— Есть неплохой шанс подхватить инфекцию и умереть от сепсиса, — сиплю, пытаясь улыбнутся. — Лекарств нет, вода с непонятно каким составом.
— Мой муж умер семь лет назад от простого пореза. Его брат посчитал овдовевшую невестку бесполезным, лишним ртом и продал за долги заезжему торговцу. От публичного дома меня спас возраст, а от каторжной работы — умение вести хозяйство.
Она тихо делится своей жизнью, методично водя рукой по спине, а я пытаюсь удержаться в сознании и не провалиться в сон. Внутри распирает от ощущения, что сегодня чего-то должно произойти. Не могу объяснить что, но уверена, я не должна спать.
Возвращается Махмуд, и моих губ касается влажная прохлада. Слизываю капли, тянусь вперёд и стону от вспарывающей боли. Кажется, на мне не осталось живого места, а ещё помню, что после порки Мира я могла хотя бы стоять. Сейчас мне в стократ хуже, как будто исполосовали раскалённым прутом.
— Что там? — стараюсь говорить, концентрируясь на ответном голосе.
— В-всё хорошо, — спотыкается Махмуд. — Быстро придёшь в себя.
— Не ври, — резко перебивает его Джабира. — Кожа будет сползать пластом, останутся здоровые рубцы. Если выживешь, — добавляет и расправляет ткань по спине.
Махмуд издаёт жалобный звук, словно щенок, оплакивающий смерть доброго хозяина, а Джабира поднимается с коленей и идёт на выход.
— Меняй тряпку каждый час и давай по чуть-чуть пить. Тебя, Амани, велено завтра не трогать. Отдыхай.
Несмотря на мои старания, я всё равно проваливаюсь в короткие, тревожные небытия. Вроде слышу голос Махмуда и, в тоже время, уплываю в темноту. Звуки доносятся как из-под толщи воды, а боль на несколько мгновений отступает.
По замедляющимся словам парня понимаю, что он начинает клевать носом и потихоньку засыпает. Дом давно погрузился в тишину, перестал гудеть и источать жизнь, из угла доносится ритмичный храп, а природа замерла, предчувствуя беду.
Сколько времени прибываю в таком состоянии? Сколько раз провалилась и всплыла? Сколько ударов сердца мне осталось? Бредовые мысли с разбега лезут в голову, вытесняя слабое счастья последних дней. Оно было не настоящим, из прошлого, но оно было моим.
Твари! Вырвали! Разодрали! Лишили последней радости вспоминать! Вбили ударами в душу боль, втеснили надежду! А, нет. Надежда осталась. Слабая, еле теплящаяся, слегка согревающая изнутри.
Из очередного вязкого мрака выдёргивает шорох, доносящийся от входа. Махмуд дёргается, услышав его, и выпрямляется, закрывая меня собой. От стены отделяется высокая тень и крадётся в круг тусклого света грязной лампы. Блеск острой стали проносится в воздухе, разрезая темноту и направляясь в сторону парня, остолбеневшего от шока. Отсвет ножа секунду бликует на лице незнакомца, и в моей груди происходит взрыв.
— Нет, Мир! Нет! Не трогай парня! Он со мной!
На крик уходят последние силы, от напряжения по телу проходит огненная боль, и я куда-то улетаю, не чувствуя больше ничего. Сон, галлюцинации, мираж — следует за мной предательская мысль.
***
Дамир
Шаг за шагом мы продвигаемся по дому, проверяя комнаты слуг и помещения для рабов. Обшариваем первый этаж, бесшумно вырезая встречающиеся помехи на пути. На второй не лезем, среди господ рабыням делать нечего. Выйдя во внутренний двор, цепляюсь взглядом за зияющий чернотой, неприметный вход. В сердце ёкает и тянет туда, где спёртый воздух пронизан сыростью.
Несколько ступеней вниз, узкий коридор с отколотым камнем, земляной пол, скрадывающий шаги. Бросаю взгляд на часы и сжимаю челюсть. Время стремительно отсчитывает секунды, уверенно стремясь к нулю. Осталось семь минут, и я не уверен, что за эти крупицы успею найти жену. Будь моя воля, сравнял бы напалмом всё нахрен, но стоит нарушить тишину, выход отсюда будет закрыт.
Слабое мерцание света за углом манит, словно мотылька на огонь, и я осторожно крадусь, не отрывая глаз от разгорающегося пятна. До слуха доносится тихий стон, и я уверен, его издала Ника. Делаю последний шаг, всматриваюсь в неприглядную картину. Моя жена лежит на ворохе тряпья, а над ней склоняется щуплый мужик и гладит её по спине. Злость, ревность, грязные мысли и неверие, что малышка способна на такое. Позволяет ласкать себя другому и стонет в ответ.
Поднимаю руку с зажатым кинжалом, собираюсь перерезать глотку твари, посмевшей тронуть мою жену. Он поднимается, разворачивается, прикрывает собой её, но гнев моего зверя уже не остановить.
— Нет, Мир! Нет! Не трогай парня! Он со мной! — срывающийся голос Ники, боль в глазах и отрезвление от последовавшей тишины.
Отталкиваю истукана, падаю на колени, и глаза затягивает кровавая пелена. Мокрая ткань с грязными разводами, а под ней исполосованная спина.
— Кто? — рычу, протягивая руку и хватая парня за грудки.
— Хозяин, — на приличном русском произносит пацан. — Ты Мир? Пришёл за ней? Ника верила до последнего.
Ноги сами несут на выход, а ладонь с силой сжимает рукоятку ножа. Зверь требует мести, рвётся наружу и гонит на второй этаж. От необдуманного поступка спасает вибрация на руке, напоминающая о срочном отходе. Здесь не моя территория, и в этой стране я никто. Нужно вытащить Веронику, а потом продумывать план мести. Не смогу спокойно жить, пока мрази, поднявшие руку на мою жену, топчут землю.
— Надо уходить, — укутываю малышку в пыльное тряпьё и поднимаю на руки.
— Забери меня с собой, — цепляется парень в рукав и с мольбой впивается в глаза. — Ника обещала.
— Придётся бежать пятнадцать километров. Выдержишь?
Он кивает головой, бросается к соседнему матрасу и достаёт из-под него кухонный нож. Даже в полумраке я вижу, на сколько он истощён. Не уверен, что не придётся тащить его на себе, но лишний баланс для нас сейчас смертелен. Придётся бросить по пути, если выдохнется.
— Что здесь происходит? — раздаётся испуганный, женский голос, и мы с парнем одновременно дёргаемся в сторону входа. В проёме стоит сухая женщина лет пятидесяти с испещрённым глубокими морщинами лицом. Собираюсь опустить Нику и воспользоваться ножом, пока незнакомка не заголосила и не разбудила весь дом, но парень меня опережает и бросается к ней.
— Джабира, это муж Ники. Он пришёл за ней.
Мальчишка хватает её за рукав и умоляюще просит не шуметь и отпустить. В его глазах сверкает решимость уйти, и ничего в этот момент его не остановит. Женщина пристально осматривает меня, проходится по обмякшему телу малышки, сводит брови и отворачивается от нас.
— Пошли, — кидает через плечо. — Выведу через задний выход.
Появляемся на точке сбора самыми последними. Бойцы ещё в напряжении, но зверские оскалы сменились наркотической эйфорией от переизбытка адреналина. Впереди марш-бросок до самолёта, а на руках бессознательная жена и истощённый паренёк.
— Потери есть? — спрашиваю у старшего отряда со стороны Шахима.
— Нет. Чисто сработали. Пора делать ноги.
Киваю, отдаю свой мешок Славичу и первым ступаю в сторону свободы. Вес Ники не чувствую, словно в ней осталась только душа. Иду быстрым шагом, прижимая невесомое тело к груди и прислушиваюсь к дыханию. Кажется, она ушла, но редкие стоны и всхлипы доказывают обратное. Она сильная, выдержит, а моя задача успеть до рассвета на самолёт.
Глава 37
Дамир
Солнечный диск начинает вспарывать границу между небом и землёй, а нам ещё километра три до цели. Ноги переставляются медленно, с трудом, устав от ночной нагрузки. Поправляю Нику, сползшую вниз, и удовлетворённо ловлю болезненный стон. Жива, терпи, стремится остаться со мной. Беспокоится буду позже, как только покинем воздушное пространство проклятой страны.
Никто не говорит, не расходует силы, только тяжёлое дыхание слышится со всех сторон. У бойцов желание сбросить мешки и облегчить весовую нагрузку, но следов оставлять нельзя после того, как оставили трупы. Международного скандала не нужно никому, а войны между кланами и группировками тем более.
