Я никак не могла насладиться весной, стараясь как можно больше времени проводить на воздухе. Она ускользала, стремительно, бесповоротно, с каждым днем увереннее погружая округу в лето. Вот и сегодня уже к обеду солнце палило, как сумасшедшее, я закончила прополку нескольких клумб и отправилась в дом, планируя проверить сообщения на теткином телефоне, как раздался этот звонок. Развернулась, припустила по дорожке.
— Иду, иду! — машинально крикнула на ходу, всерьез не надеясь быть услышанной.
На удивление трель смолкла, резко, неожиданно, так же, как и раздалась. Но когда я распахнула дверь, палец, увенчанный вишневым ногтем, вновь тянулся к звонку. Марина Николаевна одернула руку и обернулась, словно хотела проверить нет ли кого за спиной.
— Нам нужно поговорить, — выдохнула она, минуя приветствие, и, будто не хотела предоставлять мне выбор, добавила: — Я отпустила такси.
— Здравствуйте, прошу, входите, — пригласила я и распахнула шире калитку.
Осмотр начался едва гостья переступила «порог». Взгляд окинул территорию в целом, дальше уже детально присматривался к мелочам. При виде бассейна, неподалеку от входа, Марина Николаевна скривилась, а я зачем-то покаялась:
— Решили, что маленьким гостям не помешает.
Мне хотелось, чтобы ей понравилось, чтобы любопытство, которое она наверняка приехала удовлетворить, так и осталось — удовлетворительным. Как минимум. «По медицинским меркам, это довольно неплохо» — заметила я сама собой и поняла, что примеряюсь к ней, словно к будущей свекрови.
«А не слишком ли ты спешишь, милая?» — насторожилась я. Готова угождать и расшаркиваться, что, кстати, могло бы напротив, навредить. Марина Николаевна нервно повела плечами — мне-то какое дело до ваших гостей! — и напомнила:
— Так где мы можем поговорить?
— Идемте в беседку, там довольно уютно, — позвала я, стараясь не замечать ершистости гостьи. Наверняка ей неловко.
От всех предложенных напитков она отказалась, но я все же поставила перед ней стакан воды. Сама я изнывала от жажды, а пить в одиночку сочла не этичным. Расположилась она на диване, на самом краешке, расправив полы белого платья и элегантно скрестив ноги.
— Вы удивлены моему визиту? — спросила она и не дала мне возможности ответить: — Не удивляйтесь, я вспомнила вас. В том смысле, что поняла кто вы. Значит, тетушка ваша отошла в мир иной, оставив вам всё своё добро? — обвела она глазами беседку. — Очень удобно, должно быть, правда? Уехать, не навещать, не участвовать, заботиться о родственнице не нужно, а сейчас — оп! и явиться на готовое. Браво!
«Браво» сопровождалось аплодисментами. Глухими, ладони едва задевали друг дружку, но так выглядело даже оскорбительней. Я хотела возмутиться — какое вам дело до моего наследства! — не хватило духа. Сдавлено сглотнула, пытаясь не сорваться в крик, определила на ближайший стол стакан и спросила:
— Вы пытаетесь меня в чем-то обвинить?
— Я не прокурор, деточка, — хмыкнула Марина. — Считай, я пришла удивиться вселенской наглости, а ты один из ярких представителей.
— Это всё, о чем вы хотели поговорить?
— Это вступление, чтобы ты понимала: я в курсе, что ты из себя представляешь. Главное для меня мой сын, о нем я и буду говорить, — выпятив грудь произнесла она, резко перейдя на «ты». Я выбрала стул подальше от неё и присела, демонстрируя готовность слушать, только готовность эта больше смахивала на обреченность. Разве что-то нового мне поведает эта женщина в идеально белом платье? Марина Николаевна немного подергала губами, словно приноравливаясь к словам, и заявила: — Вы не имеете права врываться в его жизнь! Гордей почти женатый человек, вы знаете, что у него есть невеста?
— Если вы имеете в виду Милану, то да, знаю. Только я совсем не уверена, что она его невеста…
— И зря! Я позвонила ей и посоветовала не сдаваться, чтобы вы знали. И, я уверена, сейчас они беседуют, как мы с вами.
— Ну, если как мы с вами, то я спокойна, — покаянно вздохнула я. Мама Гордея навряд ли уловила двусмысленность фразы, но разволновалась:
— Что? Вы вообще представляете, как скверно вы поступили? Скрылись, тайно, как вор, Гордей места себе не находил, вся жизнь наперекос. Вы знаете, что нашей семье пришлось пережить, что это была за борьба? О, господи, из каких только шалманов мы его не вытаскивали! Наш сын едва не ступил на скользкую дорожку благодаря вам. Мой муж, царство ему небесное, здоровье подорвал, борясь с последствиями вашего тлетворного влияния! Вот уж прав был, яблоко от яблони… И сейчас вы поступаете скверно вдвойне, врываетесь, хозяйничаете в его жизни, рушите её на осколки. Что вы о себе вообразили, кто вам такое право дал? Черта с два, девонька, так не пойдет… Покаталась, значит, порыскала, — покрутила она рукой в воздухе, — и с поджатым хвостом заявилась. Здрасьте-приехали, прошу любить и жаловать. Нет уж, голуба, мой Гордей не запасной вариант и сына я тебе не отдам, так и знай!
Погрозила и поднялась. Мелкая дрожь нарастала изнутри, ещё чуть-чуть, затрясусь всем телом, не в силах прятать своё состояние. Тревожные мысли давили, звенели набатом в ушах, а я изо всех сил старалась сохранять равнодушие, пытаясь не показывать ей, что ранена. Да, что там ранена, убита!
Наверное, бесполезно, щеки горели, кажется горела я вся, так, что кожа обжигала внутренности и наоборот. Марина расправила платье, подхватила сумочку и направилась к выходу. Легкой такой, воздушной походкой, мне даже показалось, что она напевает себе под нос. Хотя, не исключаю надуманность этой странной фантазии, возможно, гостья бурчала проклятия, принятые мной за мурлыканья.
И в белом платье тогда, на выпускном, и в такого же цвета сейчас на Марине, я усмотрела злую насмешку судьбы. Она словно нашептывала мне — тебе никогда не стать невестой. Его невестой. А тем паче женой.
Хотела бы я этого? Да, безусловно, только… может она права? Может я не имею права даже на эти мечты?
Мои ладони покрылись испариной, я растираю их, до боли сжимая пальцы — не отвлекает. Досадливо морщусь, ощущая почти физически нахлынувшую тоску. Тягучую, навязчивую и бестолковую. Она не пугает, к ней я привыкла, сроднилась, лишь на мгновение вообразив, что мы с этой «подругой» попрощались.
— От этого мужика одни проблемы, — слышу за спиной.
Появление Гамлета я пропустила, поэтому вздрогнула от неожиданности. А ещё потому что, мне показалось, в этой короткой фразе скрыта сакральная правда. От него проблемы, от меня проблемы… когда они уже закончатся, эти проблемы?
— Давай, сегодня в кафе сходим, — предложил армянин. Я подняла на него глаза, пытаясь уловить смысл сказанного. Безусловно, я услышала фразу, но это были просто слова, никак не желающие складываться в нечто объемное, осмысленное. Он, глядя на меня, досадливо покачал головой и махнул рукой в сторону ворот, вложив в это взмах всю душу. «Эх! Такую девушку обидели!», должно быть означал этот жест. Гамлет присел на корточки, став с мной одного роста, дотронулся до моего колена и сделал вторую попытку: — Или в кино, ты кино любишь?
— Нет. Никуда я не хочу, — оттолкнула я его ладонь.
Не нужен мне сейчас ни опекун, не защитник. Да и от кого меня защищать? От женщины в белом платье, от любви, от самой себя?
— Э-э… — протяжно вывел Гамлет и забеспокоился: — Ты не бойся, я не в том смысле… ну, не это самое… Короче, прогулка тебе нужна. Сидишь тут постоянно, ждешь.
Он ещё что-то говорит, а я пытаюсь вспомнить, которая из фраз Марины Николаевны отправила меня в нокдаун. «Тлетворное влияние», «яблоко от яблони», перебирала я. «Порыскала» и «поджатый хвост» … Она даже не представляет насколько права, «хвост» у меня действительно поджат. Так легко и непринужденно общаться с мужчинами, абы «дороже продать», подобно Милане, и уж тем более предлагать себя, я не умею и никогда уже не научусь. А у неё наверняка беседа с Гордеем сложилась оптимистичнее, нежели у нас с Мариной.
