящему? Есть только сила и ее они понимают лучше всего!
Не вспомнил ни о телефоне, ни о Рае, вернувшись домой. Забыл даже свое желание немного поработать. Стоило переступить порог квартиры, игнорируя вопросы бабы Вари, увидевшей его бледным после прогулки. Просто заперся на все замки, открывая припасенную бутылку водки. Закуривая сигарету, смотрел, как прозрачная жидкость наполняет бокал, не реагируя на попытки своей собаки привлечь внимание.
— Гав!
Смотрел с интересом на стеклянную тару, в сотый раз, читая название и состав. Хотя, что там читать, спирт есть спирт, вряд ли что-то особенное там было. Однако Ярика это привлекало больше, чем суетящаяся вокруг Пуся, подпрыгивающая от нетерпения на месте. Сделал большой глоток, чуть морщась от горечи, обжегшей горло с легкими, ощущая поднявшуюся из недр организма тошноту, как часто бывало при распитии алкоголя.
