После этой прямой просьбы, которая больше походит на предупреждение, Наталья Ильинична выглядит практически разгневанной, что случается с ней совсем уж редко.
— А вот это оскорбительно, молодой человек, — пытается надавить авторитетом. Впрочем, у нее это всегда получается. Денису становится стыдно. — Разве мы с отцом когда-то вели себя неуважительно с твоими друзьями?
— Никогда. Прости, но я должен был предупредить. Яна и без того стеснительная. Не хочу, чтобы вы своими аристократическими замашками ее испугали.
— Да уж… Аристократическими замашками… — снова принимается за кольца. — И когда… Когда ты приведешь ее знакомиться?
— Возможно, в воскресенье. Отец будет дома?
— Да куда он денется, с такими-то новостями, — не меняя интонации, потерянно замечает Наталья Ильинична. — Тетю Раю приглашу. И Гонтаревых. Ты не против?
Куда еще Гонтаревых? Пригласишь их, притащат за собой дочь, которую навязывают Денису с детского сада.
— Против, мам. Давай пока без третьих лиц. Только ты и папа.
Поднимая портфель с документами, обнимает мать за плечи и мягко направляет в сторону двери.
— Удивительно, — сухо замечает она по пути. — С тобой ведь никогда не было проблем. Никогда, — говорит так отстраненно, будто всего-навсего размышляет вслух. — Ну, кроме того случая, на втором курсе университета, когда ты впервые изрисовал свою кожу и заявил, что это тоже «искусство».
— Все ты помнишь, мама.
— Конечно, помню. Кроме того, что ты мой сын, ты у меня еще и единственный.
Денис на это заявление лишь улыбается.
У интеллигентных и успешных Рагнариных долго не было детей. Как рассказывала сама мать, сначала не хотели, а потом уже не получалось. Не получалось долго. Целых восемь лет. Денис не выспрашивал подробностей, каким именно путем, в конце концов, родители достигли успеха и на этом поприще. Но подозревал, что не совсем традиционным.
Когда долгожданный наследник, наконец, родился, Наталья Ильинична заканчивала тридцать девятый год жизни, а Виталий Дмитриевич начинал сорок второй.
В сыне Рагнарины души не чаяли. Молились на него, как на икону. Но воспитывали с присущей их сильным характерам строгостью. Да и пример у Дениса перед глазами был такой, что стыдно было не соответствовать и, не приведи Господь, отчебучивать что-то из ряда вон. Впервые заметил, насколько отличается от своих сверстников, в школе. Возможно, суть в каких-то внутренних качествах, а возможно, он просто успел сжиться с примеренным образом, но быть как все у Дениса так и не получилось. Он впитал манеру поведения родителей, их же слегка устаревшие взгляды на жизнь. Перенял умение мыслить и действовать, четко выдерживая линию собственного достоинства. Вывел формулу идеального баланса, чтобы эти самые процессы, мышление и действия, один другому не противоречили. Всегда нес ответственность за то, что говорит и как поступает, заботясь, как учил отец, в первую очередь о собственном самолюбии, а уж потом о важности в глазах остальных людей.
— Я так понимаю, мои неожиданные появления в твоем доме прекращаются, — замечает Наталья Ильинична уже в приемной.
— Заезжай, конечно, мама. Только предупреждай.
— Это прям то самое, да? — будто только сейчас нагоняя информацию и всерьез принимая ее вес, внимательно смотрит на сына.
— У меня, да.
— А у нее? Да что я спрашиваю… Ясно, что она от тебя без ума.
Рагнарин не может не ухмыльнуться.
— Ты обо мне очень хорошего мнения.
— Ты мой сын, — повторяет главный аргумент. — Безусловно, я о тебе хорошего мнения. Самого лучшего.
После встречи Денис, не задумываясь над маршрутом, едет прямиком к Яне, словно других дорог уже не знает. Тянет к ней с невероятной силой. Увидеть, прикоснуться, вдохнуть запах — кажется, только этим с утра до вечера и живет.
Набирает Шахину по быстрому набору.
И, едва озорной девчачий голосок заполняет салон, лицевые мышцы сурового мужчины расслабляет счастливая улыбка.
— Привет-привет, Денисочка! Как прошел твой день?
— Как обычно. Тебя хочу. Увидеть.
— Мм-м…
— Собирайся. Уже еду. Минут через сорок буду.
По салону расплывается шумный вздох Шахиной.
— Денис, я сегодня не смогу. Завтра важный семинар. Препод зверь.
— Возьми с собой свои книжки, Ян. У меня тоже есть, что почитать вечером. Поужинаем и займемся каждый своим. До сна.
Девушка вновь вздыхает, но отказать ему, очевидно, не может. Лишь уточняет:
— И зачем я тебе тогда нужна? Рядом посидеть?
Грудь Рагнарина разбирает подъем таких жгучих эмоций, что уже не скроешь, даже если бы попытался. Прорываются в голос.
— Да, Янка, рядом посидеть. Очень нужна.
— Жить без меня не можешь?
— Не могу, котенок.
— Ах, Денисочка! Поцелуешь, как приедешь?
— И не только.
— Тогда жду. Очень!
Глава 16
Быть хочу с тобой один на один.
© Kamazz «Один на один»
Если им приходилось вечерами дорабатывать какую-то информацию, Яна, как правило, уходила наверх, а Рагнарин оставался на первом этаже в кабинете. Сегодня он впервые изъявляет желание, чтобы она находилась непосредственно рядом.
Сидят в гостиной на диване. Денис с пристроенным на коленях ноутбуком, а Янка с распечатанным докладом по экономтеории. Работают сосредоточенно, но недолго. Сначала она, перемещаясь в угол, будто случайно задевает стопой бедро мужчины. С тихим вздохом замирает, ощущая через плотную брючную ткань тепло его тела. Не отрывая взгляда от планшетки, медленно проходится стопой по бедру выше. Дразнит пальчиками. Потом и вовсе, осмелев, скользит к паху.
«Обалдеть…»
У Рагнарина эрекция. Шахина уже не должна удивляться. Но по каким-то причинам это до сих пор вызывает восторг и изумление. Возбуждение Дениса провоцирует у нее ответные симптомы. Сердце переходит на дикий галоп. По спине сбегает трескучий озноб. А внизу живота возникает уже знакомое трепетное волнение.
— Закончила?
— Хм… — вздыхает, не скрывая удовольствия. — Нет. Мне еще примерно полстраницы осталось.
Поймав ее стопу в ладонь, чуть сжимает пальцами, останавливая движения.
— Чего тогда добиваешься? Тяжелый семинар. Препод зверь, — напоминает Денис с заметной иронией.
— Рядом с тобой забыла. Все. Напрочь. Страх потеряла. На твоей совести будет, если меня отчислят в первую же сессию.
— Зачем тебе вообще этот «Плеханов [8]»?
— В смысле? — выдыхает Яна, улавливая в его голосе откровенное неодобрение. — Я же рассказывала, у отца хлебопекарня…
Отставив ноутбук на журнальный столик, жестом останавливает ее сбивчивое бормотание.
— Про бизнес отца я помню. А еще помню, с каким восторгом ты говорила, что мечтаешь петь.
Грустная улыбка смазывает безмятежную веселость Шахиной.
— На нашем первом свидании? — пытается шутить. — Я не очень хорошо помню, что тогда говорила.
Рагнарин так долго молчит, что ей приходится поднять глаза, чтобы одним махом удовлетворить сразу два чувства — любопытство и беспокойство.
Последнее под его тяжелым взглядом лишь усиливается.
— Что? — выдыхает Яна задушенно.
— Давай сейчас без вот этой твоей изворотливости. Что с пением? Ты же не лгала тогда. Почему сейчас выкручиваешься? Любишь петь?
Шахиной всегда становится некомфортно, когда голос Дениса, приобретая нажим, берет подобный выразительный тембр, чтобы терпеливо, словно упрямому ребенку, донести до нее какую-то информацию.
Начнешь сопротивляться — будешь выглядеть еще глупее. Да и бесполезно все это. Добьется Рагнарин своего.
— Очень люблю.
— Почему тогда учишься на экономическом?
— Потому что мечты — это всего лишь красивые фантазии. То, чему приятно предаваться наедине с собой, а жить приходится реальностью.
— Не верю, что ты это сказала.
— Я и не говорила, — вроде как вполне равнодушно Янка передергивает плечами. Но выдержать роль до конца у нее, конечно, не получается. Не умеет Шахина сохранять хладнокровие. Теряется в ощущениях. — В смысле… Просто повторила слова отца.
