— Ага…
Какого хера происходит вообще? Почему я это слушаю?
— Знаешь, я не особо хочу на турбазу, на самом деле… Может, встретимся просто вечером, поболтаем…
Чего???
Тут в кабинет входит полкан, и я чисто на автомате выдаю в трубку:
— Да, понял. Время уточню.
Со страшно деловым видом жму на отбой и тут же начинаю демонстративно морщить лоб и прикидывать время встречи по плану. Типа, я не просто так, а по делам назначать буду. По работе.
Полкан раздувает ноздри, но не говорит ничего.
— Рожин! Какого хера твоя заявительница у меня делает?
Рожин подскакивает на месте:
— Какая?
— Нефедова! По краже цветочных горшков! Какого, вообще, хера происходит?
— Пал Витальич, да она меня еще с участковых преследует… — Начинает плаксиво жаловаться Рожин, но полкану плевать на оправдания.
Он надувается еще сильнее, раскрывает рот и на некоторое время в отделе все глохнут.
Я тихонько сижу в своём углу, стараюсь не отсвечивать, надеясь, что полкан удовлетворится поеданием Рожина и свалит.
В конце концов, я свою порцию анального секса сегодня уже словил от него. Может, хватит?
Тут, в самый прочувствованный момент открывается дверь в отдел. Не иначе, самоубийца там, потому что все в отделении знают, когда начальство изволит трахать на рабочем месте, лучше не соваться под стрелу. А то тоже того… Заденет.
— … ебтвоюмать!!! — на автомате завершает полкан и поворачивается к двери.
И все мы тоже.
Молчим. Смотрим. Эхо начальственного мата гуляет по комнате.
А на пороге стоит… Злючка.
Невероятно хорошенькая, с мягкой шапочке и пальто. Тонкая и румяная с улицы.
Смотрит серьезно, глазки распахнуты…
Фея, бля.
Принцесска в логове гиппопотамов.
— Простите… — нарушает она наконец тишину, сразу безошибочно находя глазами меня, моргая удивленно и радостно, и переводит взгляд на полкана, — я, наверно, попозже…
— Вы к кому? — рявкает полкан.
— К… К… Нему… — Злючка кивает на меня, застенчиво краснеет.
— А по какому вопросу, девушка? — полкан снижает градус, похоже, даже его Злючка пронимает.
— По рабочему, — говорит она твердо и с достоинством.
И мне в этот момент дико хочется ее… Да всего хочется. Всего и по-всякому!
Ах ты, Злючка моя, сладкая такая, маленькая моя!!!
Пришла, сама!
А я, дурак… Надо было вчера, надо было!!!
А я нажрался и вырубился!
Как дурак!
Оплакивая свою горькую мудацкую судьбу.
Мудак и есть. Надо было к ней! Надо было!
Но еще ничего не поздно. Она пришла. Сама. Ко мне! Ждать не захотела!
Никогда не думал, что может быть так клево на душе. Что в один момент ситуация может другой стороной развернуться!
Кажется, вот только-только получал втык от начальства, и жизнь, сука, вообще казалась дерьмом.
А стоило маленькой Злючке появиться — все. И сразу все радужно. Реально, разноцветно, куда там пони, срущим радугой!
У меня все круче!
У меня весь мир расцвел! И даже полкан, мать его, радует глаз!
— Да, это свидетельница, — отмираю я, наконец, — дополнительный материал…
Встаю, продолжая нести какой-то бред, на ходу сочиняя хрен знает, что, огибаю полкана, так и застывшего посреди комнаты, по широченной дуге, топаю к Злючке.
— Пойдемте в отдельный кабинет, — внушительно говорю ей и мягко подталкиваю на выход.
Пока никто не опомнился.
Она выходит, нерешительно разворачивается, а я торопливо закрываю дверь в отдел, делаю знак молчать и кивком головы указываю направление движения.
В кабинет к экспертам. Они как раз на выезде, оба. Свалили побыстрее, еще когда начальство только свои планы на личную жизнь обозначило. И, зная их, вернутся только к концу дня.
Не дураки.
Иду быстро, радуясь, что никого в коридоре, полкан всех распугал.
Злючка несколько раз пытается меня остановить, что-то начинает говорить, но я каждый раз делаю знак молчать.
И она слушается.
Моя ты хорошая!
Ключ от кабинета экспертов у меня есть, открываю, за руку втаскиваю Злючку в помещение.
И тут же прижимаю ее к обратной стороне двери.
Попалась!
25. Снятие показаний
Злючка тихо ахает, глазки ее, огромные и блестящие, еще шире распахиваются. Открывает рот, упирается в мои плечи ладонями.
А меня срывает.
От ощущения ее тела в своих лапах, от темноты, нас окружающей, от ее аханья сладкого. Она, наверно, хочет чего-то сказать.
Даже скорее всего хочет.
Но вот беда: я не готов слушать.
Как-то слишком остро чувствуется ее близость. Чересчур остро. Режет. И надо эту остроту приглушить.
Ну, или наоборот, заточить до граней медицинского скальпеля.
— Кооооль…
Она мое имя тянет, а я запрещаю ей это делать. Не даю.
Прижимаю всем телом теснее к двери, полсекунды смотрю в глаза. И целую.
Так, что всякое сопротивление, если оно и планировалось, гаснет. Унимается.
Уносит меня сразу. Прямо дежавю какое-то, словно это было уже.
Хотя, было.
В наш самый первый раз, первый поцелуй, у нее на рабочем месте. Как мне тогда крышу снесло! Это же даже вспомнить страшно.
Так вот.
Сейчас еще круче. Реально круче!
Потому что там я все же отголоски реальности улавливал. А здесь — нет. Нет никакой реальности.
Только мы.
Она не отвечает. Сначала. А мне и не требуется.
Сам все сделаю, Злючка. Только позволь.
Я скучал. Сука, как же я скучал-то! Эти сутки без тебя… Безумное это ощущение, что все, что конец, что потерял…
Только сейчас приходит понимание, насколько я был не в себе. Насколько я вообще НЕ был.
Потому что стоять вот так вот, держа ее в руках… Это единственное правильное положение в этом гребанном мире. Единственное верное.
Что она там хотела от меня услышать?
Что хотела, Злючка?
Про то, кто мы друг другу, да?
Я тебе скажу, беда моя.
Я обязательно скажу.
Но потом. Чуть позже, хорошо? А пока что, просто разреши, просто позволь… Я сам. Все сам сделаю.
Она в мягком трикотажном платье, оно, как чулок, легко закатывается наверх.
Держу одной рукой за затылок, фиксирую, чтоб не могла оттолкнуть, целую, сжимая пучок волос.
Шапочка ее мягкая давно уже где-то у ног валяется. Пальто распахнуто, но снять — нет ни сил, ни времени. Да и не надо. Я и так до всего доберусь.
Главное, чтоб не опомнилась, чтоб не начала говорить.
Ее губы, податливые, нежные, прохладные с улицы, для меня — как самое горячее, самое вкусное, самое нужное сейчас удовольствие. Я жадно его жру, именно так, грубо и насильно, понимаю, что не надо так, надо, наверно, нежно, после размолвки с женщиной… Так надо! А не могу. Не сдерживаюсь.
Плотные колготки…
Да чего за блядство? Кто их, бля, придумал? Не доберешься…
Падаю на колени, рву их вниз, стреноживая, и одновременно дергаю ее за зад к себе, как раз места для моего языка хватает.
И Злючка моя, хоть рот я ей и освободил, сказать ничего не может. Уже.
Только ахает опять и вцепляется мне в волосы.
Когда чувствует мой язык внизу. Я умею это делать, и делал с ней уже. И не раз. Но вот чтоб в таких экстремальных условиях…
Страх смешивается с возбуждением, и, может, поэтому Вера пахнет настолько невероятно вкусно, что приходится слюни сглатывать.
— Кооооляаааа…
Дергается стыдливо, дрожит, сжимается… Мне же хватает секундной ее растерянности, чтоб содрать мягкий сапожок и колготки с одной ноги. И закинуть голое бедро себе на плечо.
Захват пальчиков в моей шевелюре становится жестче, стон, который она не может сдержать, заводит сильнее.
— Коля-Коля-Коля-Коля… — частит Злючка, когда добираюсь до самого сладкого для меня языком и жадно вдыхаю усилившийся аромат ее возбуждения, — Коооляаааа…
Да, малышка, да, только мое имя, да, только так… Усиливаю напор, и она дрожит, крупно и неконтролируемо. Дышит тяжело, бестолково сжимает и разжимает пальцы в волосах.
