Наконец Пит поднимает на меня взгляд, и я понимаю, что не существует таких стен, которые смогли бы скрыть опустошенность, что чёрным океаном плещется в его глазах. Она читается так ясно, что я невольно закусываю губу, боясь вновь заплакать.
Что же с тобой случилось, Пит?
— Мне не обязательно знать, — словно отвечая на собственный вопрос, шепчу я, отрицательно качая головой, и снова прижимая его макушку к груди.
Я слушаю, как бьется его сердце. Сердце, которое как он считает, уже не способно любить, когда на самом деле любит так же сильно, так же самоотверженно как и раньше. Он всегда поступал только так: либо все, либо ничего. Смогу ли я когда-нибудь отплатить ему за ту жертву, которую он принес во имя моей свободы? Мой долг — это целая жизнь. И это пугает больше всего на свете.
***
В комнате темно, и лишь по полу стелется тонкая белая дорожка света от луны. Чем сильнее я стараюсь уснуть, тем дальше от меня бежит сон. Моральная усталость, навалившаяся сегодня, не даёт ни телу расслабиться, ни разуму очиститься от мыслей. Большие деревянные часы внизу в гостиной бьют полночь. Удары эхом отражаются от стен, подчеркивая поселившуюся внутри меня пустоту. Глубоко вздыхая, пытаясь выдохнуть всю тяжесть на душе, я смотрю на звездное небо через гигантское арочное окно. У нас в Двенадцатом таких нет.
Дом Финника расположен возле самого берега, и свежий морской воздух развевает тонкие занавески, надувая их словно молочные паруса. Я бы нашла этот момент романтичным, не будь в моей жизни всё так паршиво.
Когда я была ребенком, то любила глядеть на небо, а после смерти папы, надеялась, что он смотрит в это же время на меня откуда-то сверху. По крайней мере, именно такие истории я слышала от стариков в Котле. Помню, как Сальная Сэй рассказывала о том, что любимые нас не покидают, а наблюдают за нами с небес, защищая и помогая. Я ей верила, ведь таким образом у нас с отцом оставалась связь. Но повзрослев, поняла, что всё это небылицы, и моя уверенность в его присутствии в моей жизни медленно угасла. Я не чувствовала себя в безопасности, не чувствовала защищённой с тех пор, как мне было одиннадцать, и удивительно, но рядом с Питом поняла, что его объятья дарят мне тот же покой, что дарили руки отца. Только все это осталось в прошлом.
— Почему не спишь? — звучит у меня за спиной тихий и чуть хриплый голос.
Повернув голову, я вижу, что Пит стоит в проходе, облокотившись на дверную раму и тоже смотрит в окно.
— Не могу уснуть, — говорю ему наиболее правдивый ответ из всех возможных.
Повернувшись назад к окну, наблюдаю, как яркое светящееся серебром пятно начинает закрывать тяжелое, серое облако.
— Искала луну?
— Что? — Я хорошо расслышала вопрос, но всё равно зачем-то переспрашиваю.
— Луну, — повторяет Пит, и его голос звучит мягче, — она помогает от бессонницы.
— И чем же?
— Разобраться с мыслями, — засунув руки в карманы он начинает медленно шагать по комнате. — С ней можно поделиться секретами.
Пит рукой указывает на кровать, словно прося разрешения, и я киваю. Матрас прогибается под его весом, он садится, прислоняясь спиной к изголовью кровати. Я тоже приподнимаюсь и устраиваюсь рядом, по-турецки сложив ноги. В комнате ненадолго повисает тишина.
Сохраняя спокойствие, стараюсь, чтобы мой голос звучал увереннее и заговариваю первой:
— Расскажи мне о том, как ты жил эти четыре года.
Его губы медленно складываются в самую грустную улыбку, которую я когда-либо видела, полностью противоречащую ситуации, и он легко качает головой.
— Ты не хочешь слышать об этом, Китнисс, — спокойно отвечает напарник. В его голосе мягкость, но я чувствую, что за ней прячется страх. Он боится того, как я отреагирую.
— Почему ты не даешь мне самой принимать решения, касающиеся того, что я хочу слышать, а что нет?
— А ты готова нести ответственность за то, что делать со своей жизнью после того, как узнаешь правду? Сбегать всегда проще.
— Я не сбегала.
Жар ползет по моей шее к лицу, и я начинаю кусать обветренные губы.
— Как скажешь, — мне кажется он не поверил мне, просто сделав вид, что ответ его удовлетворил.
Мне так уютно рядом. Наши плечи почти касаются, создавая вокруг тяжёлое напряжение. Слезы снова наворачиваются на глаза. Я хочу извиниться перед ним за все и, опустив взгляд, произношу:
— Прости меня за то, что осуждала тебя за… ну… — я пытаюсь подобрать нужное слово.
— За то, что считала меня любителем женщин? — договаривает парень вместо меня.
Кивая, подтягиваю одеяло поближе к подбородку. На несколько секунд наступает тяжелая пауза.
— Ты… ты должен спать с людьми… — шепчу я, будто сама боюсь собственного голоса. Как будто, если я произнесу слова вслух, они внезапно станут правдой.
— Спать с людьми легче, чем кажется, — говорит он лаконично. — Это ничего не значит. Простое механическое действие. Женщины Капитолия не так ужасны. Многие из них вполне даже ничего. Да, иногда с ними бывает трудно, или они увлекаются темными штучками, — он изображает пальцами в воздухе кавычки, — но я приспосабливаюсь.
Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и мысленно начинаю считать, пытаясь остыть: один, два, три, четыре, пять. Дурацкий способ, совершенно не помогает успокоить нервы.
«Но ведь ты могла сама разделить с ним этот опыт», — раздаётся внутри трусливый голосок, и я хватаюсь за голову, словно это поможет заглушить его.
— Они используют тебя. Это просто ужасно, — с отвращением выдавливаю я.
Пит старается не смотреть мне в глаза. Он закидывает ногу на ногу и по привычке складывает руки на груди.
— И я согласился на это, — парирует он. — Во всяком случае я использую их в равной степени. Связи, информация, деньги, много чего можно получить взамен, — очень странно слышать из его уст такие слова. — И никаких мужчин. Сноу не заставляет меня обслуживать мужчин. Так что моя с ним сделка не так уж плоха.
Разочарованно отворачиваюсь, уставившись в стену. Произнесенные парнем слова выжигают всё у меня внутри. Пит был прав! Как обычно прав! Ох, я действительно не хочу знать подробности.
— Прости меня, Пит, — шепчу, я и горячая тяжёлая слеза скатывается по щеке и падает на колено.
Он осторожно касается моего плеча, разворачивая меня к себе.
— Ты не должна извиняться, — последние слова он произносит шёпотом, я нащупываю в темноте его руку и сжимаю в своей. Наши пальцы сплетаются, и Пит сжимает мои пальцы в ответ.
За окном снова начинает капать мелкий дождь, отскакивая звонкими каплями от крыши. Тонкий тюль раздувается сильнее, и ветер обдает нас холодным потоком. Но даже он не в силах потушить пожар, разгоревшийся внутри застлавший нас темноты.
— Я помню, — говорю я, ощущая жар его ладони на своей.
— Что ты помнишь?
Его взгляд направлен прямо на меня.
— Это, — шепчу я, поднимая переплетённые пальцы. — Я помню первый раз, когда ты держал меня за руку. И я помню всё, что ты говорил мне той ночью. Ты сказал, что если бы смог, то сразу же сбежал из Капитолия. А теперь из-за меня…
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пытаясь закончить предложение, но слеза все же убегает, скатываясь по щеке и умирая в поймавшем её рукаве. И словно по команде, одну за другой я начинаю ронять горячие капли.
Пит отпускает мою руку и, пододвигаясь ближе, сердито смотрит на меня.
— Пообещай, пожалуйста, что никогда не будешь из-за меня плакать, — строго говорит он, смахивая мои слезы тыльной стороной ладони. Я киваю, хотя внутри всё ноет и тянет от несправедливости. — И ещё. Я не нуждаюсь в жалости и тем более во внимании из-за чувства долга. Ты мне ничего не должна, ясно?
Я вскидываю голову. Значит, вот как он думает. Что я вернулась только потому, что чувствую себя обязанной.
Я стараюсь сохранить спокойное лицо и стереть с лица бушующие эмоции.
— Знаешь, ты всегда был здесь, — говорю я, прикладывая кулак к груди. — Ты всегда был мне дорог.
