нравится.
Я люблю его. Он меня нет.
Я хочу безумно, до дрожи в теле, как у запойной алкоголички. Хочу, чтобы он слово свое сдержал, и трахал меня так, чтобы вся любовь из меня выветрилась, оставив вместо себя лишь радиоактивную похоть, с которой я найду, как справиться.
— Так давай, трахни меня! Мне не мало этого! Мне достаточно! — толкнула его в грудь, подстегивая и себя, и Влада, подводя к самой бездне, к аду, в который я лечу на бешеной скорости без тормозов.
Разобьюсь, и черт со мной, эта гонка того стоит.
Боль сжигает, оставляет ожоги-шрамы в моей душе, огненная пуля летит прямо в сердце, пока длится наш поцелуй. Влад пахнет сексом, он его воплощение, он первобытно, яростно целует меня, ласкает то грубо, то нежно.
Таранит языком, срывая стоны, всхлипы, воруя дыхание.
Я вжимаюсь в него все сильнее, по лицу слезы текут, и плевать на них, мне больно и сладко, я умираю. Я живу полной жизнью. Я люблю его, и пусть весь мир летит в бездну вместе со мной.
Цепляюсь руками, впиваюсь пальцами в сильную мужскую спину, сминаю его футболку, и захлебываюсь его жадными, дикими поцелуями, наслаждаюсь чувственными губами и языком, который дразнит меня, скользит, и я дрожу, закипаю от безумного желания большего — всего, что Влад может мне дать, без остатка, без мягкости.
Пусть берет так, как хочет: дико, больно, чтобы все тело было в его следах. В синяках от его объятий, в синяках-засосах от поцелуев…
— Влад, — простонала, попросить хотела, чтобы до машины донес, а дальше так, как хочет, но Влад итак делает как ему нравится.
Сдернул с себя футболку — резко, зло, бросил на траву, пока я стояла и скучала по его рукам, и через секунду распластал меня на ней — на некогда белой футболке.
— Ты этого хотела? — прошептал, заставил запрокинуть голову, и болезненно поцеловал в шею, кусая ее, терзая, заставляя биться-выгибаться в своих руках. — Вера, моя Вера, сейчас девочка…
Скажи, что любишь, соври, пока я сама не своя и бьюсь под тобой, я поверю. Я с радостью, с диким восторгом поверю в эту ложь, она мне нужна, необходима! И ты необходим!
… - моя, — жестокий поцелуй в ключицу, и ниже, к груди, почти укус, — Вера!
Влад на мне, давит своим весом, мучает своей эрекцией и себя, и меня. Никогда я не была близка с мужчиной, я даже целовалась лишь однажды, но сейчас я изнемогаю от разлитого в грозовом воздухе возбуждения, я умираю, меня почти нет.
— Пожалуйста, Влад… пожалуйста! — попросила-потребовала, вцепившись ногтями в мужскую шею, и через несколько мгновений он до обидного проворно избавил меня от одежды. Майка, джинсы, белье — никакой защиты не осталось, я нага, раскрыта перед ним.
Перед жадным взглядом Влада. Он смотрит, впитывает в себя всю меня: от возбужденных, ноющих сосков до сведенных в судорогах кончиков пальцев, от приоткрытых от мучительного наслаждения губ до разведенных бедер.
И, когда я уже готова была закричать от смущенного разочарования, Влад раздевается сам. Снимает футболку, позволяя любоваться татуированным прессом. Расстегивает светлые джинсы, ведя молнией по внушительной эрекции, снимает белье… черт, неужели это случится?
Сейчас я стану взрослой, я займусь сексом… любовью, да! Я любовью займусь с Владом!
— Я не хотел к тебе прикасаться, ты была права, Вера, — прошептал, шире разведя мои бедра, и провел пальцами там, где все пылает, где нервы обнажены, и я вскрикиваю. — А сейчас я не могу остановиться, не могу без прикосновений, ты как наркотик… влажная девочка, ты готова…
— Да! — потянула его на себя. — Пожалуйста, я умру сейчас, скорее!
Он обхватил ладонью толстый член, приставил горячую головку ко входу, и одним резко вошел, одним движением разрывая мою плоть, и заполняя своей под самый мощный раскат грома.
— Ты должна была сказать, — Влад замер на мне, и во мне.
Лицо напряжено, мышцы каменные под моими руками, мне больно, и страшно. Что отстранится, и все закончится.
— Я хочу, Влад. До конца хочу дойти, давай! — обхватила его ногами, и в этот момент начался ливень, как в тропиках.
Влад осторожно качнулся назад, и снова наполнил меня, медленно и осторожно. Жалея меня. Зачем жалеет? Мне не это нужно, не осторожность, а неподдельность.
— ВЛАД! — мне еще больно, но я сама вскидываю бедра, и сквозь муку наслаждение чувствую от того, что он во мне сейчас, распирает большим членом, он первый и единственный, и я шепчу: — Люблю тебя.
Он всматривается в мое лицо, пока я шепчу его имя, признания. Не знаю, слышит ли — дикий дождь шумит, мы оба мокрые, мы обезумели на этом поле среди подсолнухов, но сейчас я как никогда счастлива, я, наконец, познала это чувство.
Влад двигается бешено, больше нет жалости и осторожности, он вбивается в меня эрекцией, долбит толстым стволом, и я кричу в унисон каждому движению, выгибаюсь, прижимаюсь своей грудью к его, и Влад ускоряется. Он ненасытен, я все в нем люблю, а теперь и саму себя: губы, которые он целует, плечи, волосы, все то, к чему он прикасается я люблю. Смеюсь, плачу и люблю, плавлюсь от его взгляда, когда Влад содрогается во мне, соединяя свое наслаждение с моим.
— Вера, я тебя…
Слова Влада заглушает гром, но оно и неважно. Я сохраню их в памяти, как признание в любви.
Мы оба мокрые от дождя, травинки налипли на тела, кожа разгорячена.
Я счастлива, хоть мне и больно. Мне приятна желанная тяжесть мужского тела, режущая боль, когда Влад выходит из меня, и взгляд его, направленный на мои разведенные бедра.
— Почему не сказала, что девственница?
— Уже не девственница, — дерзко улыбнулась ему, хотела свести ноги, и встать, но Влад не позволил.
Поднял на руки и меня, и мою разбросанную одежду, и отнес в машину, брошенную у обочины. Захихикала, представив, что нас может увидеть кто-то: голых, мокрых, грязных.
И плевать, что я по-другому себе это представляла. В идеале, в первую брачную ночь, или хоть после пылкого признания в вечной любви.
К черту прошлые идеалы, ведь совершенство я постигла.
— У тебя кровь, Вера. Нам нужно в аптеку, или в больницу? Или домой? — Влад растерян, и это меня веселит, как самый убойный алкоголь. Я пьяна им, я влюблена от кончиков пальцев до глубин моей души.
— Домой. От потери девственности не
