Что умерли замечательные скелеты и художники. И никто не знает, что это моя вина.
Как же я себя ненавижу. Рядом со мной все умирают, все страдают. Я просто не мог допустить того, чтобы умер кто-то ещё. Я должен был как-то огородить их от себя.
Всё, что я смог сделать, лишь оскорблять других и делать им больно. И ради чего? Ради того, чтобы защитить их. Почему они не понимают? Почему они продолжают лезть ко мне? Разве они не хотят быть в безопасности? Почему не понимают, что я опасен?
Как бы я не отталкивал Рипера, он всё равно рядом. Всё равно пытается мне хоть чем-то помочь. Заботится обо мне, переживает, а я лишь причиняю ему боль своим поведением. Но как он не понимает, что это ради его безопасности?
Мне не нравится причинять ему боль. Я ненавижу себя за каждое плохое слово в его адрес. Но что я могу сделать? Только так я смогу сохранить ему жизнь. Хоть так он будет в безопасности.
Я вытер слёзы, так как заметил шевеление на соседней кровати. После чего лёг и отвернулся в другую сторону.
End POV Ink
***
— Снова кошмары? — волнительным голосом произнёс Глюк, садясь на кровать.
В ответ лишь тишина. Чернильный был повернут спиной к Глючному, так что тот не видел его состояния. А оно было ужасным.
Художник лежал на кровати, прикрывая рот руками, дабы Глюк не услышал его всхлипов. Он не хотел предстать жалким и слабым. Всё, что он мог, лишь плакать. Плакать со страхом, что его сосед по палате заметит его состояние.
Память творца его подвела. Он не помнил, что только вчера плакал в объятиях Глюка. В этих теплых и крепких объятиях. Они его так успокаивали, чувствовалось облегчение и спокойствие.
А плакал он сейчас по простой причине. Страх. Одиночество. Боль. Чувство вины. Кошмары.
Страх. Больше всего на свете он боится того, что кто-то вновь умрёт по его вине. Но до смерти родителей был другой страх: одиночество.
Он до дрожи в костях боится остаться один. Боится быть брошенным. Быть одним, в пустом месте, которое станет его тюрьмой.
Но из-за чувства вины он сам заточил себя в это одиночество. Сам выбрал страдать от самого большого страха, сводящего с ума. Потому что иначе никак. Иначе он не защитит тех, кто ему дорог. А он хотел. Поэтому он начал жить в одиночестве, обрекая себя на страдания. Это была лучшая альтернатива, чем видеть смерти других.
Кошмары мучали его уже долгое время. Он и сам позабыл, когда это началось. Из-за них, он временами не спит по нескольку дней. Ему страшно. Страшно возвращаться в этот ад, который произошел по его вине.
— З-заткнись, — дрожащим голосом сказал художник.
Ему не нравилось быть таким. Он ненавидел себя за все слова, что наговорил Риперу, Гено, Эррору. Но как иначе? Как он может защитить их, если они будут рядом?
С тяжёлым вздохом, Глюк встал со своей кушетки и направился к художнику.
Он не отступит. Не из тех, наш Глюк, что бросают всё на полпути. Пойдёт до конца. Защитит тех, кто ему дорог. Даже если для него он никто, то творец для него тот, кого он хочет спасти. Спасти своего друга. Единственного друга.
Вот он уже сидит на постели художника. Поднимает его за руки, что заставляет творца невольно подняться и повернуться к Глюку.
Заключив в объятия художника, Глючный погладил его по спине, даря мурашки, что прошлись по всем костям.
Инк вспомнил. Вспомнил эти объятия. Нежные, тёплые, крепкие и требовательные, но очень аккуратные, словно Глюк боится сломать его хрупкие кости. Творец невольно обнял этого скелета, вспоминая, как эти объятия помогли ему.
— Прости… — лишь это он смог сказать.
— Дурашка ты, Инк. Я не перестаю тебе удивляться.
Так они просидели пару минут, прежде чем Эррор разорвал их объятья.
Инк вытер свои слёзы и сидел, опустив голову на постель. Ему было стыдно смотреть в лицо Эррора.
Глюк же смотрел на Инка. Ему хотелось сделать хоть что-то, дабы на этой мордашке появилась улыбка. Всё же настоящий творец более пуст, чем его маски. Вероятно, он вложил в них настоящие эмоции, что позволило другим не увидеть в нём лжеца.
Но Эррор хорошо знает настоящие эмоции. Он их ни с чем не спутает.
— Ты же знаешь, как я отношусь ко лжи, Инк?
Он промолчал. Знает. Прекрасно знает.
— Я не куплюсь на твои маски. Лишь правда. Я докопаюсь до неё, как бы ты не играл своими масками.
И он это знает. Знает, что Эррор хорошо разбирается в эмоциях. Ему не удастся дурить его вечно. И что делать? Быть настоящим с ним, вероятно. Но тогда он подвергнет его опасности, а это нельзя допустить.
— Не выйдет. Я не буду открываться тебе, — спустя долгое время молчания, произнёс художник.
— По какой причине мне нравятся твои глаза? — задал вопрос Глюк.
— Не знаю. По какой?
— Знаешь выражение: «Глаза — зеркало души?» В твоём случае, глаза — твоя душа, твоя сущность, отражение тебя настоящего. Они не соврут, в отличие от тебя. Что бы ты не сказал, глаза это опровергнут. Поэтому они мне и нравятся. Они честные.
Творец поднял взгляд на соседа по кровати. Он был напуган, удивлён. А глаза менялись каждую миллисекунду.
Вопросительный и восклицательный знак рыжего и красного цвета. Зелёная спираль и синие волны. Голубая капля и синий квадрат. Фиолетовое солнце и синяя звезда. Очень много эмоций.
Он не знал, что должен чувствовать, поэтому сидел и моргал, прокручивая эмоции и находя подходящую.
В итоге нашёл. Синяя капля и голубое солнце. Новое сочетание этих цветов, которое Глюк ещё не видел. Но знал, что значат эти цвета. Грусть и страх. Если говорить про Инка, то отчаяние.
— Инк. Дай мне руку.
Инк немного поколебался, так как не понимал причины этой просьбы. Но всё же протянул.
Глюк взял его за руку, сцепляя их пальцы в крепкий замок. После чего изрёк:
— Я сделал тебе больно?
Качание головой. Отрицание.
— А ты, сделал мне больно?
Секунда молчания и вновь отрицание.
— Тогда почему ты говоришь, что рядом с тобой все страдают? Я же живой. Ты видишь на мне травмы?
Отрицание.
— Инк. Мне нужна правда, прошу. Ты же видишь, что я беспокоюсь. Ты же знаешь, что Рипер волнуется. Так помоги нам. Расскажи, что тебя гнетёт, мы поможем.
Молчание. Творец задумался.
Много раз хотел он рассказать, попросить помощь, выговориться, выплакаться. Но
