– Танцуй дальше, Лютый. Танцуй, пока не упадешь замертво от усталости.
– Вначале я вырежу тебе сердце.
– Вначале нанеси хотя бы один удар, – он засмеялся хриплым, надтреснутым голосом, и я снова бросился на него. Быстрыми короткими ударами, то вверх, то вниз. И пока он отбивал мой нож, я изловчился и нанес сокрушительный удар по его колену подошвой шипованного ботинка. Раздался хруст, и ублюдок пошатнулся, а я полоснул его ножом по груди. И встретился с его взглядом. По телу прошла волна суеверной дрожи. Страшный взгляд, звериный. Словно сама смерть смотрит на меня из глубин преисподней желто-карими глазами. Глазами волка.
– Отлично. Хороший маневр, – и, отразив новое нападение, нанес два пореза по моим рукам. От боли потемнело в глазах. Он наступал на меня, выматывая резкими и неожиданными ударами с разных сторон. Меняя тактику так быстро, что я не успевала предугадать следующий удар. Он дрался, как сам черт. Я бы хотела, знать кто был учителем этого ублюдка. Почувствовал боль в боку и бедре, что-то горячее полилось вниз по штанам за отворот сапога. Моя кровь. Твааарь. Он режет меня, как скот. Играючи, заставляя терять силы и кровь. Звон клинков, и я опять бью его по колену, заставляя пошатнуться и упустить удар в плечо. И снова нападать сильно и беспрерывно, бить и бить по колену, распороть плоть на ноге лезвием, заставляя его упасть на это колено, и тут же встать, и пойти на меня, рассекая воздух быстрыми поворотами кинжала, настолько быстрыми, что, если я только приближусь, меня изрежет на куски. Резкий выпад, и мое правое плечо охватило огнем, нож выскользнул на землю. Самозванец наносит мне удар по голове рукоятью, и по моему лицу сочится кровь.
– Даниииии! – голос Лили прорывается сквозь рев адреналина и марево слабости. Обернуться на нее, падая на колени, моя девочка смотрит на меня и плачет. Прибежала…ко мне. Дурочка. Какая же она дурочка. Я же сказал ждать на месте и убираться…если.
И тут же схватить орудие обеими руками, чтобы всадить его снизу яростно и быстро…но он так же ловко отразил удар и вышвырнул мой нож в сторону. Рывком поднял за шиворот с земли, вглядываясь мне в лицо расширенными сверкающими глазами. А меня начинает трясти, лихорадить…Никто…никто не знал этого удара, кроме… И я вижу, что его трясет точно так же, он стирает с моего лица краску лихорадочно, грубо и шумно дышит сквозь стиснутые зубы.
– Дани? Дани? – повторят снова и снова, а я тянусь руками к его маске, чтобы содрать ее и отшвырнуть в сторону и закричать. Беззвучно открыв рот, с хрипом и клокотом в груди, а по щекам слезы покатились градом.
– Тыыы! Маленький засранец… я же мог убить тебя. – ошеломленно, хрипло, – Твою ж…Дани! ДАНИИИ!
Он заорал так громко, что у меня что-то взорвалось в голове, и сердце сжалось так сильно, что я не смог даже вздохнуть.
– Брат….Ману!
Рывком обнять за шею и почувствовать, как прижимает к себе, укачивая словно ребенка. И это так естественно. Мой большой сильный брат. Ему можно. О Боже! Я сплю! Не дай мне проснуться. Он живой!
– Мой маленький братишка Даниил. Как же так…как?! Где?
Снова отстраняется, смотрит мне в лицо, и по загрубевшим, обветренным щекам с уродливыми шрамами, превращающими его стон в оскал, катятся слезы. А я, как в детстве, обнимаю его сильно, до хруста в костях
– Мой брат. Мой брат…
Сжимает меня крепко, так же крепко, как и я, гладит волосы и раскачивается из стороны в сторону. Что-то шепчет очень-очень тихо, а я уплываю куда-то в темноту. Наверное, я все же умер, и мне все это видится за гранью реальности.
Глава 18
Рынок Болот напоминал муравейник, несмотря на то, что село было довольно маленьким. Я думаю, что все рынки похожи между собой, но если раньше я бывала на них лишь проездом и могла видеть толпу и торговцев из окна машины, то теперь я сама стала частью всего этого. Я приходила сюда каждое утро с тележкой с булками и сладостями и торговала ими до обеда, потом меня меняла Мира, привозила свежую выпечку из пекарни Галины с каким-то что ли немецким названием или французским «Лабейн». Уже несколько месяцев мы жили в её доме на окраине Болот – села под самим городом Теменьском, куда мы пришли с Мирой искать пристанища. Галина оказалась пожилой женщиной с копной густых седых волос, пышным телом и не по годам свежим лицом. Она впустила нас, едва услышав про Петровича… а потом долго плакала, не скрывая своего горя от нас и все же второпях накрывая на стол. В семье Петровича она прожила до самой смерти его жены, потом попросила отпустить ее, а тот купил ей домик и пекарню в этой деревне. Он навещал тетку раз в год, обычно перед зимой. Оставлял ей деньги, проводил несколько дней и снова отбывал на очередное задание. Она со слезами и с горькой улыбкой разглядывала камень. Когда-то она придумала для Петровича сказку о драконах и таинственном синем камне, который они охраняли. Если найти такой камень, то исполнятся все самые сокровенные желания. Маленький Дмитрий бредил этим камнем и однажды, когда он заболел и вач сказал, что мальчик умрет от лихорадки, Галина сама покрасила обычный камень синей краской и принесла мальчику, чтобы он мог загадать любое желание… Он загадал вырасти и умереть в драке или в глубокой старости. Мальчик выздоровел, несмотря на приговор врача, а камень с тех пор он всегда носил с собой.
Галина отдала его обратно мне и сказала, что теперь он мой. Есть в нем некая мистическая мощь, ведь если мы во что-то верим, это непременно исполнится. Вера – страшная сила. Она способна возрождать из пепла и в пепел обращать. Она правит миром наравне со страхом, любовью и смертью.
Галя не спросила, кто мы и откуда. Не задала ни одного вопроса, а просто приняла нас в своем доме, выдав за своих родственников из Верпи, где когда-то жила её сестра. Больше всего мы боялись, что про меня узнают. Мои волосы…их цвет просто выдавал меня с головой в полном смысле этого слова. Казалось, что с беременностью они отливали красным еще сильнее.
И рано или поздно кто-то да заметил бы это. Особенно сама Галина. Но Мира меня красила и строго следила за тем, чтоб корни не отрастали.. Какое-то время нам удавалось скрывать правду…но недолго.
Галя узнала мою тайну чуть позже, даже не тогда, когда сквозь черную краску стали просвечивать красные пряди волос. А это случилось слишком быстро. Намного быстрее, чем предполагала Мира. Мои волосы отказывались держать чужой цвет. Тогда Галина сама купила мне краску в городе в магазине своей знакомой. Старую верную «басму» которая никогда не смывалась. Эту смесь она наносила на мои локоны каждые несколько дней. Но я все равно покрывала голову платком, чтобы на волосы не попал снег, и краска не потекла.
Она поклялась, что никогда не предаст меня. Если Дмитрий защищал и посчитал, что я могу положиться на нее, то она никогда не нарушит данного им слова. Мне пришлось ей поверить, да и не было у меня особо выбора. Теперь я вне закона везде, где только можно себе вообразить. Оставалось только положиться на тех людей, которые находились рядом, да и больше не на кого. Но Мира, в отличие от меня, всегда была готова к предательству. Она собирала провизию в мешок и откладывала деньги от торговли булками. Если что-то пойдет не так, мы сможем бежать из Болот в другое место, и у нас первое время будут средства к существованию. И я знала, что она права. Если меня предал родной брат, а родной отец подписал мне пожизненное заключение, то что говорить о совершенно чужих людях. Они в любой момент могут изменить свое мнение за пару сотен долларов.
Ребенок придавал мне сил жить дальше и бороться. Наверное, в тот самый момент, когда Мира сказала мне о моей беременности я перестала так отчаянно желать смерти. Моя беременность была очень тяжелой. Иногда я мучилась от страшных болей, скручивающих все мое тело, словно кости выворачивались наружу, а сухожилия и нервные окончания лопались от какого-то жуткого давления изнутри. Больницы в Болотах не было. Только фельдшер. Акушерка среди местных и это уже за счастье. Рожать надо в город ехать. А я боялась, что меня ищут.
