Вечером я уснула, не дождавшись моего мужчину, поэтому утро вышло жарким. Я проснулась от нереально приятных ощущений горячего языка между ног. Прекрасный способ пожелать доброго утра! Я оценила! Пока возвращала должок, чуть не опоздала на работу. Кому-то хорошо, у него нет начальника — гнома. А я теперь под особым контролем.
На работе совсем не хочется что-то делать. Только вникла в новое задание Гнома, раздался телефонный звонок. Костя. Отвечаю сразу:
— Соскучился уже?
— Ты можешь спуститься? Я подъехал, — по голосу понимаю, что-то не так. Сердце подскакивает к горлу.
— Что случилось?
— Не по телефону. Спускайся.
Даже не предупредив никого, выскакиваю на улицу. Дурные предчувствия роятся в душе.
Сажусь в машину. На Косте лица нет.
— Что? — нетерпеливо спрашиваю я.
— Вероника попала в аварию, — о боже! Как? Боюсь спросить дальше, еле выдавливаю.
— Что с ней?
— Она в тяжелом состоянии в больнице. Перенесла операцию, сейчас в коме.
Господи. Хватаю ртом воздух и пытаюсь как-то осознать это.
— Я же вчера разговаривала с ней вечером. Все было хорошо. Как это случилось? Она всегда аккуратно ездила.
— Пока ничего не знаю. Мои люди сейчас обследуют машину. Может что-то прояснится.
— Как Егор?
Костя тяжело вздыхает.
— Плохо. Очень плохо.
— Что мы можем сделать? В больницу к ней ведь не пустят?
— Нет. Но Егора надо поддержать. Сейчас у меня дела, вечером поеду к нему. Ты со мной?
— Да. Конечно.
— Заканчивай работу. Я за тобой заеду.
Какая к черту работа! Все валится из рук. В голове крутится только одно: как такое могло случиться. Все ведь только-только начало налаживается. Неужели такой светлый человек, как Ника, не заслужила немного счастья? Почему судьба так жестока? Всплывает наш последний разговор с ней. Неужели это был последний раз, когда я слышала ее голос. Нет. Не может быть. Она выкарабкается. Вспоминаю все известные молитвы. Надо пойти в церковь. Давно я там не была. Вспоминаю Антошу. Не дай бог ему потерять мать. С его папашей считай все равно, что остаться сиротой. А мама Ники. Боже! Эти мысли сводят с ума до самого вечера.
Костя заезжает в шесть. Он по-прежнему хмур и молчалив. Едем в больницу. Заходим в здание, молча идем по коридорам. Эти жуткие запахи могут свести с ума кого угодно. Костя уверенно идет вперед, видимо, он здесь не первый раз. Думаю, что мы направляемся к Егору, но Костя, легко постучав, заходит в кабинет к заведующему отделением. Машет мне заходить следом.
— Привет, Борисыч, — говорит он.
— Костя, привет, — седовласый грузный доктор встает со своего места, пожимает Косте руку, понимаю, что они давно знакомы.
— Что там? — задает вопрос Костя.
— Пока ничего нового. Она в коме. Прогнозы туманные. Теперь все в руках Божьих, — тяжело вздыхает он.
— Понятно. Как Егор?
— Сам знаешь.
— Знаю. Поэтому, Борисыч, ты отвечаешь за него головой, понял? — жестко говорит Костя.
— Что я могу еще сделать? — вскидывает глаза доктор.
— Можешь. Глаз с него не спускай. В случае хренового исхода звонишь сразу мне и не отпускаешь его ни на секунду, пока я не приеду, понял?
— Понял, — делает паузу. — Думаешь, не справится?
— Об этом я даже думать боюсь, — отвечает Костя, — поэтому надеемся на лучшее.
— Да. Она молодая. Должна выбраться.
— Где он сейчас?
— В реанимации. Находиться там запрещено, но его я пустил, — говорит доктор со вздохом.
— Пришел немного в себя?
— Немного. Я ему успокоительного лошадиную дозу вколол. Ты его точно хочешь видеть?
— Да. Я хочу понимать, с чем придется иметь дело дальше.
— Будешь снова ходить за ним по пятам?
— Если надо, буду ходить. Давай, зови его.
— Пойдёмте. Провожу вас. Его все равно из палаты не выгонишь.
Я мало, что смогла понять из этого странного разговора, но спрашивать сейчас, все равно бесполезно. Мы молча идем по коридорам в палату реанимации. На входе в отделение нам выдают халаты, и провожают до палаты. Теперь я вижу через большое окно Веронику. Хотя то, что это она, я могу понять только потому, что рядом сидит Егор и держит ее за руку. Лица его не видно, потому что он уткнулся в ладонь Ники, и сидит без движения. Кругом трубки, приборы, мерный писк которых бьет по нервам. Дыхание перехватывает. Подступают слезы. Я пытаюсь, как могу, их сдержать. Костя заходит в палату. Трогает Егора за плечо. Он поднимает голову, смотрит на Костю пустыми глазами.
— Привет, — говорит Костя.
— Привет, — голос не Егора и лицо не Егора. Это восковая маска. Без эмоций. Вернее эмоция одна. Страх и боль. Они застыли на его лице. Меня поражает это до глубины души. Теперь я верю, что он безумно любит Нику. Раньше я с великой долей скепсиса относилась к его словам. Вроде и верила, но не удивилась бы, если потом он выкинул бы очередной финт, характерный для всех мужиков.
Костя садится на корточки рядом, смотрит Егору в лицо:
— Егор, все будет хорошо, слышишь? Я всегда рядом, ты же знаешь?
Егор только кивает, отворачивается в сторону Ники. Встает, поправляет простынь, которой она укрыта. Садится на место, занимая ту же позу. На нас больше не реагирует. Мы стоим еще несколько минут, потом выходим.
Меня душат слезы, я борюсь с ними до самого выхода из отделения реанимации и потом, пока быстро идем к выходу. Меня прорывает, как только мы выходим на улицу. Слезы текут, я пытаюсь подавить рыдания, которые рвутся наружу. Костя оглядывается на меня, останавливается на дорожке, потом прижимает к груди, и я отпускаю себя, вволю рыдая у него на плече. Мы долго стоим так на дорожке, усыпанной желтыми листьями. Нас объединяет общая тревога, общая боль. Я чувствую, что Костя тоже на грани, но что сказать, не знаю. Все слова бесполезны. Потом прошу:
— Отвези меня в церковь, — он удивленно смотрит на меня. Ничего не спрашивает. Только берет за руку и ведет к машине.
Подъехав к храму, понимаю, что вид у меня совсем не подобающий. Я в брюках и платка у меня с собой нет. Хорошо, что на входе есть лавка, где продается все необходимое. Покупаю несколько тонких восковых свечей, шелковый платок, которым сразу покрываю голову, иду в храм. Брюки, конечно, не самая подходящая одежда, но в экстренных ситуациях не это главное. Костя не пошел со мной, остался в машине. В помещении храма людей не много. Атмосфера как всегда царит таинственная и умиротворяющая. Я подхожу к иконам, закрываю глаза. Сначала вспоминаю все известные молитвы. Их не много. В церкви я люблю просто разговаривать с Богом, с иконами, искренне веря, что они слышат нас, понимают, помогают. Здесь я могу мысленно рассказать о всех горестях и печалях, попросить помощи в делах и помолиться о здоровье близких. Собственно это я сейчас и делаю. Молюсь за Веронику и Егора, и за всех родных. Вспоминаю в своей молитве и Костю, прошу у Бога помощи в наших сложных отношениях. Сейчас, стоя здесь и разговаривая с Богом, я думаю о том, как хрупка и скоротечна человеческая жизнь. Мы строим планы, мечтаем, боимся, страдаем, но все это может оборваться в один момент. И я вдруг понимаю, что возможно своими страхами только отнимаю у себя время, которым могла в полной мере наслаждаться с любимым мужчиной. Да. Я впервые в мыслях назвала его любимым. Потому что сегодня, глядя на Костю и Егора, я поняла, что такой человек не может предать. Он верный. Да, друг это другое, но верность у человека в крови. Сейчас я начинаю ему по-настоящему верить. Я прошу Бога помочь мне отпустить свои страхи, помочь справиться с собой и избежать разочарования. Слезы текут по щекам. Я вытираю их и заканчиваю молитву. В конце я ставлю свечки за упокой родителей. Еще раз прошу прощения у отца. Вспоминаю маму. Она ушла три года назад, внезапно и тихо. Просто не проснулась однажды. Это был тяжелый удар для меня, до сих пор эта потеря отдается болью.
Выхожу из храма, иду к машине. На душе немного легче. Так всегда бывает, как будто часть своей боли получается отдать Богу.
