– Выпейте полбокала, умоляю, – сказал я. – Это вернет вас к жизни. Мне кажется, что вам сегодня не по себе.
– Да, пожалуй, я выпью глоток, – согласилась Ева и опустошила бокал почти наполовину.
– Вашего мужа из пушки не разбудишь, Ева.
– Тихо, не называйте меня при нем Евой. Да, он всегда спит после обеда не меньше получаса.
Во время этого разговора я сидел в кресле, а Ева стояла у окна. Стоило мне чуть наклониться, и я мог бы дотянуться до ее юбки. Я так и сделал и обеими руками, мягко, но в то же время решительно усадил ее к себе на колени.
– Бога ради, – прошептала она, трясясь от страха, – отпустите меня. Если он проснется, он убьет нас обоих.
– Но ведь он не проснется. Вы сами мне только что сказали, что он спит после обеда не менее получаса, так что у нас вполне достаточно времени на то, что мы собираемся сделать. Придите ко мне в спальню, моя дорогая, хотя бы на пять минут.
– Мистер Сминтон, я боюсь. Подумайте, что будет, если все откроется.
– Ни о чем другом я и думать не могу, моя милая Ева, – сказал я, и, подтверждая слова делом, положил руку на ее прекрасный бутон прежде, чем она успела сообразить, что я собираюсь делать.
Она оказалась отважной дамой. Кричать она не стала, ибо для нас обоих это означало бы верную смерть, но – проклятие! – вместо этого она стала взывать к моему здравому смыслу.
– Не сейчас, – умоляла она. – Послушайтесь меня. Не сейчас – когда-нибудь в другой раз.
– Моя дорогая, – сказал я, – встаньте на минуточку. – Она встала, и я тут же задрал все ее одежды, в то же время не забыв обнажить и свой восставший в полную силу член, – я смертельно боялся, что он выбросит свое содержимое еще до того, как займет надлежащее ему место. – А теперь садитесь, дорогая.
Она подчинилась. Большим и указательными пальцами я разъединил нежные набухшие губки ее вагины, остальное она сделала сама, и я вошел в нее, одержимый таким желанием, что все во мне просто дрожало от наслаждения.
– Боже, – сорвалось с губ Евы, – какое блаженство!
Старик вдруг заворочался на диване. К счастью, кресло, в котором мы сидели, было повернуто к нему спинкой, и единственное, что он мог видеть, – это голову Евы.
– Это ты, Ева? – спросил генерал.
– Да, дорогой, – ответила жена.
– Что ты там делаешь, любовь моя?
– Продолжаю украшать вышивкой твой новый кисет, дорогой.
– А где Сминтон?
– Вышел покурить, – сказала она, дрожа.
– Хорошо. Разбуди меня через полчаса, – сказал генерал, и не прошло и трех минут, как благородный старый солдат вновь погрузился в сладкий сон; мы же за эти три минуты пережили, казалось, целую вечность. Я бы с радостью избавился от Евы и выскользнул из комнаты, ибо мысль о револьверах генерала не выходила у меня из головы. Но поскольку Еве до сих пор не довелось как следует познать настоящий мужской член, то она просто впала в неистовство. Такое положение было ей внове, но женщины, как известно, быстро учатся, особенно если в награду за послушание их ждет добрая порция спермы, поэтому не прошло и минуты, как она выдоила из меня столько жидкости, сколько никогда еще не выделялось из моих семенных протоков. Убедившись, что более ничего выдоить невозможно, она тихо поднялась и подошла к окну, оставив меня застегивать пуговицы, после чего я на цыпочках вышел из гостиной.
22. Таинственная записка и презерватив
Читатель уже успел достаточно хорошо познакомиться с моим характером, поэтому ему должно быть понятно, что я не упустил ни единой возможности совокупиться с Евой, и в результате молодая дама стала ждать этих блаженных минут любви с таким же нетерпением, с каким кошка дожидается прихода повара.
Но однажды я не смог прийти на свидание, как это было у нас заведено. Обычно мы уходили из дома около полудня, направляясь к сараю, который я нашел в поле у Довер-Роуд. За сараем росла густая высокая трава, и там никто нам не мешал.
Если правду говорят, что человеческое семя – лучшее удобрение для почвы, то теперь трава в этом месте должна быть еще гуще, ибо мы с Евой множество раз оросили почву наилучшей из жидкостей, которая только есть в каждом из нас.
В то утро, однако, я получил письмо, написанное незнакомым мне почерком. Письмо гласило:
«Сэр,
Ваша связь с миссис М. больше не тайна, и от вас зависит, будет ли посвящен в эту тайну ее муж. Ждите меня на том месте, где вы обычно с нею встречаетесь, сегодня в два часа пополудни.
Ваша та, кто видела все».
Рука была женская, и я пребывал в полном недоумении. Я написал несколько слов Еве, предупреждая ее, что не смогу сегодня прийти на свидание, а сам тем временем отправился на рандеву, чтобы узнать, кто же этот аноним.
Я подошел к сараю и, завернув за угол, к немалому моему удивлению, увидел Зуи. Она стояла с букетиком полевых цветов в руке и ждала меня, а мне даже в голову не пришло, что автором записки могла быть она, так что я оказался в весьма незавидном положении.
– Итак, сэр, – сказала она, – вы получили мое письмо?
– Получил, – ответил я. – Мне жаль, что вы все видели, поскольку я лелеял надежду предоставить вам когда-нибудь возможность вкусить новизну этих ощущений.
– Мистер Сминтон, как вы можете вести себя так дурно? Мой бедный старый отец одной ногой уже стоит в могиле, могли бы и подождать, когда Ева станет вдовой.
«Если ты еще минуту-другую будешь обжигать меня своими горящими глазками, я и с тобой, голубушка, проделаю то же самое», – подумал я.
– Давайте сядем и побеседуем, мисс Мартинет. Странное место вы выбрали для серьезного разговора, но для вас будет лучше, если вы сядете и высокая трава скроет вас, иначе каждый сельский болван, проходящий мимо, увидит нас вдвоем и уж сам домыслит, чем мы тут занимаемся, после чего ваша репутация будет безвозвратно погублена.
– Вы абсолютно правы, – сказала Зуи. – Я сяду. Тем более по дороге идет кто-то в форме. Возможно, это офицеры, приятели моего отца.
Зуи присела и открыла свой зонтик от солнца, и в этот момент на дорогу вышли два джентльмена. Это были лейтенанты N-ского полка, расквартированного в Дувре. Мы были знакомы. Я познакомился с ними на одном балу, на котором побывал не так давно.
– Эй, Сминтон, что это вы там?… Ба, да с вами некая особа! Черт возьми!.. Завтрак на траве под голубым куполом небес? Удачи, мой мальчик! Эх, вот бы мне пару простыней да невинную местную девочку… – И они скрылись за поворотом, напевая какую-то двусмысленную песенку, услышанную в лагере перед отправкой в Севастополь несколько лет назад.
Я повернулся к Зуи.
– Хорошо, что вы успели спрятаться, моя дорогая, – сказал я, садясь рядом с нею.
– И в самом деле, – сказала она, пытаясь спрятать под короткой юбочкой красивые коленки, обтянутые элегантными алыми чулочками, которые в этом наряде выглядели весьма и весьма соблазнительно.
