Отцу обычно это не нравится. Наверно, я хочу спровоцировать его на каком-то подсознательном уровне, потому что наверно все таки еще не удалось мне до конца вырасти, а не работает. Он лишь туманно смотрит на меня, но словно сквозь, потом меланхолично переводит взгляд обратно к окну, сжав руки и уткнув в них нос. Снова напуган — это никуда не ушло, но скорее больше в нем сейчас нетерпения. Он устал ждать, и я, признаться, тоже.
— С чего ты вообще взял, что они придут?! — не выдерживаю и спрашиваю, в ту же секунду с паузы нажимая на быструю перемотку.
Как в крутом кино, честное слово. Вдруг свет везде гаснет, будто кто-то сидел и ждал, чтобы эффектно появиться, и отец отгибается на спинку стула с легкой усмешкой.
— Они здесь.
Это прозвучало, словно выдох освобождения, как бы помпезно не звучало, а за этим облегчением, ночь разрезали первые крики. Отчаянные, где-то вдали огромной территории дома, и на которые каждый из нас резко обернулся. Настя даже привстала.
— Петя, что же это… может быть нам позвонить в полицию?!
Он бросает на нее взгляд, явно хочет что-то ответить, но не успевает. Раздается голос доселе никому из нас незнакомый. Точнее почти никому…
— Мы глушим сигнал. Извините, но вы не сможете.
Снова резкий поворот головы на входную арку, в которой стоит внушительная фигура. Он высокий, примерно как Миша, но уже в плечах, хотя даже в темноте видно, что не уступит ему в силе. Скорее даже наоборот. Незнакомец не разменивается на приветствия, и лишь по тому, как реагирует Марина, мы всё понимаем. Она подается вперед, хватаясь за столешницу, еле дышит, смотрит на него во все глаза. По всем признакам это Арнольд, который делает шаг в комнату, которую освещает слабый свет от свечей.
Четкие линии скул, на которых проглядывается небольшая щетина, светлые волосы, уложенные назад, острый взгляд, которым он осматривает каждого из нас, задерживаясь на Марине. Кажется я вижу, как в нем что-то проскакивает, но тут же тушится, и он лишь кивает с легкой улыбкой Лилиане, словно и нет здесь никого больше.
— Во избежании принятия глупых, непродуманных решений, продемонстрирую вам кое что, если вы не против.
Арнольд достает из кармана что-то маленькое и подкидывает в воздух, следом молниеносно доставая и пистолет. От выстрела закладывает уши, а может это от того, как вскрикивает Адель? Я точно не уверен, зато уверен в том, что вижу, как маленькая монетка падает на стол с дыркой от пули ровно посередине.
Твою. Мать. Кажется, Лили не утрировала.
— Это так необходимо, Арнольд? — тихо спрашивает отец, на что тот усмехается и быстро обходит стол, направляясь к окну.
— Если кто-то из твоих детей дернется, они займут место этой монеты. Так быстрее объяснить, что шанса сбежать нет.
Он наши скидывает вещи с подоконника и открывает настежь окно, доставая из-за спины огромную винтовку, которую четко, резво и слажено ставит на что-то вроде штатива. Я в оружии вообще мало что понимаю, если честно, и никогда к этому не стремился особо, но то, как он с ним обращается, вызывает во мне отчетливое понимание — Арнольд знает, что делает и знает лучше любого другого человека на этой территории. Даже включая отца.
— И я займу место этой монеты? — вдруг спрашивает Марина, чем заставляет его на секунду замереть.
Наконец он бросает на нее взгляд, а словно этого не хочет вовсе, как будто их встреча доставляет ему физический дискомфорт.
— Да. Здравствуй, Марина.
Это все. Арнольд поворачивает голову и придвигается ближе к снайперскому прицелу, через миг делая первый выстрел. За ним сразу следует второй, третий, четвертый. Мы сидим молча, отец дает нам знак не шевелиться, да и не знаю, собирается ли кто-то в действительности дергаться. Я лично нет. Я хочу застать каждую секунду. Мне это нужно.
— Ты меня бросил, — тихо говорит Марина, после целой очереди из еще пяти выстрелов, на что он холодно кивает головой.
— Да.
Еще выстрел. Она вздрагивает, но тут же сбрасывает морок, гневно придвигаясь к столу.
— Да?! И это все?!
— Так было лучше.
— Кто ты такой, чтобы решать, что лучше?!
— Ну…я один из главных героев нашего романа. Не только ты. Извини.
Выстрел.
Она вскакивает, чем заставляет наконец резко обернуться Арнольда, даже прищуриться. Краем глаза я вижу, как он держится за кобуру, а она усмехается.
— И? Ты в меня выстрелишь?
— Сядь на место.
— Давай. Стреляй. Ну же!
— Сядь на место, твою мать! — рычит, делая шаг вперёд, — Не заставляй меня идти на крайности.
— А может я хочу этого?
— Хочешь чтобы я прострелил ногу одному из твоих братьев?!
Марина замирает, и теперь Арнольд усмехается, тихо цыкает, снова отворачиваясь к окну.
— Сядь на место и не провоцируй. Я не шучу.
Она понимает это и опускается обратно. Арнольд тоже явно хорошо ее знает, так как отлично чувствует на какие кнопки надо надавить, и мне так ее жаль в этот миг. Марина из успешной, деловой женщины со стальными яйцами в миг превратилась в маленькую, беззащитную девочку. Как по щелчку пальцев.
Арнольд же стреляет еще раз, потом отсоединяет от пояса рацию и коротко говорит в нее что-то на незнакомом языке, после чего ставит ее рядом с оружием и выдыхает, оперевшись на него и положа голову сверху.
— Мне жаль, что так вышло, — через пару минут звенящей тишины тихо говорит, не поворачиваясь, Марина же быстро вытирает слезы и хмурится, изучая свои ногти.
— Я думала, что ты умер.
— Это не моя идея.
— Но твоя меня бросить, да?
— Так было нужно.
— Кому? — жалобно шепчет, он снова смотрит на нее коротко и снова отворачивается.
— На тот момент моя жизнь была слишком сложной, чтобы тянуть в нее еще и тебя. Я сделал это ради твоего блага, а не потому что хотел.
— Ты должен был все мне рассказать.
— Если бы я рассказал тебе хоть что-то, ты стала бы мишенью. Тогда у тебя бы не было выбора. Ты бы не стала тем, кем стала сейчас.
— Я тебя ненавижу…
— Знаю, — со смешком кивает, не отводя серьезного взгляда от того, что происходило за окном, — Но ты бы возненавидела меня сильнее, если бы я тебя не отпустил.
Его рация шипит, и он снимает ее, принимая еще одно сообщение на неизвестном языке, который я все также не могу узнать. Лишь догадки, что это норвежский, по крайней мере судя по их корням, хотя кто его знает? Да и догадываться некогда — вдруг мы слышим хлопок входной двери. Что ожидать дальше — без понятия. За окном слышатся крики, выстрелы, топот, и мы в этой комнате будто короли в усыпальнице в ожидании конца.
Как прозаично. Но мерный стук тонких каблуков не дает в волю насладиться всей иронией, а через миг в арке появляется новая фигура. На ней длинное платье, сверху соболиная шуба, на руках перчатки — и все в одной, черной гамме. Лицо прикрывает изящная шляпка с сеткой в тон траурному одеянию, но мне и не нужно видеть ее лица, я знаю, кто это.
— Ирис… — тихо выдыхает отец, подавшись вперед, но она словно не слышит.
Спокойно, плавно подходит к столу ближе, потом отодвигает стул, садится прямо напротив отца. Мы, как немые зрители, занимаем правый фланг, и я могу наконец так хорошо ее рассмотреть, как не мог раньше.
Она двигается особенно. Плавно и по-аристократичному размеренно. Приковывает взгляд. Я даже почти могу понять отца, Ирис привлекает внимание, но свое не дарит никому, кроме сына. Она смотрит на него, он хмурит брови, вглядываясь в ночной мрак. Молчит. Такое ощущение, что они ведут какую-то немую, лишь одним им понятную беседу, пока она не превращает ее в живую, настоящую.
— Что там? — спрашивает тихо, он также тихо усмехается.
— Помнишь, ты пришивала нам варежки на резинку? — Ирис усмехается в ответ, — Придумай что-нибудь такое для Марка. Он заколебал.
Теперь она смеется вполне долго и осязаемо, потом аккуратно снимает шляпку и когда кладет ее перед собой, вдруг резко поднимает глаза на Настю.
— Моя дочь рассказывала мне, что вы относились к ней очень хорошо.
