Удивительно, что мужчины, о котором сейчас речь, все еще нет, ведь он приходил в офис одним из первых. Я проверяла – несколько раз – вытянув шею, чтобы лучше видеть сквозь толпу толком не проснувшихся людей, заполняющих конференц-зал.
Одна стена нашего конференц-зала состояла из больших окон, и нам открывался вид на довольно оживленную улицу. Сегодняшняя утренняя дорога на работу была относительно сухой, но сейчас, как и в большинство дней в этом городе, с тяжелого облачного неба начал накрапывать дождь. Он был безобидный, своего рода дымкой, но я научилась не обманываться: три минуты, и можно промокнуть насквозь. Даже если бы я выросла где-то более дождливых местах, нежели в Южной Калифорнии, я бы никогда не смогла подготовиться к лондонской погоде с октября по апрель, когда воздух становится пропитанным влагой. И дождевые тучи словно укутывают твое тело, а холодная вода просачивается внутрь костей.
А сейчас самое начало весны, и маленькая площадь у Southmark Street была еще мрачная и голая. Мне рассказывали, что летом она была заставлена розовыми столиками и стульями одного местного ресторанчика. Сейчас же здесь видно только бетонные стены и голые ветви деревьев, а на холодной земле лежали мокрые коричневые листья.
Вокруг меня все продолжали высказывать свое недовольство погодой, пока открывали ноутбуки и заканчивали пить чай, и я отвернулась от окна, как раз чтобы заметить спешащих и опаздывающих. Каждый хотел сидеть напротив Энтони Смита – моего босса и руководителя инженерного отдела компании – который явился сюда с шестого этажа.
Энтони был… Ну ладно, хорошо, он был слегка козел. Он заигрывал со стажерами, любил слушать самого себя и ни разу не сказал ничего искреннего. Каждый четверг он наслаждался игрой, когда со сладкой улыбкой насмешливо комментировал одежду или прическу последнего вошедшего, чтобы все присутствующие обратили на это внимание, а тот в удушающей тишине, краснея от стыда, занял бы свое место.
Со скрипом открылась дверь. Эмма.
Она задержалась, придерживая для кого-то дверь.
Черт. Это Карен.
Еще чьи-то громкие голоса. Виктория и Джон.
И, наконец, он.
– Встречайте, – пробормотала Пиппа рядом со мной.
Из-за Энтони я увидела, как показалась макушка Найла Стеллы, и ощущение было такое, будто стало трудно дышать. Люди, их болтовня – все стало размытым, и остался только он, с нейтральным выражением на лице, когда он, казалось, не задумывался, что все ждут только его, широкоплечий, в темном костюме и непринужденно держащий одну руку в кармане брюк.
И тут же в груди стало жарко.
Найл Стелла – это человек, которого всегда замечают, едва он войдет в комнату. И не потому что он был порывистым или громким, – он не такой. В том, как он вел себя, была спокойная уверенность, что он заслуживает внимания и уважения, и пока не заговорит, есть ощущение, что он все видит и всех замечает.
Кроме меня.
Я выросла в семье врачей, которые осуждали все и вся, и не была молчаливой. Мой брат, и даже, наверное, Лола, начинают называть меня редкостной болтуньей, когда я даже не успеваю развернуться к следует. Поэтому тот факт, что из всех присутствующих я единственная не могла произнести связную фразу, когда Найл Стелла оказывался на расстоянии вытянутой руки, был просто бессмысленным. Я чувствовала к нему отвлекающее от всего остального безрассудное влечение.
Ему не было необходимости присутствовать на этих совещаниях по четвергам; он делал это, чтобы убедиться в наличии межведомственного единогласия и что представители его отдела планирования понимают инженерный язык, поскольку в обязанности Найла Стеллы входила еще и координация проектирования с общественной политикой и со своим собственным отделом стратегического планирования.
Не то чтобы я запоминала все, о чем он говорит на встречах.
Сегодня он был одет в светло-голубую рубашку и угольно-серый костюм. Его галстук гипнотизировал желтыми и синими вихрями, и мой взгляд двинулся от двойного виндзорского узла на шее к гладкой коже чуть выше, по тяжелой кривой адамова яблока к твердой челюсти. Его обычно бесстрастная линия рта была в ужасе искривлена, а когда я встретилась с ним взглядом… с таким же ужасом я поняла, что он заметил, как я трахала его глазами, будто это моя любимая работа.
О боже.
Я опустила глаза на экран ноутбука, и от того, как сильно я в него пялилась, изображение стало размытым. Шквал звуков телефонных звонков и принтеров, доносящийся из приемной, кажется, достиг пика, но тут кто-то закрыл дверь, давая понять, что совещание началось. И весь шум сразу же исчез, будто комната была герметично запакована.
– Мистер Стелла, – поприветствовала Карен.
Я запустила почтовую программу и напряглась до звона в ушах, ожидая его ответ. Вдох. Выдох. Снова вдох. Я ввела пароль. Как бы мне хотелось, чтобы сердце хоть немного замедлилось.
– Карен, – наконец, сказал он своим совершенным, тихим и глубоким голосом, и по моему лицу сама собой растеклась улыбка. Такая широкая, будто мне только предложили огромный кусок торта.
Господи боже, я по уши.
Покусывая внутреннюю сторону щеки, я изо всех сил старалась придать лицу нейтральное выражение. И судя по тому, что локоть Пиппы резко встретился с моими ребрами, я в этом провалилась.
Она наклонилась ко мне:
– Спокойно, девочка, – прошептала она. – Это всего лишь два слога.
Открылась дверь, и еще один стажер, Саша, поморщившись, скользнула внутрь.
– Простите за опоздание, – прошептала она.
Посмотрев на часы на ноутбуке, я поняла, что она была стопроцентно вовремя, но Энтони, конечно, не собирался упустить момент.
– Ладно, Саша, – сказал он, наблюдая, как она вся съежилась, стоя между рядами стульев и стеной, после чего направилась к свободному месту в дальнем углу. Тишина в комнате почти вибрировала. – Миленький свитерок. Новый? Голубой тебе к лицу, – с пылающими щеками Саша села. – Доброе утро, кстати, – широко улыбаясь, сказал Энтони.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Какой же он мудак.
Наконец встреча началась всерьез. Энтони подготовил список вопросов для каждого из нас; документы пустили по кругу, и, повернувшись в кресле, чтобы передать бумаги сидящему справа от меня, я взглянула наверх. И почти проглотила язык.
Через два кресла от меня сидел Найл Стелла.
Я посмотрела на него из-под опущенных ресниц, на угол его челюсти – всегда гладко выбритой, без единого намека на щетину – на густые ресницы и идеальные темные брови, на безукоризненные рубашку и галстук. В тускловатом свете конференц-зала его волосы выглядели такими мягкими. На самом деле, я нахмурилась, когда подумала, что они, возможно, будут мягкими – потому что, конечно, они такими и будут – и в сотый раз я задумалась, на что будет похоже это ощущение, если бы я пробежалась по ним пальцами, потянула вниз и…
