Гермиона зажмуривается, прекрасно понимая, что за этим последует. Джокер запрокидывает голову и хохочет, надрывая грудь.
— Весело, ха! — он смотрит на нее шаловливо скалясь. — Вам же смешно, мисс Грейнджер? Скажите, что вы повеселились, иначе я прервусь! — его зубы подергивает, и на мгновение Гермионе кажется, что он может исполнить свою угрозу. Она трясет головой в согласии, лишь бы он продолжал.
Но Джокер не верит.
— Мисс Грейнджер, вы обещали не лгать. Где же улыбка на вашем лице?
Гермиона следит за ним как придурочная. Ее сердце колотится в горле, смачным комком трясясь между кожей и стенками органов. Мерлин, пусть не останавливается. Она сделает сенсацию своей книгой, если это будет правдой.
Но разве сердце колотится от идеи выпустить книгу именно так?
— Док! — пациент наклоняется на веревках к ней, требовательно заглядывая в душу. Гермиона поджимает губы, которые сотрясаются между зажатыми зубами. Уголок ползет вверх. Сам по себе.
Серый взгляд следит за этим движением, контролируя полуулыбку на лице Гермионы. Он щурится, но потом откидывается назад.
— Что же, — бормочет он себе под нос. — к моему выходу ты будешь хохотать и плакать от смеха. — затем продолжает чуть громче. — Так вот, мисс Грейнджер, я конечно же поехал на этот завод, но что вы думаете! Письмо оказалось подделкой, там меня ждала засада! И какая. Знаете, что случилось дальше, мисс Грейнджер? Пиф-паф! они пристрелили меня, как маггла. Но не волнуйтесь, любовь моя, уродцы не умели стрелять, потому что всю жизнь пользовались палочками. Поэтому, когда они столкнули меня в котлы с зельями и ушли, я был жив. Вот только вся проблемка была в чем? Знаете ответ?
Его зрачки расширяются до предела, затапливая серые глаза и вытравливая из них радужку.
— Проблемка-та вся в том, мисс Грейнджер, что при себе для обороны у меня был лишь охотничий нож. А при падении с десятка футов очень сложно, док, заметить, куда направлено острие. — Гермиона чувствует как ее внутренности делают кульбит, она уже знает продолжение. — Так, мисс Грейнджер, я перестал быть молодым и красивым. Упал я в котел с жемчужным отваром белладонны прямо на свой нож. Как я люблю свои шрамы, моя прелесть, вы бы знали. Они значили только одно: я выжил! Смешно, правда? — он снова начинает смеяться.
Гермиона жмурится, но она уже совсем не боится его. И этого смеха. Страшное дело, но она привыкла. Ей становится до безумия жаль его. Гермионе представляется худой платиновый блондин, стоящий на краю пропасти над котлами с шипящими зельями белладонны, и десятки громил в масках Пожирателей Смерти, которые все наступают и наступают на него, окружая темным кольцом.
— Веселая шуточка, верно! — бодро вскрикивает он. — Они хотели убить меня, но в итоге отхватили сами. Мисс Грейнджер, только подумайте, сразу после своего воскрешения я отправился к ним и не пощадил никого. Эти ублюдины сперва убили мою мать! Растерзали отца!
Он орет надрывно, вторя свисту урагана над морем.
— Мисс Грейнджер, как вы думаете, я достоин прощения? — неожиданно серьезно говорит он, и Гермионе вновь предстоит испытание встретиться с взглядом разумного человека. Человека, которого она знала лично. — Я имел мать и отца, а потерял обоих и почти свою жизнь. Как бы вы поступили, мисс Грейнджер?
Гермиона кусает губы. Ее сердце готово разорваться в груди от боли, как-будто он только что выхаркнул из себя эту историю, переложив ее тяжесть на плечи к Гермионе.
— Убийства никогда нельзя считать выходом. — качает головой она, но про себя вспоминает странное ощущение удовлетворения, которое утопило ее, когда она увидела перекошенное в неестественном изгибе лицо Лаванды Браун, прогнувшееся от зубов Фенрира, которые разгрызли позвонки ее шеи. Это тревожит Гермиону, они уже давно не вместе с Роном, но мерзкое чувство сидит, нарываясь гангреной на душе.
Он усмехается, проходясь языком по пересохшим деснам.
— Как знать, мисс Грейнджер. — тягуче, словно ириску, тянет он. — Я не злодей, вы не должны обращаться со мной вот так.
Это режет слух неожиданно. Гермиона понимает глаза от записей, которые она смогла начеркать во время его монолога. На нее смотрит совсем старый взгляд, который запеленала маска пересмешника, но глубоко внутри сидит ее сокурсник. Тот, чье имя стоит на всех листах в ее папках. Гермиона видит, как маленькие черточки образуются на периферии серебряного взгляда. Нет, он не злодей. Он просто слишком много пережил.
— Конечно, мистер Ди. — Гермиона спотыкается об это имя. Оно не подходит человеку с такими глазами. — Вам просто выпала тяжелая судьба, я не считаю вас злодеем, Драко.
Гермиона пугается.
Это звучит так быстро, странно и неожиданно, что она подносит руки в страхе ко рту, надеясь запечатать слова у себя глубоко внутри, но выходит ничего. Его имя вылетело, его не поймать. Лицо Джокера продирает бешеный гнев, сочащийся и плюющийся из него с расстояния. Глаза Драко исчезают.
— Драко Малфой умер. Его больше нет. — шипит он, не переставая улыбаться своими шрамами надрезов. — Ты можешь звать меня Джокером.
Гермиона качает головой, чувствуя себя на страшном суде. Ей до безумия стыдно за произошедшее, он доверил ей историю, рассказал худшее, что только мог пережить, а она все испортила. Забыла, кто тут колдомедик. Мерлин! Ей хочется удариться об пол лбом, но, главное, она боится, что эта фраза, неосторожно сброшенная с губ, повредит их странному консенсусу, установившемуся во время разговоров.
— Простите. — уголки глаз чуть пощипывают из-за влаги. — Я все испортила, я забыла, кто здесь врач.
Она трет лицо правой ладонью, агрессивным движением, как-будто пытается смахнуть паутину с лица. Джокер сердито смотрит на нее, все-еще подергивая скулами.
— Ладно-ладно, — заботливо бормочет он. — не в первый раз. Доктор, мне кажется, я в праве просить у вас об одолжении.
Гермиона вздрагивает, отводя руку от лица. Миндалевидные глаза чуть ширятся, не веря его прощению.
— Вы же знает правила, мистер Ди. — шепчет она.
Он протяжно вздыхает, чуть напрягая лоб.
— Знаю, док, но попробовали бы вы хоть раз посидеть на этом стуле. Наши сессии с вами иной раз длятся по три часа, а я сижу в заломленными суставами. — его ноздри чуть дергаются. — Потом я пытаюсь размять кости, которые норовят больше никогда не двигаться, остаток вечера и всю ночь, а потом все повторяется… Это так больно, мисс Грейнджер.
Он чуть стонет. Брови Гермионы черными линиями вздрагивают и прыгают выше, она сжимается от этого укора. Как же дьявольски он прав!
— Я знаю, мистер Ди, но они вынуждены вас сажать вот так, вы же знаете правила Азкабана. — пытается промямлить Гермиона.
— Знаю, любовь моя. — вздыхает он протяжно. Гермионе кажется, что у нее перестало биться сердце. Она замечает фиолетовый подтек, выползающий из-под ворота робы. — Но мне все равно больно.
— Мы с вами найдем выход, обязательно найдем! — восклицает Гермиона. — Когда мы продвинемся в терапии, то я выпишу вам курс веществ, которые помогут повлиять на действие белладонны, и вас переведут в другое отделение, где будет человеческое обращение… — Гермиона сбивается.
Его черные веки подрагивают и закрывают серые глаза. Она роняет перо и пытается помассировать голову с двух сторон, но выходит только растрепать волосы.
— Я не имею права развязывать вас, честное слово. — взмаливается Гермиона. Его веки плотно сомкнуты, он кажется совсем покойным комедиантом. Ноль реакции. — Мерлин, прости, но это…
Она встает.
Бейджик с ее колдографией и удостоверение личности падают об пол, листы дела рассыпаются птицами на каменные плиты. Гермиона вороватыми шагами подходит к нему, пальцы тянутся к веревкам.
Она стирает ладони в кровь, когда делает попытку развязать узлы, но вместо этого все подземелье раздирает протяжный вой сирены и хлопки за коридорными дверями.
Джокер, нет, теперь Гермиона будет называть его только Драко, не подает признаков жизни.
