Она жива. Жива! А он…он это знал. Он это сделал с ней, со всеми нами! И она это понимает лучше нас. Гораздо лучше нас. Остановившись рядом, мама целится точно в голову, но не стреляет. Она смотрит, как он медленно поднимает на нее глаза и вдруг шепчет.
— Давай. Стреляй, любовь моя.
— Не называй меня так!
— Но это правда. Ты — любовь всей моей жизни, и я всегда знал, что умру от твоей руки. Стреляй, — мягко добавляет и слегка улыбается, — Все нормально. Сделай это.
Мама всхлипывает и делает еще один маленький шажок, а дуло в ее руке начинает ходить ходуном еще больше, чем до этого. Мы все замираем, словно кто-то нажал на кнопку «пауза», боимся пошевелиться, пока между ними идет какой-то немой разговор. Только глазами. Я же понимаю еще кое что очень важное вдруг, так неожиданно: она не выстрелит. Не сможет. Любит.
Артур, который все это время не вмешивался, а стоял в стороне, кажется, тоже это понимает и подходит к маме, бережно беря ее руку в свою.
— Все нормально, Мария. Ничего страшного.
Мама сначала не хочет отпускать оружие, но, пару раз моргнув, поднимает глаза на него и слегка, почти незаметно, мотает головой. Я не знаю, что это значит, и могу лишь догадываться, по крайней мере исходя из происходящего дальше.
— Богдан, Маркус. Проводите Петра до машины.
— Куда ты его увезешь?
— Это уже не твоя забота, Мария. Ты теперь свободна.
Только сейчас она переводит внимание на нас, словно наконец пало какое-то странное, тягучее проклятие. Отца уводят, и так она может дышать свободно, а еще улыбаться… Она свободна. Счастлива. И эта еще большая трагедия: как любовь таких масштабов могла стать такой же ненависть? Подумаю об этом обязательно, знаю, но сейчас не это главное.
— Мои маленькие… — так тихо шепчет, и так это сильно пробивает, что я дышать не могу, говорить не могу, шевелиться!
Миша, кажется, тоже, так что самой сильной из нас снова оказывается Марина…
— Мамочка…
Она сразу же делает шаг в нашу сторону, но Артур неожиданно встает на ее пути и медленно мотает головой.
— Артур, пожалуйста…
— Извини, Мария, но я должен думать о своей семье, а она очень устала. Мы хотим побыстрее все закончить.
— Закончить что? — спрашивает Миша, и он с улыбкой смотрит на него и просто пожимает плечами.
— Мы должны заключить договор.
Хмуримся все разом, но он уже не видит нас, смотрит лишь на маму, которая цепляется за стол, пару мгновений жалобно пожирает его глазами, но быстро сдается. Кивает и отходит к месту с левого фланга, присаживаясь на стул рядом с Ирис.
— Итак, начнем.
— Какой договор вы хотите заключить? — тут же спрашиваю, он на миг останавливается, пару мгновений молчит, стоя ко мне спиной, но потом разворачивается и улыбается.
— Обычный, Макс. О том, как нам сосуществовать.
— Сосуществовать? Эм…
— Моя семья долго пряталась по разным причинам. Мы вынуждены были жить в тени, но это время закончилось. Мои сыновья способны на многое, и я устал их ограничивать. Теперь все будет иначе, но…
Артур присаживается на стул, где раньше сидел только отец, кладет руки на стол и, пару раз стукнув пальцем по столешнице, кивает.
— Вот в чем дело. Мы не можем сосуществовать. Это исключено.
— Куда вы дели нашего отца?
— А что, Макс, ты будешь по нему скучать? — усмехается неожиданно зло и ядовито, на что я слегка щурюсь, наклоняю голову немного на бок.
Силюсь его понять, только все мимо. Он точно стена, за которую не пробиться. Абсолютный чемпион в сокрытии эмоций. Ну или почти?
— Ваш отец будет служить гарантом того, к чему мы придем сейчас.
— Если вы собираетесь шантажировать нас его жизнью…
— Нет, Марина, не собираюсь. Мне известно, что вы будете только рады, когда он умрет, особенно в свете последних открытий, но он в любой момент может подписать нужные мне бумаги, если вы не будете соблюдать простые правила. Мы хотим создать свой дом, но вы в этом доме нежеланные гости, поэтому вы никогда не пересечете границу, которая сейчас будет проведена.
Арнольд оказывается за нашими спинами так незаметно, что я даже вздрагиваю, когда перед нами ложится карта, на которой очерчена четкая, красная линия. Она начинается у Пскова, дальше Тверь, Ярославль, Вологда, Петрозаводск. Некий круг, центром которого является Петербург.
— Все просто, — продолжает Артур, — Внутри красной линии — мой дом. Туда вам путь заказан.
— Но у меня в Питере гостиница…
— Больше нет, Марина. Ты ее продаешь. У тебя будет неделя на оформление всех бумаг.
— И кому же я ее продам? — зло усмехается она, а он просто жмет плечами.
— Арнольду.
Мара гневно расширяет глаза и резко переводит их на своего бывшего, который усмехается, сидя на кресле. Зря. Очень зря. Марина тут же забывает о страхе, обо всем, что видела вообще сегодня, выдыхает «фырк» и тихо цедит сквозь зубы.
— Ну ты ублюдок…
— Думаю все честно. Мы вернули вам мать и забрали отца, которого вы все ненавидите. И не спорь, я помню, что ты говорила мне когда…
— Закрой рот!
Верещит так, что у меня у самого закладывает уши, и мы не сговариваясь с Мишей, берем ее за руки. Пытаемся оттормозить, но уже нет в этом никакой нужды. Артур холодно кивает.
— На самом деле ты продашь ее мне, а эта сцена прямое доказательство того, что наши семьи должны быть разделены высоким забором. Мы не уживемся вместе, а я повторю: мы все очень устали. Мы хотим спокойствия.
— Что будет, если мы не согласимся? — спрашиваю, получая очередной колкий взгляд и ледяной смешок.
— Ты, видимо, думаешь, что у тебя еще есть выбор? Только из уважения к вашей матери, я всех вас не убил. Хорошо это осознаешь, Максимилиан?
— Я…
— Я не хочу больше видеть никого из вас, — твердо добавляет, выделяя каждое слово стальной интонацией и приближаясь к столу ближе.
Он смотрит точно мне в глаза, и я вижу в них злость. Дикую, жгучую злость, которую тут же узнаю. Да — она от нее. Точнее у нее она была от него. Мне помогает тот факт, что я так хорошо изучил Амелию. Очень помогает.
— Ваша мать здесь исключительно по моей доброй воле. Я заберу ее, а потом «АСтрой» и вообще все, что у вас есть. Или начну войну. Я устал, но если того будет требовать ситуация, все может измениться в миг.
— Тогда это не договор, а шантаж, — высказывается Миша, на что Артур спокойно пожимает плечами и отклоняется на спинку стула.
— Называйте, как хотите. Мы подписываем бумаги, или пойдем сложным путем? Решайте.
Нет здесь выбора. У нас его отняли. У меня впервые в жизни отнял выбор кто-то со стороны, без моего набора ДНК, и это бесило. Скрипя зубами, я опускаю глаза на свои руки и киваю. Что мне остается? Ничего другого.
Лили
Маркус закрыл меня в библиотеке и ушел час и десять минут назад. Я уже скурила все сигареты, выпила, посидела на всех стульях, потому что не нахожу себе места. Волнуюсь. Сердце стучит. Они убили его? Вдруг? Но нет, я не слышала выстрелов. Значит, все нормально. Дыши. Все нормально.
Резко вскакиваю, стоит услышать, как ключ поворачивается в скважине, подбегаю к двери, но тут же застываю. На пороге стоит Ирис, а она, черт возьми, последняя, кого я хочу видеть!
— Ты?!
— Сядь, нужно поговорить.
Холодная скотина. Она проходит вглубь комнаты и опускается в кожаное кресло, доставая сигарету, а я так и стою в центре, даже поворачиваться к ней не хочу. Я злюсь. Нет, не так, я в ярости! Она мне солгала — это первое, но второе куда важнее. Роза. Они могли ее спасти, но кто думал о моей сестре, когда речь зашла за их сокровище?! Конечно! Кому есть дело до подкидыша?!
— Лилиана, сядь.
— Нет! — повышаю голос и резко на нее поворачиваюсь, — Ты солгала мне! Ты…
— Я не могла тебе доверять, — холодно чеканит и хмурит брови, — Ты спала с Александровским, хотя я просила тебя держаться от него на расстоянии.
